Гибель титанов. Часть 2 (СИ) - Чайка Дмитрий
— Х-ха! — вытащил меч Айо, и всадники заревели от восторга. Они шли уже две недели. Ни драки доброй, ни баб… А голоса, призывавшие к здравому смыслу, потонули в хоре желающих погонять полуголую пехоту.
Лагерь вендов слова доброго не стоил. Просто шалаши в поле, стоявшие в узкой, как язык долине. Слева лагерь прижался к небольшой речушке, а справа — к пологой горе, густо заросшей лесом. Полуголые дикари метались по полю, кое-как собирая в ряды жидкий строй, ощетинившийся копьями. Они не стали разбегаться, а проявили недюжинную отвагу, что привело всадников-лангобардов в неописуемый восторг. Давненько они так не веселились.
Тут, на юге, еще воевали по старинке, безо всех этих новомодных седел и длинных копий. Это для слабаков. В реальной истории лангобарды даже четырехрогое римское седло применять не стали, с ослиным упрямством следуя старинным обычаям. Но тем не менее, в конном бою они сражались отменно, и здесь им равных не было, о чем прямо сейчас и узнают полуголые дикари, выстроившиеся в три шеренги.
Конная лава страшна и тогда, когда еще даже не ударила. Представь, что прямо на тебя несется рослый конь в обшитой железными пластинами попоне, а на нем — воин, одетый в аварский доспех. Ты чувствуешь, как дрожит земля под копытами сотен лошадей. Ты видишь насмешку в глазах врага. Ты ему не соперник, и он уже поднял копье, чтобы пронзить тебя на полном скаку. И ты ничего, совсем ничего не можешь ему противопоставить. А теперь это ощущение нужно умножить на количество всадников, и тогда становится понятно, почему почти все атаки такого рода завершались бегством пехоты еще до столкновения. Не выдерживают люди этого зрелища. Для того чтобы против конного строя выстоять, годы муштры нужны и длинные пики. А ни того ни другого у словен на этом поле не было. Зато было кое-что иное: звериная хитрость и способность воевать тем оружием, что сейчас в руках. И зачастую именно это решало исход боя.
— Стоять! — орали вожди, когда молодежь, пришедшая в этот набег, обмочилась в первый раз за сегодня. Уж больно жутко смотреть на железную волну, которая разворачивается прямо перед тобой в две шеренги и трусит, ощетинившись копьями. Не гнали катафракты коней в галоп, глупо это. Они подходили неспешно и теснили строй пехоты конской грудью и били копьями.
Хотя… Глупо — это как раз про герцога Айо. Он погнал коня вскачь, а за ним понеслось все войско, воя, рыча и улюлюкая. Копья приготовились испить вражеской крови, и уже воины смотрели глаза в глаза, как вдруг первые всадники полетели кувырком, а их кони заплакали жалобно, словно обиженные дети. Проклятое коварство вендов. Все окрестности лагеря были перерыты этим зловредным народом. На каждом шагу они выкопали ямку и установили в ней короткий заостренный колышек. Именно на такой и наступил герцогский жеребец, враз охромев.
Десятки всадников посыпались с седел, а строй смешался. Атакующая армия превратилась в месиво из бессмысленно мечущихся воинов, которые толком не понимали, что происходит. Они видели лишь, что их герцога, придавленного собственным конем, вырвавшиеся из рядов словен полуголые воины с утробным уханьем забили дубинами насмерть (2). Ну а как еще сразить знатного всадника, закованного в доспех до самой макушки. Били и остальных, потому что строй конницы развалился, а словене пошли по траве, словно на лыжах, плотно прижимая стопу. Они двигались вперед, добивая тех, кто упал, и тех, кто смог прорваться через коварную ловушку.
Над полем раздался протяжный звук рога, а из вод речушки полезли сотни воинов, прятавшихся до этого в камышах. С противоположной стороны, из леса, что рос на горе, вышли отряды словен, которые тащили перед собой деревянные рогатки, которыми они начали перегораживать выход из долины. Вперед вышли лучники. Так себе оружие против закованных в железо воинов, да только ноги, шеи и лица все равно оставались голыми, а потому даже слабенький залп собрал свою жатву. Застонали первые раненые.
— Ну что? — весело подмигнул Виттерих Валерию. — Готов мечом помахать, патриций? Ты вроде парень крепкий, должен справиться.
— Готов! — ответил Валерий, который никакого веселья не чувствовал вовсе.
Его учили все эти месяцы. Он уже умел правильно ставить ногу и работать щитом, даже рубить мечом кое-как научился. Но разве сравнить его с германцем, который спал в обнимку со своим копьем? Ведь именно оно служило главным орудием в эту эпоху, а никак не меч, что у варваров оставался уделом элиты. А с копьем Валерий и вовсе изучил один-единственный прием, когда воин отводит вражеское острие в сторону и проваливается в глубоком уколе, скользя по чужому древку. На этом его воинские умения исчерпывались. Он хотя бы зажмуриваться перестал, когда видел наконечник у самого лица. Только на это пара месяцев ушла… В общем, от голодранца на дороге он бы отбился, но шансов совладать с опытным воином не было никаких. Вся надежда оставалась только на хороший доспех и силу, которой его и правда, милосердный господь не обидел.
Тысячи воинов тащили деревянные рогатки, связанные из наспех заостренных обрубков стволов. Крепкие парни бежали изо всех сил. Долину нужно перекрыть поперек, иначе пешее войско будет вытоптано германцами, которые уже разворачивались, чтобы прорвать строй и уйти назад. А потом оно вернется и ударит, словно приливная волна. И не будет от нее спасения.
— Стоять! — ревел Виттерих, видя, что в одном месте всадники спешились и начали оттаскивать рогатки руками. — Держать строй, дармоеды! Я что, зря вас столько месяцев кормил⁈
Он пошел туда вместе со своей личной сотней, а рядом с ним шагал Валерий, бледными губами шепча молитвы. Оказывается, упоение боем, о котором он столько слышал — это простая легенда. А на самом деле смерть уродлива и мерзка. Нет в ней ничего возвышенного. Только боль, грязь и страдания! Да и что возвышенного может быть в смерти раненого воина, по телу которого пронесется конная лава? Ошметки, оставшиеся от него, перемешаются с грязью настолько, что даже хоронить будет нечего.
— За мной, парни! — заорал Виттерих и бросился туда, где наметился прорыв. Отборная сотня в доспехах пошла за ним, выставив вперед жала копий. Ведь именно ими они встретят всадников, которые тонким ручейком прорвались через строй словен.
— Стоять! — срывал голос Виттерих. — Кто строй бросит, того сам зарублю!
И они стояли. Валерий, словно завороженный, смотрел на лангобарда, который несся прямо на него, поднимая копье для удара. Он видел оскал на его лице. Он видел ярость в его глазах. Прорыв все расширялся, а Валерий, который вместо молитвы уже нес какую-то чепуху, стоял, уперев копье в землю, и чувствовал, как в штанах стало мокро и горячо.
— Первый ряд! Копья упереть! — заорал Виттерих. — Второй ряд, не спать! Убитых сразу оттаскиваете! Третий ряд! Дротики!
То, что длилось какие-то мгновения, Валерию показалось вечностью. Конские копыта поднимались и опускались так медленно, что он мог отчетливо разглядеть каждый ком земли, что вылетал из-под них. И Валерий вцепился обеими руками в копье, которое выставил вперед, придавив пятку сапогом. Из-за его плеча упало острие копья, которое опустил воин, стоявший прямо за ним.
Конь — не человек. Его почти невозможно заставить пойти на острые жала, а потому всадники, подъехав к строю, начали разить воинов, получая удары в ответ. Они не смели пехоту в первом натиске, а потому теперь человек бился с человеком.
— Первый ряд, копья опустить! — заревел Виттерих, и Валерий перехватил свое оружие, бестолково сунув им куда-то вперед.
Впрочем, острие лишь скользнуло по железным листам попоны, не причинив врагу ни малейшего вреда. Валерий не знал, что прорвавшихся всадников уже взяли в мешок и теснили копейным строем. Но в этом месте был самый короткий путь на простор, и именно здесь лангобарды навалились сильнее всего. Рядом застонал и упал воин из дружины. Он пропустил удар в лицо. Его утащили куда-то, а его место занял товарищ сзади. Удар! Еще удар! Валерий кое-как успевал принять жало копья на щит, но пока на большее его не хватало.
