Атаман (СИ) - Вязовский Алексей
— Ваше величество, я не понимаю! — задумчиво спросил я, не сказав ни да, ни нет на прозвучавшее предложение. — Если все так плохо, почему в Кабуле все задрожали, услышав ваш ультиматум?
— Кто сказал «плохо», Пьётр-сахиб? Недостаточно! Давай сперва перекусим, а потом я тебе растолкую.
Подбежавший босой полуголый слуга в один сикхских штанах до колена укрыл своего повелителя от солнца чем-то вроде зонтика-навеса на длинной палке. Другой притащил корзину, из которой аппетитно пахло фруктовым сладким запахом.
— Угощайся, сахиб, — гостеприимно предложил он разделить с ним походную трапезу.
Слуга протянул сперва махарадже, а потом мне скрепленные пальмовые листья, внутри которых лежал рис, сваренный на молоке и сахаре, и варенье из манго. Есть все это пришлось пальцами, да еще в седле — Ранджита такой прием пищи совсем не тяготил. Он вообще на коне, казалось, чувствовал себя комфортнее, чем на земле — быть может, на лошадиной спине он не так комплексовал из-за своего роста.
Покончив со своей простой, совсем нецарственной трапезой, махараджа отдал слугам импровизированный лоток из листьев, вытер руки поданным полотенцем и продолжил прерванный разговор.
— В чистом поле, мой друг, афганцы нам не соперники, даже когда численно преобладают. Несколько лет назад Земан-шах захватил Лахор. Мы заперли его в городе, лишили провианта и фуража — ему пришлось убраться восвояси, бросив несколько пушек. Но как сказано в Священной книге мусульман, «любая беда, постигающая тебя, приходит от тебя самого» — мы не можем брать города и крепости штурмом. Именно этот урок я пытался сейчас преподать сердарам. Результат ты видел.
Теперь мне стало более-менее понятно. Мало найти того, кто научит, нужно еще, чтобы было кого учить. Ранджит шел по пути Петра I, создавшего полки нового строя взамен дворянского ополчения. Но в отличие от неизвестного ему русского царя, махараджа предпочитал действовать не кнутом, а уговорами, хотя не обошлось без пролития крови. Показательный урок — вот что я должен был увидеть в ненужном штурме Пешавара. Чтобы он не сорвался из-за предложений афганцев о мире, Сингх вынудил меня отложить объявление о предложениях Махмуд-шаха.
— Сейчас мы вернемся в мою ставку. Будет совет с сердарами. Ты поприсутствуешь. В конце, по моей команде, вручишь мне письмо Махмуда.
— Как будет угодно светлому махарадже! — вежливо склонил я голову в поклоне.
Мы поскакали обратно к дому, во дворе которого уже ждали сердары. Суровые воины-ветераны, прошедшие не одну битву, увешанные оружием, в кольчугах, доспехах или куртках под цвет головных уборов. Одни в уже знакомых мне синих конусообразных тюрбанах со стальными кольцами, другие — в простых, шафрановых или бежевых, образующих угол по центру лба, или в куда более сложных, напоминающих корону с кольчужным козырьком по центру сложной конструкции из ткани. Чтобы намотать такой тюрбан, нужно потратить как минимум час, но зато он служил защитой голове. Оружие в руках воинов также отличалось разнообразием. Наряду с знакомым мне тальваром, встречались и широкие сабли, короткие копья, топорики, булавы, кинжалы-катары с двумя-тремя клинками. Держались эти воины независимо, гордо — в их системе ценностей играла роль не древность рода, а личные достоинства. Этакие бароны, для которых грабежи и убийства превратились в наследственное занятие.
«Ох, непросто будет Сингху приструнить эту вольницу, — подумал я. — Он им про Фому, а они ему — про Ерему: зачем нам твоя пехота, если и деды, и отцы с коня лупцевали афганцев, индусов и прочих моголов, кто приходил к нам с мечом?» — думал я, глядя на набирающее жаркий накал собрание вождей.
Все сидели под деревом, образовав круг. Ранджит ораторствовал на незнакомом мне языке, активно жестикулируя — маленький воин среди высоких, с прямыми спинами, убеленных сединами, покрытых шрамами бойцов, с тальварами в руках защищавших идею сикхского равенства и братства. Когда я оценил каждого, понял, что не уверен, что справлюсь один на один. Война была у них в крови, они из нее родились.
А Ранджит, их вождь? Ведь он такой же — его личная храбрость вознесла маленького сикха на вершину. Я вспомнил рассказ экс-шаха Земана, которым он меня удостоил однажды на привале по дороге в Пешавар — с трудом смог до него достучаться, с момента выезда из Кабула он пребывал в некоем отрешенном состоянии и постоянно бормотал молитвы. Афганец знал о Сингхе немало, воевал с ним, переписывался и даже готов был отдаться под его покровительство.
— Одноглазый уродец, пигмей, пьяница, сластолюбец — как только не называли его враги, — рассказывал слепой афганец. — Все правильно, он такой и есть — в детстве его обезобразила оспа, лишив зрения на левом глазе, ростом не вышел, любит приложиться к бутылке и танцовщиц из квартала развлечения Лахора… Все так… А много праведников в 13 лет открывают счет убитым врагам? Он открыл — своей рукой прикончил подосланного убийцу. Кто в 18 лет бросился, как снежный барс, во главе отряда из пятисот человек на десятитысячное войско моего генерала и справился с ним, дождавшись подкрепления? Кто в 19 лет вынудил меня уйти из Лахора, а через год забрал эту священную сикхскую столицу у недружественного мисали? Он, как комета Халлей, озарил небо Пенджаба, совершив немыслимое и объединив всех сайков под своей властью. Он! Тот самый пьяница и пигмей. А все почему? Возлюбленный сын счастья — он всегда все делал наперекор вековым устоям и выходил победителем. Мы воевали друг с другом, но никогда не были врагами. Прими мои благодарности, незнакомец, что ты везешь меня к этому светочу милосердия — в Пенджабе найду успокоение. Я твой должник.
— Ты говоришь так, словно им восхищаешься, — удивился я откровению экс-шаха.
— Посмотри на меня, — горько усмехнулся Земан. — Я все потерял, а Ранджит лишь вступил на дорогу, ведущую на самый верх. Непросто вам, урусам, будет убедить его играть под вашу дудку. Скорее это он заставит вас делать то, что ему выгодно.
«Наполеон! Махараджа Пенджаба — это Наполеон Индии! Они похожи — два недорослика, мечтающие о вершинах, другим недоступных, и плюющих на общепринятые правила», — думал я.
Так погрузился в свои мысли, что не услышал, как ко мне обратились.
— Ну же, руси-сахиб! — позвал меня Ранджит. — Закончи свою работу!
Я отмер, покраснел от смущения. Суетливо достал письмо Махмуд-шаха и передал его с поклоном махарадже.
Сердары, подобно тиграм в засаде, разглядывали меня с плотоядным интересом — наверное, как и я, прикидывали, сколько времени им понадобится, чтобы отправить меня на тот свет. Ответил им вызывающим взглядом, положив руку на рукоять камы. Мой жест вызвал одобрительные смешки.
— Посланец Севера, посол от руси, ты оказал нам неоценимую услугу! — возвестил Ранджит во всеуслышание. — Будь моим гостем, отправимся вместе в Лахор. И прими мои награды.
Сингх лично опоясал меня саблей в дорогих ножнах и вручил мне богато отделанное кремневое ружье с узким инкрустированным прикладом. Я сообразил, что получил переделку из британского ружейного долгожителя — из старушки «Браун Бесс», простоявшей на вооружении армии более столетия. Длинный и тяжелый мушкет какой-то умелец превратил в парадное оружие, украсив даже коричневый ствол вязью из золотой насечки и совершенно переделав ложе. Не уверен, что этим улучшились боевые характеристики ружья, но смотрелось, конечно, богато.
— Благодарю тебя, светлый махараджа! С радостью в сердце принимаю твое гостеприимство и покровительство!
Сингх довольно кивнул и вернулся к спорам со своими сердарами.
* * *
Инд! Я первым из нашего отряда достиг реки «Индус», как повелел покойный император Павел. Переправившись через эту великую реку у Аттока вместе с сикхами, мой крохотный отряд в составе большой колонны оказался на территории Пенджаба.
Позади остались просторные равнины Пешавара с их обильными фруктовыми садами и селениями, увешанными сохнущими на солнце, нарезанными кусочками плодами. Сикхи, покидая афганские земли, не упустили случая изрядно пощипать местное население, испокон веков производившее сухофрукты на продажу. Мстили за прошлое — афганцы с завидной регулярностью разоряли Пенджаб своими набегами.
