Юрий Волошин - Зеленые холмы Винланда
– Поспешность всегда с шишками, – хохотнул Олав. – Перекусите, а то это голодный живот толкает в драку. И спокойней, спокойней, – добавил уже со скрытой угрозой.
– Да как же «спокойней»?! Нас дома заждались! А он за море кличет!
– Ничего больше сделать не могу. Смиритесь, а там вам помогут вернуться. Обещаю.
– Облыжные варяги! – заверещал Ленок, выглядывая из-за спины Сивела. – Вам веры нет! – мелко затряс бороденкой.
Дверь захлопнулась, тяжело прошуршал засов. Снова темнота.
Сивел зашипел от бессилия и в сердцах рявкнул в угол, где тулился Белян:
– А ты что ж молчишь, братка?! Или тебя здесь все устраивает?!
Белян учащенно задышал от гнева, поднимающегося в нем. От внезапного гнева на младшего брата:
– Не устраивает, не устраивает! Все не устраивает! И прежде всего твой крик не устраивает. Угодил в верзо, так не чирикай, пока голову не оторвали. Помолчи.
– Не могу молчать! – заорал Сивел. – Не могу, не хочу и не буду!
– Не можешь – научу, не хочешь – заставлю. Силу на крик не изводи, береги. Еще пригодится.
Сивел шумно фыркнул, агрессивно.
– Давайте вечерять, – блеюще встрял мелкий Ленок. – Варяг завсегда облыжный, но тут прав, сдается мне. Голодный живот толкает в драку… – Затеребил брошенный в каморку мешок. – Что-то нам перепало?
Перепало им немного, но всяко лучше, чем ничего. Мясо провяленное, краюха черствая… О! Даже плошка с маслом и клок пакли для фитиля. Даже огниво.
Рисковые они, варяги. А ну как узники решат, мол, гори оно все ярким пламенем? Подожгут от полной безнадеги каморку и себя вместе с ней – главное, что лодья тоже полыхнет. Пропадать, так всем вместе – и полоненным и полонившим! Впрочем, пока не полная безнадега. Надежда умирает последней. А они пока живы, и даже голодом их вроде не морят. И даже тьма могильная чуть рассеялась, как огонек затеплили.
Кусок, правда, в рот не идет. Зело муторно все. Но надо, надо подкрепиться. Аппетит приходит во время еды…
* * *
День да ночь, день да ночь, день да ночь. Временами вставали на якорь – попутного ветра ждали, а то и окончания шторма. Качка такая, что наизнанку выворачивало. Кормили их сносно – судя хотя бы по обилию извергнутого обратно при качке. Воздух в каморке стал тяжелым, спертым. Но узников упорно не выпускали на палубу. Они бранью вымещали свою злость на Олаве, который два раза в сутки и приносил еду-питье. Чего только он про себя не услышал! Но только и приговаривал: «Спокойней, спокойней».
Нева почти кончилась. Как бы море уже
вот-вот…
– До Невы плавал когда-то, – боязливо молвил Ленок, – но дальше не приходилось.
– Мы так и до Невы не ходили, – отвечал Сивел. – А море, говорят, во сто крат больше озера Нево.
– Говорят, говорят. Но сам я не видел. А ты спроси у своего Олавки.
– У моего?! Пускай съедят его раки, того Олавку! – Сивел в ярости ерошил свои темные волосы.
– Вот тебе и добрый варяг! – ворчал Белян с упреком, будто младший брат и был виновен в их несчастьях.
Наконец ранним утром Олав отпер дверь и сделал широкий жест – на выход! Троица переглянулась. Друг за дружкой выползли из зловонной клетки. С удовольствием вытянулись во весь рост – в закутке-то пребывали сгорбившись, скрючившись. Низенько там.
Олав скалился почти дружески. Да все равно не улыбка то, а все-таки оскал.
Лодья двигалась под парусом, и гребцы отдыхали. Кругом была вода и вода. Если и берег, то лишь у самого горизонта позади. А впереди чуть виднелся низкий остров, за ним едва просматривался другой. Приземистый редкий ельник, камыш. Громкие чайки, хватающие рыбешек с воды, дерущиеся за добычу, роняющие перья. Ну прям как люди!
Ветер дул с устья.
– Морем тянет, – полной грудью вдохнул Ленок. – Морем, да…
– И что нас ждет в этом море? – Сивел боязливо оглядывался. Безбрежный водный простор пугал с непривычки.
– Ничего, кроме гибели, – мрачно предсказал Белян.
– Не каркай, братка. А ну как еще поживем! – перешиб собственную опаску Сивел нарочитой бодростью.
– Гляди, лодка шмыгает! – ткнул Ленок пальцем вдаль. – Рыбарят людишки. Рыбы, видать, здесь много.
– Всего много в тутошних реках, а живет народ бедно и черно. Всяк их утеснить норовит, – мрачно обобщил Белян.
– Ты не про народ сокрушайся, про нас думай прежде, – подпустил ехидцу Сивел.
– Да уж ты прежде всех нас про нас и подумал, – ехидцей на ехидцу мрачно ответил Белян. – И вот мы здесь…
– Ага! Я и виноватый! Чего тогда прыгал на палубу, братка? Оставался бы там, на потеху сече!
В общем, обменялись любезностями.
Прервал Олав:
– Ветер сильно противный. Хозяин велит сесть на весла. Море близко – надо успеть выйти из устья.
– Вам надо, сами и гребите! – озлился Сивел.
– Да уж гребли. Притомились. Силы свежи нужны. Вам же неплохо бы харч отработать.
– Подбери свой поганый харч полными горстями, – огрызнулся Сивел, кивнув в сторону каморки. – Только и тошнило от него. А мы, между прочим, и не просили тащить нас в море!
– Так и вас не просили к нам в лодью. Можете уходить, – Олав обвел бескрайний водный простор. – На все четыре стороны.
– Давай лодку!
– Ишь, лодку! Лодка дорого стоит. Заплатишь?
– У, торгаш!
– Братцы, придется сесть за весла, – вякнул Ленок.
– Вот человек правильно говорит, – пуще прежнего оскалился Олав. – Умный человек, сразу видать.
– Ладно, Сивел, пошли на скамьи, – позвал Белян.
– Слушай старшего, Сив, слушай! – пуще пущего оскалился Олав.
Сивел махнул рукой и нехотя поплелся за Олавом вниз, где трудились матросы, где остро пахло потом и грязной одеждой. Их рассадили на разные скамьи, и началось изнурение монотонной работой.
Перед самым закатом лодья вышла в море, пологие волны закачали ее, окатывая нос каскадом брызг. Слева едва виднелась темная полоса берега. Темно-синие тучи предвещали грозу. Ветер менялся, и снова удалось поднять парус. Гребцы могли передохнуть. Далекий гром и сполохи молний тревожили души. Все окуталось темнотой, далеко на севере бушевал ливень, воздух пропитался влагой.
– Пройдет стороной, – Ленок всмотрелся в горизонт.
– Слава богам! – прошептал Белян. Все-таки сухопутный он, сухопутный. А за бортом черная вода.
Ветер усилился, обдал брызгами и пеной.
– Смотри-ка, Белян, руки сами цепляются за борт, – нервно хихикнул Сивел, не решаясь ослабить хватку.
– Да, это не Волхов и не Ильмень-озеро! Хотя и там бывает несладко. Тут пострашней!
– Терпите, братья! – ободрил Ленок. – Вскорости свыкнетесь! Еще и насмехаться будете над собой!
– Не очень-то верится, – сквозь зубы буркнул Белян. Но, впрочем, что еще оставалось, как не терпеть.
А ветер все крепчал. Матросы споро справлялись со снастями, ловко передвигались по пляшущей палубе. Да, вот они не сухопутные. Свыклись, видать. Да и кормщик командовал ими уверенно. А Рунольв – так и вовсе грозно. Приказ начальника – закон для подчиненного.
Дождь все-таки пролился, но Ленок оказался прав – самая гроза прошла стороной. Но небо не светилось звездами, а белые ночи кончились. Близилась осень, а с ней и более жестокие штормы. Нет, невозможно с этим свыкнуться. Всяко для братьев-сухопутников – невозможно. Ночь не сомкнули глаза. Страхи не покидали.
Утром пришлось снова взяться за весла. Ветер стал меняться, и парус пришлось спустить. В качку грести очень неловко и тяжко. Весло скакало по уключине – трудно удержать.
* * *
…И снова – день да ночь, день да ночь, день да ночь. Иногда вдали проплывал парус, но близко подойти друг к другу боялись. В море встречались и пираты – подлавливали одинокие суда, грабили, убивая всех…
Море стелилось перед форштевнем лодьи в непрерывном накате волн. Ветер сменялся затишьем, гребцы натужно сопели, выгребая на запад, куда садилось солнце. По югу тянулись унылые низкие берега, с трудом различимые сквозь дымку.
А и впрямь попривыкли новгородцы помаленьку – и к вечной качке, и к ветру с солеными брызгами, и к гадким крикливым чайкам. Стали даже привыкать к речи варягов, старались постичь премудрость чужой речи.
Но то Ленок с Сивелом.
Белян же был хмур и неразговорчив, речь чужеземную понимать отказывался. Он даже не ворчал, а только неистово тянул весла или сидел, устремив взгляд на восток, где осталась его земля. Он перестал молиться и заклинать богов, будто их уже не существовало. Похудел, скулы обострились.
Сивел с тревогой поглядывал на брата, но все старания растормошить были тщетны.
4
Вечор Олав долго сидел с новгородцами за неторопливым разговором, выражая симпатию, ну явную симпатию. И хотя ему никто не верил, но слушали с охотой. Он много знал. Бывал и в Царьграде, спускаясь по Днепру до моря. Ходил по Волге, торгуя с булгарами. Даже однажды плавал по морю Хазарскому, где его оставили голым и нищим. Посещал огромный и холодный остров Исландию, где море кишело китами, а в долгие суровые зимы люди развлекались песнями скальдов.
