Владимир Журавлев - Освобождение Чернигова
— Великую честь предлагаешь ты мне, боярин, — сказал тогда Илья, — только прости меня, не могу я стать князем Черниговским. Дал я обет Богородице за чудесное исцеление после долгой болезни: отслужить князю Киевскому на дальней заставе со степью. Потому в Киев и направляюсь.
Боярин пожевал губами и промолчал. Такой отказ за обиду не сочтешь — Пречистая выше всех бояр и князей. Обет ей — дело серьезное, особенно обет за чудесное исцеление. Ведь может милосердная, но строгая и отобрать назад чудом данное здоровье и силу. Нет, не зря уговорил он других бояр предложить Илье честь давно небывалую. Очень даже непрост мужик-деревенщина оказался, не пошел на соблазн как глупый селезень на манок охотника. Такой и князем настоящим достоин бы быть, не то что это киевское отродье, что только о своей корысти и печется. Жаль, конечно, сорвавшейся задумки, да ничего — пусть едет с честью. Городу он услугу немалую оказал.
— Слышь ты, Илья, — промолвил боярин — не езди на Киев прямой дорогой. В обход езжай — короче будет.
— А пошто так, боярин?
— Да сел на киевской дороге Соловей — Одихмантьев сын. Мужиков он не трогает — корысти мало. Княжьих людей тоже. С торговых гостей дань берет за проезд по дороге. А тебя не пропустит ни за что.
— А много ли людей у того Соловья?
— Да с сотню будет. Твои бойцы, конечно, соловьевых посильнее, так ведь мало вас. Не пройдете.
— И у князя не найдется людей тому разбойнику укорот дать?
— Так княжьим людям красные одежки по кустам рвать не с руки. Их не трогает Соловей — и ладно. Торговые гости жалятся, а князю не до того. Я и сам не раз Соловью откуп плачивал — с каждым товаром войско пускать накладно больно. А у самого сил не хватит Соловья по лесам искать.
Илья подумал немного.
— Так ты, боярин, хотел бы от Соловья избавиться?
— Я торг с Киевом веду — как не хотеть!
— Ну тогда поеду я на Киев прямой дорогой. А вы позвольте мне в Чернигове людишек охочих к себе набрать. И всем говорите, что взял я у степняков великую добычу. Чтобы мне того Соловья по кустам не искать, а он сам ко мне вышел. Побью я его — вам выгода. Он меня побьет — все одно многих своих людей лишится. Вот тут и вы сможете его сами добить. Все одно вам не в убыток будет.
— Ну зачем тебе это, Илья? Много ты у нас не наберешь — лучшие вои с князем ушли. Едва с Соловьем сравняешься в силах. А он те леса до деревца знает, побьет вас ни за что. Конечно нам, в Чернигове, в любом случае корысть. А только люб ты мне — потому и говорю. Вижу — муж ты честный, непустой славы ищешь. А сгинешь без славы понапрасну.
— То моя печаль, боярин. А только корысть и для меня тут есть. Кто я для князя Киевского? Еще примет ли он меня к себе в службу — мало я за собой людей веду. А больше набрать трудно. Эти со мной побратимами пошли, сами себе снаряд справили, коней, вся казна у нас общая. А коли других возьму, так им придется оружьишко, коней купить, да и в Киеве кормить придется. Со степняков-то мы почитай ничего и не взяли. А жалование когда еще князь нам заплатит — у него прежде выслужить надо. А вот сейчас наберу себе охотников — пойдем на Соловья. Ты говоришь — он торговых гостей грабит. Значит у него можно и златом-серебром разжиться, одежкой, оружием хорошим. Ну и новых в деле проверим заодно — своих я уже проверил.
— Может и разживешься златом-серебром, а может и свою голову на тыне Соловьевом оставишь. Сказывают — у него вокруг терема лесного тын, а на каждом столбе по голове понасажено. Тех, кто ему не угодил, головы-то.
— Может и пойдет моя голова на тын. Так это-ж моя голова болеть будет. Коли с Соловьем не сдюжу — битого горшка моя голова не стоит. Куда мне тогда Русь от Степи охранять-то! А тебе все одно прибыток — даром мы свои головы у Соловья все одно не сложим. Вот тут ты его и бери, пока не опомнился. Ну, а сдюжим, так и слава нам будет за дело.
— Ладно, Илья, помех тебе никаких чинить не будем, скликай людишек. А мы еще поможем тебе оружием. И коней дадим. Много не дадим — не обессудь. Но с дубинами воевать Соловья не пойдете.
— Спасибо тебе на том, боярин. — Илья встал и степенно поклонился.
— А ответь мне на один вопрос, Илья. Удивительный ты для меня человек: вроде мужик деревенский, сказывают, что ты всю жизнь на печи пролежал, а разумом князьям и боярам не уступишь. Трудно то уразуметь. Скажи: правда то, что про чудо твои люди сказывают? Да ты не бось, правду говори, я никому не скажу. Ты городу одну службу сослужил и другую собираешься, так мне до прочего дела нету.
— То все правда, боярин. Не всю жизнь, а с детства раннего, и не совсем уж на печи, а еле ходить мог. Но и вправду болел, и исцелился в один миг. Только болел я телом, а не разумом. Чем убогому скуку развеять? Книги читал, какие найти мог, со странниками говорил — их в нашем доме привечали. Вот людской мудростью и научился понемногу. Коли дух вольный, так и на печи лежа, можно во всем мире побывать.
— Выходит, чудо было все же, и Пречистую видел?
— Врать не буду, никого не видел. Похмельный я был в тот день, не в себе, а тут пришли побродяжки, глумиться начали, ну я и осерчал сверх меры. Через то и исцелился. А кто там помог мне — ангелы ли, Пречистая — того не ведаю.
— А чего-ж обет тогда дал?
— А о чем, по твоему, может парень молодой, убогий, на печи лежащий, мечтать? О самом несбыточном, конечно! А как исцелился, так я и понял, что могу свою мечту, самую несбыточную, исполнить.
— Значит, ты исцелился и сразу чудесную силу получил. А умение?
— Не, боярин, я так смекаю: сила у меня и при болезни была, да только руки-ноги меня не слушались. Я при болезни ведь ходил еле-еле, а на вид был молодец хоть куда. Только при малом усилии мои руки-ноги как каменели — ни согнуть, ни разогнуть. А по исцелении сразу слушаться меня стали, тут сила моя и явилась. Только сначала у меня умения не было, ловкости. Три года я учился — выучился, однако. И пусть в дружине моей есть мужи и половчее меня, а только сильнее никого нету. Тем и беру.
— Для того, кто дружину ведет, сила — не главное, Илья. Ум — сильнее.
— Знаю я про то, боярин. Не скажу, что я всех умнее, но стараюсь. А кто мне умный совет подаст, того я всегда послушаю.
— Ох и люб ты мне, Илья! — боярин расчувствовался — Жаль, что не будешь ты князем Черниговским. Да только прав ты — не для тебя это, ты на большее способен. Дай-ка я тебе подарок сделаю.
Боярин отошел к стене, открыл большой ларь и долго копался в нем.
— Вот, прими-ка, тебе, думаю, по руке будет. — Боярин протянул Илье лук и тулу со стрелами.
Илья стал внимательно осматривать подарок. Это неправильно говорят, что дареному коню в зубы не смотрят. Коли хочешь дарителя уважить, так осмотри дар внимательно, найди в нем достоинства, похвали с видом знатока. То дарителю приятно будет. Однако с этим подарком и кривить душой не требовалось — лук был хорош. Не простой, а из нескольких слоев разного дерева, да еще бычьи жилы понаклеены. И спонаружи обернут тонкой медью от сырости и промасленной кожей покрыт, чтобы медь не порвалась. Небольшой лук, едва Илье по плечо, а сила в нем большая. Видно, что сработан он где-то далеко, за Диким Полем, в южных краях. Больших денег такие луки стоят. На Руси редко они встречаются, хотя могут новгородские умельцы и не хуже делать. Да только северяне предпочитают простые деревянные луки. Простой лук клееного хуже тем лишь, что большой — с коня стрелять несподручно. Зато с клееным луком на севере хлопот не оберешься, а промасленному да закопченному дереву и мороз не страшен, и сырость не во вред — хоть в речке искупай. А вот для степной заставы, куда Илья хочет служить пойти, такой лук в самый раз.
— Ну-ка, натяни — проверь, по руке ли.
Илья выгнул лук и набросил на рог необычно толстую тетиву. Потом вынул из тулы стрелу, поставил и, натягивая лук, ажно закряхтел. Силен лук, силен. Пожалуй, не зря боярин его в подарок дает — на такой лук и покупателя не найти. Видать, на особый заказ тот лук делался для какого степного или горского богатыря — мало кто из живущих на земле такую силищу натянуть может. Предупреждая окрик боярина, Илья плавно расслабил лук. В бревенчатую стену из такого лука стрелу вогнать — сломается стрела. Да и наконечник потом не достанешь, ежли с хвостом в дерево уйдет. Стрелу Илья взял потому лишь, что коли сорвались бы пальцы, то уж лучше одной стрелой пожертвовать, чем тетиву рвать. А стрелы тоже внимания заслуживали — тоже, видать, специально делались. Дерево незнакомое, тяжелое и твердое. И толсты необычно. А и понятно: обычную стрелу такой лук и сломать может. Дерево вощеное — от сырости защита, чтоб не покоробилось. А за вырезом хвостика маленькое металлическое колечко одето — не расщепила бы тетива. Необычно старательно те стрелы сделаны. Это ведь только тупые стрелы для учения и охотничьи для мелкого зверя и птицы можно много раз использовать. А боевой стрелой один раз попал — сломается. А коли за молоком пойдет — не сыщешь потом. Наконечники у этих стрел тоже не широкие, перястые, с которыми рана шире и стрела не вынимается, а граненые, узкие, едва за древко выступают. Илья царапнул сталь своим ножом — ни следа. Потом царапнул нож острым кончиком — ого! Да, стрелок конечно из Ильи неважнецкий — этому делу с детства учиться надо, а Илья три года всего, как лук в руки взял. Но на пятидесяти шагах в человека попадет. На пятидести шагах с таким луком, да такую стрелу ни броня кожаная, ни кольчуга не сдержит. Да что кольчуга — такой стрелой пожалуй и кованую панцирную пластину просадить можно.
