Чужой среди своих (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
Ха! Да здесь, кажется, не меняется почти ничего и никогда, только продавщица постепенно стареет, да штукатурка осыпается. А так… да что там, обычный набор поселкового магазина, только что на Северах ассортимент всё ж таки побогаче, чем где-нибудь на Тамбовщине.
Пробежав глазами по крепостным стенам за спиной продавщицы, сложенным из бычков и кильки в томате, частика и свиной тушёнки, тарабаню Дуське список. Недовольно взглянув на меня, та быстро собрала искомое, с поджатыми губами взяла деньги и кинула их в кассу, выдав сдачу и наколов чек на железный штырь.
На выходе из магазина меня повело, и, оскользнувшись на грязных каменных ступеньках, я крепко шарахнулся головой…
… и дальнейшее слышал как будто со стороны.
— … зубы, зубы ему разожмите, а то язык откусит! Вот чёрт… эпилепсия! Такой молодой…
[i] Годки — одногодки.
[ii] Этимология Выражение происходит из Библии: ◆ Не суди́те, да не судимы будете, ибо каким судом су́дите, таким будете судимы; икакою мерою мерите, такою и вам будет отмерено.
Глава 1 Депрессивное начало новой жизни
В сознание я приходил урывками, выплывая из чёрного небытия в тошнотную реальность, и снова проваливаясь, будто что-то утягивало меня на дно, в тихий, илистый, безмятежный гнилостный омут. Мысли путаные, а вернее, и нет никаких мыслей, есть только клиповое осознание реальности, как будто всё вокруг, вращаясь, периодически выпадает из реальности.
— … голову ему, голову набок! — и меня тут же стошнило какой-то едкой, разъедающей глотку желчью. Снова и снова желудок выталкивал из себя содержимое, и, быстро опустев, начал болезненно выворачиваться наизнанку.
— Водички… вот, попей… — металлическая кружка болезненно ткнулась мне в губы, и вода потекла тоненькой струйкой в рот, на лицо, на постель…
— Да что ж вы… — и я снова уплыл в беспамятство. Очнулся, когда меня ворочали, переодевая, а одутловатая женская физиономия, наблюдающая за этой сценой с жадным, бесстыдным любопытством, комментировала громким шёпотом:
— Обсикался… как есть обсикался!
Голова снова предательски закружилась, и появилось ощущение, что ещё чуть-чуть, и я снова выгнусь дугой, забьюсь в припадке. Прикрыв глаза, я постарался удержаться на грани, опасаясь опять уйти в черноту.
Кто-то простонал…
— Сейчас, сыночка, сейчас… — тут же донёсся всхлипывающий женский голос. Меня обтёрли влажным, горячим полотенцем, натянули трусы, накинули сверху одеяло и наконец-то оставили в покое.
Потихонечку выплывая из черноты, я ощутил, как дико болят мышцы и суставы, будто надо мной измывался какой-то садист. Сбившийся ватный матрас, кажется, набит булыжниками, болезненно впивающимися в тело при каждом движении.
Но мышцы и суставы — ерунда! Страшно болит голова, хотя потихонечку и начинает отпускать.
— Что… — выдавил я с трудом, преодолевая боль в искусанном, опухшем языке, губах и щеках.
— Что, сыночка?! Что? — заполошно склонилась надо мной какая-то женщина, — Голова болит? Водички хочешь?!
От её напора снова накатило, и, кажется, это явственно отразилось на моём лице, так что женщина отстранилась, подрастеряв неуместную энергичность.
— Что… — повторил я, — случилось?
— Припадок, — радостно отозвалась одутловатая женская физиономия, — падучая у магазина тебя прихватила! Да так сильно, что…
— Женщина! — рявкнула на неё доселе не замеченная особа в мятом, давно нестиранном белом халате, — Выйдите вон! Вы что тут столпились? Больному нужен покой и свежий воздух, в вы набились и галдите, как обезьяны в зоопарке!
Только сейчас я понял, что народу в комнату набилось столько, что куда там сельдям в бочке! Какие-то странно одетые люди…
Старушка, одетая в линялое, засаленное тёмное платье в крупный горох, поверх которого было накинуто что-то такое, что у меня ассоциировалось со словом «салоп».
Одутловатая неряшливая тётушка в халате, из-под которого торчит розовая ночнушка и толстые венозные ноги.
Две почти одинаковые женщины, ещё молодые, но какие-то рыхлые, сутулые, будто пожеванные и очень серые. Друг от друга они отличались только тем, что у одной из них на обесцвеченной голове были бигуди.
Немолодой мужчина с железными зубами… и он, кажется, единственный из всех смотрит на меня с искренней тревогой и сочувствием. Слабо улыбнувшись ему, я прикрыл глаза, уже не в силах сосредоточиться на остальных, собравшихся в душной комнате.
— Вон! Кому я сказала! — энергичная особа в белом халате вытолкала всех, оставив только странную женщину, которая назвала меня сынком. Затем, выйдя в коридор, она раздала какие-то распоряжения и вернулась в комнату.
— Так-с… — мои веки бесцеремонно (и очень болезненно!) были открыты, и перед глазами возникла физиономия энергичной дамы.
— Ну-ка, смотри сюда! — приказала она и начала показывать пальцы.
— Давай! Не ленись! — прикрикнула женщина, когда я устал. Напоследок мне в глаза зачем-то посветили фонариком и наконец оставили в покое.
Отойдя от топчана, на котором я лежал, женщин в белом халате и та странная особа, называющая меня сынком, недолго поговорили, после чего в четыре руки одели меня, снова вызвав болезненные ощущения в суставах и мышцах, а хуже того — в голове, вновь начавшей раскалываться от боли.
Несколько минут ожидания, и двое мужчин, бесцеремонно топая грязными сапогами, вошли в комнату. Короткий, но жаркий спор…
Меня подхватили за ноги и подмышки и вытащили из комнаты, вытащив на улицу, а там уже ждал трактор, пыхтящий и подпрыгивающий, чадящий на всю округу чёрным дымом и дрянной соляркой.
— На мягенькое, на мягенькое его! — взвыла внезапно странная женщина, — Я сейчас!
Споткнувшись несколько раз, она неуклюже вбежала в дверь низкого, вросшего в землю барака, обшитого потемневшими от времени досками, и вскоре выбежала с охапкой какого-то тряпья.
— Я сейчас… — задыхаясь, сказала она, — ещё…
Меня тем временем погрузили в тележку трактора, на кучу тряпья.
— Не надо… — выдавил я, более всего желая просто покоя и возможности отлежаться в тишине, но никто не послушал меня. Неопрятная медичка, усевшись на тряпьё, устроила мою голову у себя на коленях.
От шума, вибрации и запахов снова стало накатывать то чёрное, страшное беспамятство…
— Домой…
— Сейчас тебя в больницу отвезут, миленький, — склонившись надо мной, сказала женщина в белом халате, — там дядя доктор сделает тебе укольчик, и всё будет хорошо!
В кузов полетела очередная порция тряпья, среди которой я опознал ковёр, половичок, мужское пальто и пиджак, а затем, чуть погодя, подсадили и ту странную женщину.
— Трогай! — внезапно заорала медик над самым ухом, и трактор, зарокотав, дёрнул тележку, а я провалился в беспамятство…
Дорога запомнилась только тем, что мне стало необыкновенно плохо! В припадках меня больше не выгибало, но голова раскалывалась от боли, а вдобавок, навалилась необыкновенная тошнота, поселившаяся, кажется, не в желудке, а в самом черепе.
— … дура! Кукла чёртова! — негромко, но очень яростно выговаривал меня над ухом незнакомый мужской голос, — Вечно ты, Малеева, со своей инициативой лезешь, и хоть бы раз к месту! Как ты вообще медучилище окончила?! Кто тебе диплом медсестры выдал?!
— Что вы себе… — сдавленно зашипели в ответ, но мужчина заговорил ещё яростней и напористей.
— Это додуматься ведь надо! Человека после эпилептического припадка, и, скорее всего, с сотрясением мозга, если не с черепно-мозговой травмой, на тракторе в больницу везти, да по нашим дорогам! Ему покой, покой нужен! Дура! Не тащить в больницу на тракторе, а за мной послать, или за Фёдором Ильичом!
— Эх… — говорящий прерывисто вздохнул и сплюнул, — сделать бы тебе трепанацию черепа и посмотреть, что там в межушном ганглии! А потом диссертацию написать — о преимуществах советского строя, при котором даже клинические идиоты могут получить диплом медика!
