Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга вторая
– Поглядел, маленький ванакт? – сипит между тем коряга.
– Так точно, дядюшка Антиген, – вздыхаю в ответ. – Доложить, чего увидел?
– Доложишь, доложишь!..
Раньше сипела, теперь скрипит. Громко так скрипит! Выходит, коряги даже смеяться умеют?
– Вот чего, маленький ванакт! Ты просил напомнить, когда Лесбос пройдем...
Хлопнул я себя по лбу. А ведь точно! Не иначе гроза из башки моей этолийской все напрочь вышибла.
– Так вот, мы его и прошли. Только что. Да ты, видать, не заметил. Все влево смотрел да вверх, а Лесбос-то по правому борту был...
Да-а, не быть мне моряком!
– Виноват! – вновь вздохнул я. – Значит, уже прошли? А я думал, еще целый день плыть...
И в самом деле! Даже я знаю, что от Навплии до Лесбоса – два дня пути с хвостиком. И то при хорошем ветре. А нас ветер не баловал, только сейчас Зефир Полуденный плечо подставил.
– То-то и оно...
Просипела коряга – и вновь смолкла. Смолкла, тьмой вечерней окуталась, в доски палубные вгрузла. Чего-то не так с корягой! Оглянулся я, вправо поглядел, где во тьме Лесбос спрятался, вверх посмотрел...
– Не спеши, маленький ванакт. Вместе на звезды поглазеем. Слушай пока...
Хотел вновь сказать «так точно» – раздумал. Не шутит кормчий!
– Ты, маленький ванакт, умный мальчик. И батюшка покойный твой умным мальчонкой был. Все со мной сходить просился – не успел, бедняга...
А я и не знал! Молодец, папа!
– Потому не буду тебе глупости всякие городить, что, мол, сон мне был, и другим сон был, и Ориона-Охотника в море видели...
– Вправду видели? – не утерпел я.
Засопела коряга, насупилась.
– Видели, не видели – не в том сила. А вот что мы на день раньше к Лесбосу пришли... Смекаешь? Ветерок хилый, гребли средственно, не гнали. Это ж чьими-такими молитвами, а?
Окатило меня холодом – до кончиков ногтей. Не от вопроса – от ответа. Только не прав ты, Антиген, великий кормчий, коряга старая. Без молитв обошлось! Видать, изголодались там, на Снежном Олимпе!
Спешат!
– Всяко бывает, маленький ванакт. Да только не все это. Хотел ты на звезды поглядеть. Так погляди! Головой можешь не крутить, туда и смотри, на север, куда плывем...
– А мы не на север плывем, дядюшка, – не утерпел я. – Мы плывем между севером и востоком ближе к северу на одну шестую долю. Так?
Знай наших, коряга! Зря, что ли, я у дяди Эгиалея лучшим учеником был?
Думал, засмеется, заскрипит то есть. Или возмутится.
Смолчал. Смолчал, набычился.
– Смотри!
Взглянули мне звезды в глаза – маленькие, острые...
...Медведицы: Каллисто-нимфа с Идой-кормилицей, одна под другой, под ними Кефей, батюшка Андромеды Смуглой, которую Персею Горгоноубийце спасать довелось. Ну, притча: собственную дочь чудищу отдал, Кефей этот – и все равно на небо попал! Вот он, сияет, а справа, как и полагается, супруга, Кассиопея-царица, из-за которой и вся беда случилась, нечего красотой своей эфиопской перед нереидами хвалиться!..
Странно, еще не ночь, а звезды такие яркие. Словно мы на корабле под самое меднокованное небо вознеслись!
А правее... Я только вздохнул. Когда нас, эфебов, учили все эти Кассиопеи с Кефеями различать, созвездие, то, что сейчас Каллисто-Медведицы правее (огромное, о двадцати звездах!), Борцом называли. Борец – и все тут. А недавно узнал – иначе эти звезды теперь именуют. Не Борец уже – Геракл![6]
...Радуйся, дядя! Верю, что даже если ты сейчас ТАМ – ты не с НИМИ!
ТЫ – не с НИМИ!
Ну, а еще правее, к востоку ближе...
– То, где девять звезд, – засопело рядом. – Их сейчас Близнецами кличут...
И вправду, кличут – после того, как сгинули Кастор с Полидевком, братья Елены. Вовремя сгинули! Братья – на небе, заняты, нет им возможности за сестру вступиться, лад в семейке навести.
Да, все верно, девять звезд, как и сказано... То есть, совсем не девять! Больше – и намного!
– Понял ли, маленький ванакт?
На миг показалось, что я снова эфеб, и не старший – первогодок. Когда нас с Капанидом в первый раз в учебный лагерь отправили (тот, что в лесу, за алтарем Реи), мы все больше меч мечтали в руках повертеть. И не деревянный – настоящий, бронзы аласийской. А нас, заставив побегать да поотжиматься от травы, завели на ночь глядя в самую глушь. Завели – бросили. Вот небо, вот звезды, тучек нет. Выбирайтесь, эфебы! Лагерь как раз на юге – идите, не заблудитесь. А там и поспать можно будет!
Впрочем, лишние звезды – не загадка. А ежели и загадка, то самая простая. Для эфебов-первогодков.
– Бродяги, дядя Антиген. Блуждающие звезды. Сейчас весна, Антисфории – Дни Равноденствия – недавно прошли. Так и должно...
– Сосчитай!
Сипит коряга, сопит. Недоволен дядюшка Антиген, великий кормчий, аргивянским ванактом.
Делать нечего. Пожал плечами, считать принялся. Все верно, большие, разноцветные... блуждающие... Оранжевый – Зевс, Бледно-желтый – Крон... Дий Подземный! Но ведь бродяги, блуждающие (их еще «планетами» кличут) – это же... Это же и есть – ОНИ!
ОНИ!
Всесильные, всевидящие, равнодушно взирающие на нас, хлебоедов, с меднокованного неба!
– Эх, маленький ванакт! Знаешь, был я в Эфиопии, золотишко да кость Абу-зверя торговал, так там, в Эфиопии этой, царь прежде всего в звездах должен разбираться, а уж опосля – в копьях да мечах! Ведь сколько этих, блуждающих, сейчас в Близнецах должно быть? Два всего – Арей да Крон. Один вверху, второй – ниже. А что ты видишь?
Не стал отвечать – незачем. Только усмехнулся. Даже не усмехнулся – губами дернул. Не править тебе Эфиопией, Тидид!
...ОНИ все были здесь. Все! Красный Арей внизу, над ним – еле заметный белесый Гермий, сияющая злым огнем Афродита, оранжевый Зевс... И Крон! На самом верху, выше всех, выше сына-Громовержца, выше внука-Эниалия!
Как только из Тартара выбрался, старик?
А ТЫ, мама? ТЫ – тоже там? Там, рядом с Кастором и Полидевком, божественными Близнецами, ТВОИМИ братьями? Там, между севером и востоком, как раз над Троей, проклятой Троей, куда несет нас могучая длань Поседайона Конегривого?
Да, ОНИ были там, где и должно – над Троей. ОНИ спешили. Ждали.
Жаждали!
Я смотрел в холодное, не по-вечернему темное небо, в бесстрастные глазницы звезд, ловил ИХ острый взгляд, и вдруг почудилось (почудилось?), что купол небес медленно, бесшумно опрокидывается, и вот уже нет моря, исчезли волны, а мы мчимся вниз, прямо по звездам, словно по стенкам гигантского котла. А впереди нет ничего, кроме безвидной бездны, и лишь старик-Крон подмигивает нам желтоватым оком.
Ладонь на глаза... Отпустило, хвала Деметре Теплой!
– И это не все, маленький ванакт. Погляди на запад, где Орионов Пес. Тот, что Большой...
На Пса я уже смотрел без всякого удивления. Пес – и Пес, справа от Ориона, как и положено. А слева Арго, тот, на котором коряга плыть не пожелала..
– Собака! Собачья Звезда![7] Она же сейчас в море должна нырнуть, она же...
Привычное имя заставило улыбнуться. Интересно, кличут ли в Небесах Собачью Звезду – Дурной Собакой?
– Она же на восток идет, Диомед! Не на запад – на восток!
Я лишь плечами пожал. С чего это коряга волнуется? А ведь волнуется, впервые меня по имени назвала! После того, как ОНИ словно на смотр выстроились, чему уж удивляться? Ладно, запомним, Собачья Звезда, Дурная Собака, спешит на восток. Ну и ладно!
Другое с толку сбивало. Отчего это мне котел привиделся? Бездонный, черный – с желтым Кроновым глазом над безвидной бездной? Может, потому, что слыхал я уже. Не так давно, год с небольшим назад...
«А ты знаешь, мальчик, что такое Кронов Котел?»
Мы тогда с дядей Эвмелом о Лигероне-выростке говорили, о том, что Крон-Время не торопится, но и отставать не любит. То есть, это я так считал, а дядя... Эх, дядя Эвмел, не дослушал я тебя! Дурак – и башка у меня этолийская. Дурная!
Ладно, и об это – после!
– Дядюшка Антиген! Значит, Лесбос прошли?
– Ну?
Я усмехнулся. Сейчас будет этой коряге «ну?».
– Поворачиваем. Всем кораблям – вправо! На восток, к берегу!
Впервые я увидел, как кормчий растерялся. Да так, что на миг короткий из коряги снова в человека превратился. Удивленного, с толку сбитого.
Старого.
– Но... Маленький ванакт... Диомед... Тидид! До Трои еще...
– А кто сказал, что мы плывем в Трою, дядюшка Корягиос?
Переспорил я все-таки Агамемнона! Он-то как раз с Трои начать хотел. Не жалко ему головы его длинноносой!
В нашем, ахейском наречии – двадцать два значка для письма (это без тех, что Паламед Пухлый придумал). И в финикийском – столько же. А вот в Древнем – шестьдесят три. Но это что! В Кеми, говорят, значков с три сотни. А вот у моряков их всего пять – белый, желтый, красный, синий, зеленый. Днем – флажками над мачтами, ночью – огнем в лампах бронзовых.
Пять значков – легко выучить. Белый – внимание. Красный – тревога. И синий – тайный.
Белый, красный, синий!
К берегу! На восток! За Собачьей Звездой!
