Александр Бушков - А. С. Секретная миссия
Неуловимым движением взметнув свободную руку, Пушкин, прежде чем она успела воспрепятствовать, запустил два пальца за вырез ее платья, вмиг нащупал тонкую трубочку, выдернул, едва не разорвав тонкий муслин. Поднес крохотную склянку к ее лицу:
– Смертельная отрава или просто сонное зелье? Думается мне, скорее уж второе – с трупами много возни, даже в Италии, где на это смотрят проще…
Он зорко сторожил ее движения, и, когда Тереза попыталась в полнейшей растерянности ударить его бокалом по лицу и вырваться, не потерял ни секунды. Легко выбил у нее бокал из пальцев – тонкое стекло жалобно зазвенело, разбившись на ковре, – небрежно отшвырнул свой, заодно и скляночку, обеими руками схватил ее за запястья, отшвырнул от двери и бросил на постель. Навис над ней, спокойный и неумолимый, как мусульманский ангел смерти.
Тереза смотрела на него снизу вверх с нешуточным ужасом. Она вдруг зажмурилась и открыла рот, собираясь отчаянно завизжать, но Пушкин, ожидавший чего-то в этом роде, без церемоний навалился и заткнул ей рот уголком кружевного покрывала. Какое-то время девушка слабо трепыхалась в его руках, потом словно бы сломалась и прекратила всякое сопротивление.
Подойдя к двери, Пушкин тихонько задвинул щеколду, прислушался к звукам в коридоре – там вроде бы стояла тишина, – вернулся к постели, достал один из своих пистолетов и положил его на столик так же небрежно и буднично, как дряхлый старик выкладывает перед сном вставную челюсть. Присел на мягкую постель рядом с отшатнувшейся девушкой и сказал без улыбки:
– Жить вам, душа моя, если попробуете устроить какой-нибудь фокус, осталось всего ничего… Я разочарован, право. Я всего-навсего хотел провести ночь с красивой девушкой и готов был платить полновесным золотом… Не ждал никакого подвоха… Как же мне теперь быть после столь жестокого разочарования в людях и прекрасной Италии? Что же ты молчишь, краса несказанная?
– Что тебе нужно? – прошептала Тереза, впившись в него испуганным взглядом. – Ты кто?
– Странник, – сказал он. – Путешествую по белу свету, знакомлюсь с людьми… и далеко не всегда нахожу в них искру Божью. Чаще натыкаешься на черную душу, вроде тебя…
Глядя на него вовсе уж в ужасе, Тереза подняла руку, перекрестилась на католический манер, водя узкой ладошкой слева направо. И тут же на ее личике изобразилось, вот странно, некоторое облегчение. Взгляд был прикован к рукояти пистолета, торчавшей из-под сюртука Пушкина:
– Нет уж, святой с пистолетом бродить по земле в человеческом облике ни за что не будет…
Положительно, ей сразу стало легче. Пушкин усмехнулся:
– Ах, вот за кого вы меня второпях приняли, душа моя? За святого, явившегося разобраться с человеческими грехами?
– Не смейся. Всякое случалось, особенно в Италии…
– А человека ты, стало быть, не особенно и боишься?
Она настороженно подала плечами, лихорадочно подбирая подходящее выражение лица: дружеская улыбка, легкое извинение…
– Я же не сделала вам, в итоге, ничего плохого, синьор Алессандро?
– А отравить меня кто пытался?
– Это не отрава, всего-навсего сонное зелье. Здесь никто не берет грех на душу… – Она глянула лукаво. – С человеком всегда можно договориться…
Стук в дверь был громким и настойчивым. Держа пистолет наготове, Пушкин подошел, приблизил ухо. В коридоре вроде бы не поджидала целая банда разбойников. Стук повторился:
– Это я, Алоизиус!
Пушкин распахнул дверь. Влетел барон, с обнаженной шпагой в руке, одним взглядом оценил ситуацию, присмотрелся к осколкам стекла на полу:
– Ага, значит, вы тоже заметили? А я опасался, что ваша поэтическая натура при виде красотки окажется выше подозрений…
– Смешно, но я то же самое полагал о вас.
– Черта с два! – воскликнул барон. – В чем в чем, а уж в повадках и ухватках шлюх хороший гусар разбирается так же преотлично, как в конских статях или рубке. У нас они тоже такие фортели порой выкидывают – только наши подливают настой «бешеного огурца», а его еще легче заметить понимающему человеку, он зеленоватый, пенится и не сразу растворяется в вине, только в водке вмиг расплывается, как будто и не было его… – Через плечо Пушкина он бросил взгляд на съежившуюся Терезу. – Успели что-нибудь выведать?
– Я, собственно, только начал…
– Ага, – удовлетворенно сказал барон. – Я ж говорю, натура у вас невероятно поэтическая. Вы наверняка какие-нибудь коварные словесные подступы попробовали в ход пустить? Зачем такая возня… Как только я подметил краем глаза, что эта малютка мне набухала в вино чего-то подозрительного из скляночки, первым делом поставил ей синяк под глазом, чтобы сообразила, что с ней не шутят, а потом приставил шпагу к горлу и пообещал, что всех перережу к чертовой матери, а дом спалю дотла… Короче, они должны поставить на окно лампу под синим абажуром, и моментально, как чертик из табакерки, появится синьор Лукка, чтобы освободить наши карманы от всего ценного, а самих отвезти на той же карете куда-нибудь за пару миль отсюда, чтобы утром продрали глаза в незнакомом месте…
– Барон, вы великолепны, – сказал Пушкин.
– Ого! – приосанился барон. – Видели б вы меня на охоте за тем колдуном из Пфальгейма, что напускал на дорогу туман, а потом грабил и резал заблудившихся путников… Пойдемте. С этим чертовым Страцци я уже побеседовал по душам, и со служанкой тоже, оба сидят в чулане под замком. Сейчас поставим лампу на подоконник и будем ждать, когда птичка прилетит в силки…
– Синьор Лукка – опасный человек, – сказала Тереза.
– Барышня, мы с моим другом тоже не подарок, – сказал барон. – А что это она у вас на свободе? Непорядок…
Он подошел к постели, без церемоний выдернул из-под отшатнувшейся Терезы кружевное покрывало, распорол его надвое шпагой и получившимися жгутами моментально связал девушку по рукам и ногам. Благодушно похлопал ее по щеке:
– Если вздумаешь орать, малютка, пока мы не закончим дела, я и точно спалю домишко, не озаботившись вас развязать… Идемте.
Они спустились вниз, барон извлек из чулана постукивавшего зубами от страха синьора Страцци, толкнул его на кресло в углу, а сам проворно запалил лампу с синим абажуром и поставил ее на подоконник. Зажег вторую, поставил ее на стол так, чтобы она освещала дверь, а углы тонули во мраке. Они с Пушкиным, достав пистолеты, заняли подходящую позицию по углам.
Визитер не заставил себя долго ждать. Дверь черного хода тихонько приоткрылась, послышались осторожные шаги в коридоре, и в гостиной появилась фигура, закутанная в плащ. Новоприбывший остановился, оглядываясь, заметил съежившегося в кресле Страцци и сделал шаг в его сторону.
Послышалось щелканье взводимых пистолетных курков, и два черных дула достаточно недвусмысленно и с некоторым порицанием уставились на вошедшего. Барон проворно снял лампу с подоконника, поставил ее на стол рядом с первой, так что вошедший весь был залит ярким светом. Насмешливо предложил:
– Александр, друг мой, осмотрите карманы этого господина, пока я его держу на мушке. Чует мое средце, там немало интересного…
Бесшумно подойдя сзади, Пушкин сорвал с незнакомца плащ и, не церемонясь, проворно обыскал. Его добычей стала пара оправленных в серебро пистолетов и испанский складной нож наваха внушительной длины – и довольно-таки изящной работы. Толкнул пленника к столу, похлопав по плечу стволом пистолета, заставил опуститься в кресло.
– Чему обязан столь бесцеремонным обращением, господа? – поинтересовался тот не без хладнокровия.
Это был человек лишь несколькими годами постарше их, с тонкими усиками, аккуратно подстриженной бородкой и ухоженной шевелюрой цвета воронова крыла, производивший впечатление решительного и смелого. Обведя всех невозмутимым взглядом, надолго задержавшимся на Страцци, он сказал, покачивая головой:
– Ах, синьор Страцци, синьор Страцци, вы снова поддались искушению вести двойную игру…
– Честью клянусь – возопил синьор Страцци. – Эти два головореза притворились богатыми недотепами, а потом…
– В ваши годы и с вашим житейским опытом, не говоря уж о ремесле, полагалось бы лучше разбираться в людях… Ну так что же, господа? Если вы намерены, говоря высоким слогом, повлечь меня к его милости аудитору Флоренции, не забывайте, что я – всего лишь заблудившийся ночной порой путник, который зашел в этот дом, чтобы спросить дорогу к городским воротам…
– Синьор Страцци про вас рассказал интересные вещи… – зловеще протянул барон. – Плохо гармонирующие с личиной заблудившегося путника.
Пленник бросил на болтуна выразительный взгляд, моментально погрузивший того в состояние несказанного страха, безмятежно пожал плечами:
– Он будет говорить одно, а я – другое…
– Мы не имеем отношения к здешней полиции, – сказал Пушкин. – И вести вас в тюрьму не намерены. Наоборот… – Он опомнился. – Барон, вас не затруднит убрать в чулан этого господина?
