Олигарх (СИ) - Шерр Михаил
Про дела с Японией и положение в Америке и на Тихом океане я решил опустить. Всё, что я говорил, предназначалось для Гладсона и Дизраэли. С Ротшильдом и его дядей мы это всё обсуждали не раз и им было по большому счету по барабану: главное дела еврейские и конечно бизнес, то есть денежки. А финансировать всё мероприятия должен буду я, а они будут в основном иметь с этого гешефт. Посвящать членов британского парламента в наши планы решения еврейских проблем мы не собирались, так сказать одним делом они для этого не вышли, особенно Дизраэли. Это была моя принципиальная позиция.
Я замолчал, ожидая реакции своих собеседников, вернее Гладсона и Дизраэли. У меня были еще кой-какие аргументы, но я решил попридержать их. Гладсон выслушал меня молча и судя по всему пока не собирался что-либо говорить. А вот Дизраэли с трудом сдерживался чтобы не начать со мной дебаты.
— Вы хотите, сэр, сказать, что мы заключаем мир и Россия в результате остается при своих? —спасибо хотя бы за сэра, господин Дизраэли, хотя это уже второй его прокол, до этого он обратился ко мне слишком фамильярно — просто князь. Я все-таки не просто русский князь, в отличие от вас уважаемый, безродного и безпоместного. А по древности рода могу поспорить с кем угодно и в России и в Европе. Как никак я реально был Рюриковичем, потомком Карла Великого и каких-то там римских императоров, возможно даже самого Августа или Юлия Цезаря и византийских в придачу. И мало того, я еще был и Светлостью, этот титул был пожалован моему прапрадеду австрийским императором и был признан Екатериной Великой. Так что, такие как Дизраэли должны меня титуловать Ваша Светлость, а тут просто сэр, да еще от безродного выскочки.
В эту, на мой взгляд, ахинею я совершенно не вникал, знал только, что у нашего геральдиста, архивариуса и семейного историка реально были документы, всё это подтверждающие. Если бы в такой телесной оболочке был бы не человек двадцать первого века, которому это всё было, мягко говоря, почти по барабану, а реально тот русский князь, который уступил мне своё бренное тело, да еще и с такими финансами, то у господина Дизраэли могли бы внезапно возникнуть проблемы. Гладсон это сразу понял, он все таки был сыном только недавно почившего сэра Джона Гладстона и баронетом с 1846-ого года и с тревогой посмотрел на меня.
Я с трудом сдержал улыбку и начал отвечать по существу.
— Во-первых, господин Дизраэли, хочу заострить ваше внимание, что война не закончена, а военное счастье изменчиво. Во-вторых, почему же при своих, мы больше не будем так встревать в балканские дела, наш протекторат над Балканами будет заменен на протекторат всех великих держав, то есть Соединенного Королевства, Французской Империи, наш и австрияков, — я специально не стал говорить Австрийская империя, показывая этим мое отношение к этому государству. — В третьих, мы проводим с вами разграничение зон интересов и не будем лазить в чужой огород морковку дергать.
Я прищурился и сделал вид, что пытаюсь, что-то вспомнить.
— Помните речь вашего свежеиспеченного премьера в Палате общин, если не ошибаюсь, 1-ого марта 1848-ого года?
Мои собеседники с откровенным недоумением посмотрели на меня, похоже то, что я сейчас скажу для них будет неожиданностью.
— «Недальновидно считать ту или иную страну неизменным союзником или вечным врагом Англии. У нас нет неизменных союзников, у нас нет вечных врагов. Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг — следовать им». Скажите, что с тех пор изменилось? — на этот раз по-учительски я посмотрел только на Дизраэли. — При любом другом исходе, кроме предлагаемого мною, Россия будет вашим врагом, какие-то небольшие территориальные потери или предполагаемое уничтожение флота на Черном море на самом деле это для нас укус комара. Но гарантировано вы собственными руками создаете союзника вашему врагу в Америке — Соединенным Штатам, а они будут этому только рукоплескать и свои неудачи в Техасе и Калифорнии с лихвой компенсируют в той же Канаде и на Карибах.
Вот уж в этом вопросе я разбирался наверное лучше всех на свете и держал руку на пульсе. Тут мое слово было решающим. А потеря Канады и владений на Карибах будет означать для англичан изгнание из Западного полушария. А там глядишь и до Восточной Азии дойдет. Но это было не всё, что я еще собирался сказать.
— Поражение и ослабление России будет на руку в первую очередь Наполеону, пруссакам и австрийцам. Пруссаки, прут вперед, — я чуть не сказал «как танки», вот был бы номер, — через несколько лет они разберутся со своими вечными соперниками австрийцами, а я думаю в исходе этого противостояния сомнений нет ни у кого, а затем прусские орлы полетят над всей Германией. А они будут претендовать на часть вашего пирога совершенно реально и сомневаюсь, что в этом противостоянии у Великобритании будут шансы. И только Россия может оказаться тормозом для этого будущего монстра.
На этом я решил действительно остановиться, налил себе немного коньяка, медленно, смакуя что бы насладиться его ароматами, выпил и закусил ломтиком лимона.
— Но как склонить к такому решению сэра Генри? — после некоторого раздумья спросил Дизраэли, похоже мои аргументы произвели на него огромное впечатление. Палмерстона сэром Генри он раньше не называл. Неожиданно на этот вопрос ответил Мозес Монтефиоре.
— Я думаю аргументы найдутся, не правда ли Лайонель?
Когда все стали разъезжаться, я немного задержался, без слов поняв просьбу Ротшильда.
— Алекс, — один на один мы позволяли себе фамильярные обращения, настолько уже переплелись наши финансовые отношения, — а вы уверены, что император Александр согласится с вами? Его отец принципиально отвергал ваши предложения.
— Уверен, его положение крайне незавидное. Он не герой и не боец, в отличие от императора Николая, да и с его окружением уже работают. Да и Николай Павлович после высадки союзников в Крыму и поражений молчал и не препятствовал в работе моим людям.
Возвращаясь к себе, я решил немного пройтись. Ночной Лондон никогда и нигде не был безопасным местом для ночных прогулок, но за свою безопасность я совершенно не опасался. Еще на заре нашей совместной жизни я дал обещание своей жене не экономить на охране семьи и её костяк составляли мужики, чьи семьи несколько поколений верой и правдой служили нашим семьям.
Английская столица мне не нравилась, как и сама Англия. То ли дело Москва, Питер, Париж, Вена, Мадрид на худой конец. Хотя это мое отношение к Лондону было конечно не объективным. Просто в первой своей жизни я был коренной севастополец и историю первой севастопольской обороны и всего, что с этим было связано знал наверное лучше всего на свете. Не знаю почему, но еще в детстве я возненавидел именно англичан, а не французов или турок с сардинцами.
В плохую погоду всё и везде плохо, по крайней мере для меня. Жару я переносил всегда с трудом, а вот когда тепло, сухо и солнышко закрыто облаками! В такую погоду Лондон очень даже ничего, да и посмотреть тут уже есть чего. Из-за своей непереносимости жары я после армии кстати и остался в Питере и встретил там даму сердца.
Как говорится кто платит, тот девушку и танцует. Кропотливая полугодовая подготовительная работа дала результат чуть ли не в первые дни нового царствования.
Новый император по большому счету был не чета своему отцу. Министр финансов Пётр Фёдорович Брок наверное в самом смелом сне не мог доложить Николаю Павловичу реального положения дел с финансами империи. Он знал, кто стоит за огромным займом в десять миллионов фунтов и каким образом по России собрана еще почти такая же сумма.
А вот новому Государю он доложил реальное положение вещей во время первого же доклада, тем более что Александр Николаевич имел представление о положении дел в империи. Накануне Петра Федоровича посетил мой доверенный человек и ознакомил его с интересным списком скупленных мною долгов российской элиты. Фамилии самого министра там не было, но там были его родственники и пришлось господину Броку принять мои условия.
