Неожиданный наследник (СИ) - Яманов Александр
Но больше всего мне полюбился кроссворд, это когда нужно угадывать спрятанные слова. Правда, вначале учитель ворчал про мою дурь и неумение изобразить в голове нужный образ. Ведь шахматную доску я с трудом представил, хоть игры у нас и не получилось. А вот все эти пересекающиеся линии я долго не мог понять. Но затем Майору как-то удалось передать мне мыслеобраз. Именно так он назвал изображение, сначала повергшее меня в панику. Но постепенно дело пошло. Только я не знал очень многих слов, чтобы отгадывать столь сложные вещи. И начали мы с шахмат, с коими мне было легче. Далее наставник принялся обучать меня буквам, чтению и забавным упражнениям. Мне очень нравились разного рода загадки, задачки и шарады, вместо тягучих объяснений о строении мира или состояния воды. Так и проходило моё обучение, более напоминавшую игру.
Понятно, что с особым нетерпением я ждал рассказов и картинок о невероятной жизни иного мира. Учитель никогда не говорил о прошлом своей страны, узнав, как меня зовут. Ведь сначала я представился Григорием, как долгие годы называли меня надзиратели и монахи. Так, они хотели заставить несмышлёного мальца забыть о своём настоящем имени. Только я помнил, как мама звала меня Иоганном. А папа всегда ворчал и говорил, что я Иоанн. Мама! Папа! Сколько раз я пытался вспомнить ваши лица! Но не смог. За что?
Описание сказочного мира Майора помогало мне забыть о происходящем вокруг. Он как раз появился в тот момент, когда я задумался о самоубийстве. Только наставления отца Илии отвращали меня от подобного шага.
Иногда друг пропадал на долгое время, но мне было чем заняться. Забавные задачки по математике, мысленное умножение и сложение больших чисел, шахматные ходы и просто размышления о сказочном мире, поглощали всё моё время. Но я продолжал выполнять и другие задания Майора, дела зарядку и чистил зубы специальной палочкой. Кстати, я узнал много новых слов вроде «автомобиль» и «паровоз», что означает самоходные повозки. Ведь мне удалось освоить забавную речь иномирянина и боюсь, что теперь меня не поймут окружающие.
Хотя, с кем здесь разговаривать? Годами меня старательно не замечают, даже когда дают возможность умыться и стригут отросшие волосы с ногтями. В столь знаменательный день темницу посещает хмурый офицер и наблюдает за происходящим действом. Ранее я пытался с ним заговорить, но возобновившиеся побои быстро доказали глупость подобного поступка. В итоге мне оставалось мысленно разговаривать с самим собой и всё реже появлявшимся Майором.
Сейчас понятно, что мой друг тяжело болел и, скорее всего, продолжал крепко выпивать. Иногда проскальзывало в его словах отчаяние и одновременно осуждение собственной слабости. Мол, некогда сильный человек, а стал рабом зелёного змия. Но тогда я воспринимал всё будто сказку и необычную игру с пришельцем из другого мира. А змей представлялся чудищем, с которым сражается православный воин. Но мне были не важны чужие переживания и занимали только истории с играми. А ведь человек тоже страдал и мучился от невозможности полноценно жить.
Постепенно появления моего друга становились всё реже, и отчаяние столь долго отгоняемое, овладевало моими мыслями. Я давно не обращал внимания на окружающую обстановку и только ел, испражнялся, изредка тренируя своё тело. Ибо в первую очередь Майор требовал доклад о проделанной работе. Он всегда твердил, вызывая у меня улыбку, что нет страшнее на свете существа, нежели незанятый солдат, ибо тот сразу начинает творить различные глупости.
А потом учитель пропал. Сначала я считал дни, затем недели, а позже забросил это дело. В предательство не верилось, ведь он всегда радовался нашей встрече, хотя и старался вести себя строго. Гоню от себя нехорошие мысли о потере человека, относившегося ко мне по-людски, а не как к зверюшке. Нет, я продолжал бороться и долго гнал накатывающее чувство отчаяния. Мне удалось начертить на лежаке шахматное поле и из кусочков дерева сделать фигурки. Таким образом, я играл в шахматы сам с собой. Приходилось скрывать всё истлевшим и сырым матрасом, да и сами клетки с фигурками выглядели убого. Зато хоть какое-то развлечение. Ещё были многочисленные задачки учителя, не дававшие покоя моему мечущемуся разуму. Большую часть из них мне удалось решить. Я вспоминал все наши беседы и надолго уходил в себя, наслаждаясь теми чудесными временами, вспоминая сказочные мыслеобразы. Но надолго меня не хватило. Последние недели я просто бездумно смотрел в одну точку и впадал в забытье. Изредка мне удавалось выйти из этого полусна или полубреда, заставив себя сделать очередной подход из отжиманий и приседаний, прислушиваясь, как бы ни подкрался надзиратель. Один из них очень любил ходить на цыпочках и резко распахивать небольшое окошко. Ранее для меня это служило дополнительным развлечением. А затем стало обыденностью, но я всегда оставался настороже.
* * *
Очередной день, похожий на остальные, не предвещал ничего необычного. Утром я умылся из ведра с грязной водой, почистил зубы при помощи палочки и сделал разминку. Чуть позже заскрежетал ключ в замке, и дверь со скрипом отворилась. Неряшливый надзиратель привычно сморщился, поставил на пол миски с варевом и водой, посмотрел на ведро с помоями, но не стал его выносить. Я же проглотил привычную и отвратную кашу, а затем сел поудобнее, обхватив ноги руками. В темнице пока не холодно, значит за стенами позднее лето или ранняя осень. Но я давно потерял счёт времени, потому не стал рассуждать о происходящем снаружи. Постепенно моё сознание покинуло бренный мир и перенеслось в обычное состояние полудрёмы, перемежаемое приятными воспоминаниями.
Вдруг за дверью послышалась какая-то суета. Вроде время помывки и стрижки ещё не пришло. Поэтому я не уделил внимания подозрительному шебуршанию и открывшемуся два раза окошку. А вот далее начались самые настоящие чудеса.
Сначала в темницу забежали сразу два взволнованных надзирателя. Сквозь полузакрытые веки я с удивлением наблюдал за их растерянностью и метаниями. Некоторое время охранники осматривали моё пристанище и наконец, приняли решение. Один схватил ведро, второй миски и оба выбежали в коридор, захлопнув дверь, но, не закрыв её на ключ. Через какое-то время появился один из них и принялся подметать загаженный пол. Его собрат прибежал немного позже, притащив новый матрац и одеяло. Меня осторожно поставили на ноги и убрали с лежанки остатки тряпок, едва прикрывающих сгнившую солому. На этом непотребстве я спал последние два или три года. Одеяло мне заменяла какая-то ветошь с неопределяемым цветом. В общем, за какие-то мгновения моя постель преобразилась. Давненько я не дышал запахом свежей соломы. Хорошо, что из-за растерянности, тюремщики не увидели исчерченной поверхности лежака.
Но это было ещё не всё. Один из надзирателей вдруг заговорил.
— Надо приодеть нашего юродивого. Уж больно он обветшал да завшивел, — хриплый голос нарушил многолетнюю тишину моей обители, — Только одёжки подходящей нет.
— Ничё, так сойдёт, — произнёс второй надзиратель, — Надо только рубаху с портками сменить. Давай быстрее выноси мусор и всю эту гадость. Я же за одеждой схожу.
Признаться, я с трудом понял, о чём говорит эта парочка. За последние годы мне приходилось общаться только с Майором, изрядно позабыв родную речь. Ведь меня даже истязали молча, пытаясь довести до совершенно безумного состояния. Этот вывод сделал учитель, когда я описывал свою жизнь. Но общий смысл, произносимый двумя ненавистными рожами, я уловил.
Через какое-то время оба надзирателя вернулись. Один из них, морщась от брезгливости, сорвал с меня рубаху и штаны, а второй быстро протёр мокрой тряпицей. Далее на меня надели обновы и разрешили сесть на лежанку. А затем наступило ожидание причины произошедшего переполоха. Хорошо, что это заняло мало времени. Новый скрежет замка и скрип двери раздался буквально минут через десять после ухода мерзкой парочки.
А вот новые действующие лица меня несказанно удивили. Первым в темницу заскочил один из надзирателей, держа в руке масляную лампу. Я аж немного поморщился от раздражающего света, ибо привык к полутьме. Следом в каземат зашёл офицер, осуществляющий пригляд, когда я мылся и стригся. Вернее, в тот день с меня сдёргивали одежду, обливали холодной водой и быстро срезали волосы с ногтями. Терпеть не могу его брезгливую гримасу, наползающую на худое лицо, при появлении в моей темнице. Сейчас же черты лица мучителя разгладились и приобрели какое-то угодливое выражение. Он даже не подносил к носу надушенный платок, в отличие от второго офицера.
