Главред: назад в СССР 4 (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич
Именно это название я и приписал карандашом на странице «Молнии» под словами об особом лекарстве, которое якобы скрывают от населения и которое на самом деле можно купить в любой аптеке.
— В состав АИ-2 входят два антибактериальных средства, — кивнула мне Аглая. — Одно из них — это сульфадиметоксин. Мощный препарат, им даже малярию лечат. Но в аптечке он больше для лечения раневых инфекций и дизентерии. А вот второе средство — это действительно хлортетрациклин. Как раз к нему максимально чувствителен холерный вибрион.
— Доктор, а можно попроще? — обаятельно улыбнулся старый лис Хватов.
— Холеру лечат антибиотиками, и эффективнее всего препараты тетрациклинового ряда, — ответила девушка, а Зоя и оба моих зама дружно принялись конспектировать.
— Об этом и пишут в «Молнии», — кивнул я. — Только само лекарство не называют, нагоняют туману. Мол, препарат «специальный», и простым смертным он не доступен. Если бы прямо сказали, что антибиотик, меньше было бы ажиотажа.
— А именно он им и нужен, — покачала головой Клара Викентьевна. — Ажиотаж, паника… И, конечно же, заговор партийной верхушки, которая, якобы, не желает делиться с народом спасительными таблетками.
Громыхина парой простых фраз накидала апокалиптический сценарий, который подошел бы чернушному перестроечному фильму. Из таких, что уже скоро начнут снимать, поражая зрителей вызывающим оторопь натурализмом — например, как танками давят людей и прочие ужасы.
Помню, как в девяносто втором на центральном телевидении состоялась премьера забытой потом картины про новочеркасский расстрел[1]. Кино хорошо разрекламировали, подали как целое событие в историко-культурном пространстве, еще и с хорошим советским актером в главной роли. Встала картина перед глазами: мне восемь лет, мы всей семьей сидим перед телевизором, смотрим на неестественно лощеных партийных деятелей, какими их показали в ленте. И вот один из них, выказывая одной только интонацией все свое презрение к пролетариату, с неестественно карикатурным смешком предлагает офицеру Советской армии «подавить противника».
А потом эта жуткая картинка на весь экран, от которой я, испугавшись, убежал в свою комнату… И долго потом не мог забыть отвратительную сцену с заунывной печальной музыкой Микаэла Таривердиева, просыпаясь ночами от кошмаров. В девяностые ведь не заморачивались с возрастным рейтингом, и родители просто-напросто не могли меня защитить от того, что потом назовут «шокирующим контентом». И такой всепоглощающей «чернухой» отечественный кинематограф был буквально завален, формируя душную отравляющую атмосферу. Специально, чтобы максимально залить грязью прошлое.
Похоже, что не я один задумался в этот момент, так что повисшая в воздухе пауза оказалась всеобщей. Просто мысли у каждого были свои. Но чтобы в головы не проникала тьма, нужно разгонять ее светом — действовать, в общем.
— Расчет явно на это, — проговорил я, соглашаясь с Кларой Викентьевной. — Смотрите-ка, три в одном. Для строительства нового микрорайона закатывают в асфальт старинное кладбище, городу угрожает опасность заражения холерой, а власти вдобавок еще и скрывают чудодейственное лекарство. Прямо-таки бинго!
— Какое бинго? Да тут самая настоящая идеологическая диверсия! — воскликнул Хватов. — Надо сообщить Поликарпову, чтобы вывел, наконец, эту шушеру на чистую воду! Хватит с ними заигрывать!
— Не кипятитесь, Богдан Серафимович, — я покачал головой. — Согласен, ситуация пограничная… Но не катастрофическая. Здесь надо тоньше, раз уж мы ввязались в честное противостояние.
— Да какое уж там честное! — проворчал седовласый партиец, едва сдержавшись, чтобы не грохнуть по столу кулаком. — Мы с ними цацкаемся, держим на привязи КГБ, а они нам народ баламутят!
— Это их трудности, что они играют не по правилам, — твердо заявил я. — И… вы знаете, я не уверен, что комитет, как вы говорите, на привязи. Думаю, он у всех этих граждан уже на хвосте. Тот же Поликарпов настоящий чекист, он не будет даже нам с вами рассказывать об этом, чтобы исключить утечку. Я его вижу котом, который играет со своей жертвой, прежде чем окончательно ее прихлопнуть. Ждет, когда противник обнаглеет, зарвется. И тут — раз!.. Нет, КГБ играет вдолгую. Мне тоже не нравится «Правдоруб» и в особенности «Молния». Но, допустим, закроет их сейчас Поликарпов. И что получится? А я вам отвечу: получится то, что «кровавая гэбня» прессует свободное слово.
— Что-что? — удивилась Громыхина. — Кровавая?..
— Гэбня, — немного смутившись, повторил я. Словечки-то снова из моего времени. — Это у антисоветчиков фраза такая есть оскорбительная… Про сотрудников госбезопасности.
— Не слышал, — покачал головой Хватов, а вслед за ним и все остальные.
— Кто-то как-то рассказывал, может, как раз и Поликарпов, — я махнул рукой. — В общем, неважно. Повторю: если мы сами закрутим гайки, всякие «Молнии» с «Правдорубами» только выиграют. Как я уже говорил, станут новыми мучениками. А мы с вами, — я демонстративно обвел рукой всех, кто был в кабинете, — тиранами и приспешниками тиранов. Нет, с таким противником нужно быть мудрее. Максимально мудрыми.
— До каких пор? — я удивился, но этот вопрос задал не партиец Хватов, а вполне себе либеральный краевед Якименко. Впрочем, он любит наш город без оглядки на политический строй, и ему тоже не нравятся нападки все еще неизвестных подпольщиков.
Впрочем, я не удивлюсь, что Евсей Анварович уже на самом деле установил всех поименно и ждет только отмашки сверху, если у меня вдруг что-то пойдет не так. Я ведь это озвучил не просто для успокоения Хватова, я и вправду так думал.
— До каких пор? — я эхом вернул вопрос краеведу. — Всегда. Мы всегда должны быть мудрее. И пока их не поймали органы, и потом, когда поймают. Они истекают желчью, мы спокойно объясняем народу правду. Они провоцируют, мы благоразумно сдерживаемся. Их задержали, мы не злорадствуем. В конце концов, давайте начистоту: напрямую нарушает закон только создатель «Молнии». Он врет, пересказывает городские легенды и откровенную глупость. А «Любгородский правдоруб»… Нет, товарищи, это наш антипод. Как бы ни было нам противно, в статьях «Правдоруба» приводятся факты, только выпячиваются они выгодной для наших противников стороной.
— Это как? — Хватов поиграл желваками, ему явно было неприятно, что я фактически признал диссидентов равными.
— Приведу простую аналогию, — я поднял руку в успокаивающем жесте, потому что наше небольшое собрание зароптало. — Томатный сок полезен?
— В меру, — вот не может моя любимая девушка не позанудствовать. Издержки профессии.
— Но в целом полезен, — зато Зоя ответила так, как мне бы хотелось. — Для здоровья.
— Для здоровья, — подхватил я. — А здоровье — это спорт. Спорт — это победы. Победы — это награды. Награды — это слава. Слава — это заносчивость. Головокружение от успехов. А заносчивость — это одиночество. При желании можно сделать вывод, что все пьющие томатный сок обречены на одиночество. Идем дальше — нет семьи, нет детей, нет потомства, нет памяти…– И все это из-за томатного сока, — усмехнулся Богдан Серафимович, оценив мои словесные манипуляции. — Жуткий напиток!
«Если долго сидеть у речки, рано или поздно по ней проплывет труп твоего врага», — сознание неожиданно подкинуло шутку из прошлой жизни.
— Осмелюсь напомнить, Евгений Семенович, — Якименко, однако, не угомонился, — что вы на собраниях клуба «Вече» говорили о правилах. И одно из них — не выходить за рамки. Почему тогда мы сдерживаем себя, а «Молнии» можно этого не делать? Хорошо, с «Правдорубом» и томатным соком мы разобрались… Но ведь «Молния» — вы сами сказали, что она врет! Почему тогда вы играете в поддавки?
— Резонный вопрос, — Хватов поиграл бровями.
Никто больше ничего не добавил, но я видел немой вопрос на лице каждого, кто был со мной в этот момент. Парторгша Громыхина. Редактор вечерки Зоя. Мои замы — Бульбаш и Бродов. И, конечно же, Аглая. Нет, разумеется, моя девушка на моей стороне. Но и ей хочется понимать.
