Тренировочный день 4 (СИ) - Хонихоев Виталий
— Нарышкина!
— Я не буду больше вас так называть. — выпрямляется она: — но я все поняла. Я вам нравлюсь, вы сами сказали. Значит все что нам нужно — это подождать. Я почитаю законы и буду готова.
— Боги… — вздыхает Виктор. Ее не переупрямить, думает он, ну и ладно. Ну и черт с ним. Пусть будет три года. Как говорил Ходжа Насреддин — за это время либо шах умрет либо ишак. В конце концов ишак может научится говорить. В нашем случае — три года это колоссальный срок для ребенка. Во взрослом возрасте время летит как стрела, три года промелькнут — не заметишь. Но для Лизы Нарышкиной эти три года — целая вселенная, за это время она сама так изменится, что себя потом не узнает. И все эти детские клятвы… мало ли в чем кто клялся в четырнадцать. Сам Виктор в таком возрасте хотел космонавтом стать… в летное училище поступить. Когда настал срок — он даже пытаться не стал. Какой там космонавт, он поступил на юридический. Так что смело можно соглашаться с Лизой, чтобы не сломать ей чего в хрупкой психике, а там она и сама откажется от этой идеи. Три года — большой срок для четырнадцатилетней девушки.
— Хорошо. — говорит Виктор: — я рад что мы с тобой друг друга поняли, Лиза. Давай в школе все останется по-прежнему, чтобы внимания не привлекать. Вот, возьми платок, вытри слезы. Все хорошо?
— … наверное. — она аккуратно вытирает глаза его носовым платком: — да. Все хорошо. Раньше было хуже, но сегодня я наконец с вами поговорила и все выяснила. Я обязательно вырасту, Виктор Борисович, вот увидите!
— Конечно увижу, куда ж я денусь. — сказал Виктор, думая о том, что из школы нужно срочно увольняться. Хоть к черту на кулички, но увольняться. Куда-нибудь, где все участники процесса совершеннолетние. На лесоповал, например. Кругом одни суровые мужики и бензопила «Дружба», совершенно платоническое изделие.
Они выходят из склада Ашота Варгиевича и Виктор закрывает за собой дверь. Отправляет Лизу вперед, а то еще увидят, как они вместе из подвала поднимаются, опять сплетни пойдут. Вот никак у него не получается прекратить объектом для сплетен становиться.
Выждав некоторое время, он поднимается на первый этаж и идет по коридорам, размышляя о том, что произошло. В конце концов все должно было к этому и прийти, думает он, Лиза девушка целеустремленная и пока твердого «нет» не услышит — не откажется от своей затеи. И даже услышав это самое твердое «нет» — будет еще пытаться переубедить. Первая девичья влюбленность — штука страшная и как правило безнадежная. Девочки в таком возрасте обычно влюбляются в каких-нибудь артистов эстрады и кино, девочки СССР поголовно млели от Гойко Митича, который играл «Верную Руку», или Митхуна Чакраборти, «Танцора Диско», от Вячеслава Тихонова «Штрилица» или там от Михаила Боярского, который «Д’Артаньян». Чуть позже появится группа «Ласковый май» или «На-на», все эти мальчики-красавчики. Влюбляться в призрака, в образ на экране тяжело, но имеет под собой одно важное преимущество — ты не встретишься с объектом своего обожания в жизни. А значит и чувство постепенно угаснет. Место Гойко Митича в девичьем сердечке займет какой-нибудь Пашка из соседнего двора, который умеет играть на гитаре и смешить незатейливыми шуточками. Однако если таковой объект обожания — вот тут рядом…
Он качает головой. Нет, положительно увольняться нужно из школы, к чертовой бабушке. Надо будет с Валерием Сергеевичем поговорить о полной ставке. С глаз долой — из сердца вон. И не надо тут «мол старшеклассницы испугался». Да, испугался. Лиза Нарышкина — очень целеустремленная девушка. Настойчивая и терпеливая. Да еще и умная. Кого и бояться, как не таких вот… настойчивых и умных.
Он вздыхает. А ведь сегодня у них первая совместная тренировка будет, он попросил Лилю привести к ним Юлю Синицыну, Черную Птицу «Красных Соколов». Пораньше сегодня освободится и сразу на Комбинат, чтобы девчата не передрались… они там все горячие. Уговорить Синицыну с ними вместе сыграть на товарищеском матче против «Крыльев Советов» — та еще задача, но он уверен, что справится. Если ее раньше девчата не раздраконят, та же Маслова и Салчакова, двое неизменных заводил всех конфликтов в команде и за ее пределами. А если он хочет из школы уволится и на полную ставку выйти в Комбинат — то нужно себя хорошо на этом матче показать. Так что… хорошо хоть одной проблемой меньше. Решил он ее наконец, не будет теперь Нарышкина свои намеки густым слоем на каждое свое слово намазывать, и то хлеб. Жалко что пришлось по живому резануть, но так лучше. Три года это все равно что навсегда и Лиза наверняка это понимает. Немного походит и смирится со статус кво, начнет жить нормальной жизнью… прекратит испытывать ненужные иллюзии и тщетные надежды…
— Ну⁈ — спрашивает Инна Коломиец, прижимая Лизу к стене: — ты и правда сказала⁈ Правда⁈ Ну ты поехавшая, Нарышкина! А он что⁈
— Она и правда сказала? — не отстает Яна Баринова: — Лизка! Скажи, чего было-то⁈ Я сейчас умру от любопытства!
— Ты совсем с ума сошла, Боярыня! — заявляет Оксана Терехова: — ты чего⁈ В школе к нему приставать!
— Вот вы курицы. — говорит Лиза и упирает руки в бока: — а знаете что произошло? Он меня за руку взял и потащил в подвал! У него оказывается ключ от подвала есть, от склада завхоза!
— Что? Вот прямо взял и потащил⁈
— Ага! — с гордостью говорит Лиза: — так страстно! Он такой сильный! Если бы он меня в подвале к стене прижал и такой… мол жить без тебя, Нарышкина не могу… давай поженимся…
— Ой, не придумывай, Лиза! У него есть кого прижимать… целый набор есть. На любой вкус — и высокие и пониже и брюнетки, и блондинки и даже Ирия Гай. — машет рукой Оксана Терехова: — чего ты выдумываешь!
— Я выдумываю⁈ Да все так и было! Он меня за руку и в подвал. И даже дверь за нами запер! А потом… потом… — Лиза опускает голову и краснеет: — потом как прижмет к стене! На самом деле!
— Чего⁈
— Врешь, Боярыня!
— Лиза!
— Да мамой клянусь! Вот прямо прижал и говорит — я тебя люблю, Нарышкина, но закон есть дура. То есть суров. Вот если бы не закон, говорит, я бы тебя прямо тут, на этом драном брезенте…
— Брешешь!
— Да клянусь!
— А ты чего⁉
— А я такая — нет, говорю, Виктор Борисович, не для вас мама ягодку растила… подождете три годика, вот тогда и приходите! — задирает нос Лиза. Девочки смотрят на нее со смешанными чувствами. На лице у Яны написано восхищение и любопытство, Инна моргает глазами будто не понимая что именно ей следует испытывать, а мордашка Оксаны выражает крайний скепсис.
— Серьезно? — выдыхает Яна: — вот ты смелая! Ты же одна с ним была! Один на один! В подвале! А если бы он… ну если бы он решил не ждать три года, а прямо там? Он же с тобой все что захочет сможет сделать!
— Точно. Изнасиловать и убить. Или сперва убить, а потом изнасиловать. — кивает Оксана Терехова: — а что⁈ Чего вы на меня уставились? Я сразу поняла, что он извращенец!
— Угу. Чтобы Попович кого изнасиловал — сперва его нужно изнасиловать. — говорит Инна: — он по-моему будет спрашивать «удобно ли тебе лежать? Не жмут ли веревки? Все ли хорошо, Нарышкина?» — передразнивает она учителя.
— В любом случае мы теперь с ним пара. — заявляет Нарышкина: — официально.
— А три года?
— Тю. Сколько этих трех лет…
Глава 3
Глава 3
— Вот она! Привела! — торжествующе говорит Лиля Бергштейн, либеро «Красных Соколов» и по совместительству — официальная девушка Полищука Виктора Борисовича. Она выставляет руки, демонстрируя миру и городу высокую девушку с густой гривой темных волос, одетую в темно-коричневый пиджак и брюки. Под пиджаком у девушки белая блузка, на лице — очки. И вообще, если бы не ее рост, то Юлю Синицыну, форварда «Красных Соколов» легко можно было перепутать с бухгалтером или по-старому — счетоводом из какого-нибудь отдела по статистике при министерстве. Однако Юля Синицына, «Черная Птица» — была слишком известна в узких кругах болельщиков и их знакомых для того, чтобы ее перепутали с кем-либо. Синицына — это Синицына и все тут. Даже те, кто не знал ее в лицо, хоть краем уха, но слышали о «Черной Птице» Красных Соколов.
