Андрей Дай - Поводырь (СИ)
Но когда-то, в те далекие времена, когда животное было молодо и полно надежд, это был высокий, поджарый — не чета лохматым «собакам» впряженным в мою карету, кавалерийский конь. Возможно даже — хороших кровей. Понятно — не ахалтекинец. Но с Кавказа — точно. Я с трудом верблюда от оленя отличу, не то чтобы уж крови у лошадей определить. А вот Евграф рассуждал с видом специалиста.
На этом осмотр места происшествия можно было и закончить, да водитель экипажа не понял бы. Там ведь должна была оставаться еще одна лошадка. Пришлось лезть на облучок, браться за холодные вожжи и изображать из себя отважного первопроходца.
— В лошадях, смотрю, разбираешься, — откровенно завидуя теплым варежкам раненного, сказал я, только чтоб что-нибудь сказать.
— Как же иначе, барин! — немедленно отозвался, позабыв морщить лоб от боли, ямщик. — Сами-то мы Кухтерины. Отец, Царство ему Небесное, Николай Спиридоныч, каинским купчинам гильдейским за лошадями ходил. Чужих, аки своих выхаживал. И казачкам засечным с конягами помощь оказывал. А хде он, там и я ни ем.
— Сами, почему коней не разводите?
— Охохонюшки, барин! Справное-то животное поди и до пятидесяти рублев доходит. А где я?! Четвертную бумагу и видал-то единожды. И то в руках гостя торгового. С извозу ежели рубли три за зиму нашкорябаешь с добрых господ — и то ладно. Многие и того домой не привозят… Времена ныне таки… Толи копейку в кошель, толи голой попой в сугроб. Лихие, опять же, озоруют…
— А власти чего?
— Окружные-то? А им-то чево? Им жалова с Рассеи идет. Што им до нас? Деньгу и ту, поди фердь-егеря привозят. Окромя купчин, да ссыльных и не нужны никому.
— А губернские чегож?
— Те, барин, поди и не ведают о нас, — хмыкнул извозной мужичек. Полдня везший нас по лютому морозу, потом раненый, но так и не захныкавший, не пожаловавшийся ни разу. Стальной мужичек!
— Но ведь тракт государев…
— То так.
— И извоз по тракту — государево дело. А для Сибири — дорога эта так и вообще пуповина.
— Складно у тебя выходит, барин, — кивнул Евграф. — А мы, при извозе, значицца навроде мамкиного молока, что не рожденное дитятко окормляет.
— Выходит так, — улыбнулся я. — Вы людей возите, а это кровь Сибири нашей.
— Складно, — и вовсе обрадовался возница. — В Термаковскую деревеньку вернусь, земелям передам — порадую. Мне за то и любо ссыльных-то возить, что у них завсегда складно речи весть выходит…
— А если бы было у тебя пара лошадок справных?
— Ишто? Издохла бы животина к весне. Я сена коровенке едва надергал, а коням еще и овса положено.
Вымогатель. Наверняка ведь уже понял, что трофейные лошади ему могут достаться. И деньги из загашников злыдней видел. Вот и намякал — чего бы мне не поделиться доходами? А и, правда. Чего мне, жалко что ли? Герман Густавович одного жалования по службе государевой до десяти тысяч в год должен получать. Да в саквояже двадцать тысяч ассигнациями — батюшкин гостинец. От матушки, уже года три как почившей, наследство — шестнадцать тыщщь золотом — тоже с собой. В Санкт-Петербурге, в Государственном Банке, девять серебром, и двести с лишним акций Кнауфских заводов в Уральском горном округе примерно на двести тысяч серебром — это уже от отца. Дядя, отцов брат, Эдуард Васильевич Лерхе — калужский губернатор письмо присылал, писал — коли нужда будет, мол, скажи. В пределах двадцати — тридцати тысяч поможет. Недавно у него жена скончалась. Детей так и не успели завести, так что он, похоже, надо мной решил попечение взять.
Брат пять тысяч передал «на обустройство». Говорил: на нового начальника попервой всегда по платью да статью смотрят. Уж потом — по уму да делам. Что мне червонец засаленными, истертыми бумажками. А тому же Евграфу — доход за три года.
И возница к жизни на глазах возвращался, стоило и вторую конягу — молодого, задорного жеребца к задку кареты привязать. А получив все добытые ковбойским трудом ассигнации — что-то около двенадцати рублей между прочим, Евграф и вожжи у меня отобрал.
— Шел бы ты в баул, барин. Полегчало мне. Сам, поди, справлюсь.
И добавил, убедившись, что я благополучно перелез на малом ходу внутрь кареты:
— Ты там за револьверт крепче держись. Мало ли чего…
Совет не был лишен логики, тем более что Гинтар с перезарядкой уже успел управиться. Так и поехал оставшиеся одиннадцать верст до почтовой станции в Усть-Тарке, с пистолем за пазухой. Мало ли чего…
У моего слуги титановые нервы. Вот вы бы смогли после попытки ограбления, перестрелки и хладнокровного убийства беззащитного бандита усесться в бултыхающийся по буеракам дормез, завернуться в плед и уснуть? А он сопел в обе дырочки, еще и причмокивая во сне. Видимо, что-то вкусное снилось.
Салон выстудило. Меня потряхивало от холода. В голову лезли дурацкие мысли, главной из которых был вопрос, снова и снова одолевающий мою новую голову: зачем я здесь? Казалось, стоило догадаться, ответить и сразу станет понятно и почему именно сюда, в это место и время, и что делать дальше.
Нужно сказать озадачился я таким набором непоняток не первый уже раз. Еще в той жизни, усевшись в губернаторское кресло, тоже вопрошал молчаливые небеса — за что? Что делать-то теперь дальше? Тогда, давным-давно через полторы сотни лет вперед, к решению я пришел довольно быстро. «Друзья» помогли. Соратники, едрешкин корень. Быстро, под бульканье жидкой составляющей накрытого стола, убедили. И что я весь такой расчудесный и презамечательный, и что теперь мы все ого-го! Рай, в отдельно взятом регионе необъятной нашей Родины, построим. И заживем так, что у буржуев заграничных скулы сведет от зависти! И что соратники, друзья и просто заинтересованные личности — всегда со мной. Народ счастлив и спать не может — от восторга хохочет.
Естественно каждый выразил надежду, что и ему воздастся по трудам, когда дело до попила и раскола праведно нажитых благ дойдет. Каанеечна и народ не забудем… Акаакжо! Всеж для нево, ёпт. Денно и ношно токмо о нем, падле… Каждый по доляшечке малой — бомжу вилла на Канарах…
Так что на второй уже день, едва справившись с похмельем, я и рукава засучил. Ты воду носил? Дрова пилил? Кашу месил? Нефиг, скотина ленивая делать на высоком посту в моей администрации. А у меня, как раз, надежный есть человек — тост такой красивый вчера говорил… Почти месяц «слонов» раздавал. Потом только до хозяйствования руки дошли. Стал интересоваться, а чего же это у нас в области не так и, главное, как с этим бороться. Только поздно уже было. Старые, те кто знал что да как, уже в отставку отправлены, а новые своих людей расставляют по вертикали власти. Некогда им пустяками заниматься.
Я сдуру по предприятиям поехал. С людьми стал разговаривать. Телевизоры это любят — стаей за мной бегали. Пресс-секретарь чуть до белочки не допился на гешефтах. Банкиров к себе созывал и предпринимателей видных. Обещал всякое, наказы давал и авансы раздаривал.
Пустое это все. Соратнички с меня пример брать не спешили. С народом лясы точить не стремились. Нашлось, что отнять и поделить. И «папе» в Первопрестольную долю закинуть. К концу второго года моего правления у меня вся родня от третьего до седьмого калена уже миллионерами были. До третьего-то нельзя — они декларации о доходах подают. А так выходило, что шофер, дядя Толя, богачом рядом со мной числился.
Потом и вообще как-то втянулся. И рай земной расхотелось строить, и Москва по рукам палкой лупасила стоило о нуждах народа заикнуться. Самый Главный — тоже человек. У него дочери. Так что строг, но справедлив. Лишнего не болтать, дань приносить в клювике вовремя и «неправильными» отчетами власть не пугать. Пуганая власть начинает нервничать и двигать кресла. А так: смертность выше рождаемости? Так ведь численность населения растет, значит и нечего вдаваться в подробности. А что «численность» эта в основном за счет черноэмигрантов прибывает, так это тоже — частности.
Опять же труба! Которая — нефтяная. Думаете нефть — это много-много вялотекущих денежек в иностранной валюте? Не только! Труба — это власть и влияние. Думаете почему новосибирцы микролинцу на Верх-Таре разрабатывать стали? А че они рыжие? У всех вокруг труба есть, а у них окромя моста через Обь, один Искитим-Цемент. Ну и барахолка на Гусинке. Тоже труба та еще…
Владельцы этих самых нефтяных труб — самые главные «коровы». Кто только их не доит! Экологи, нацменьшинства, администрации всех уровней, таможня, менты и, конечно, аппарат Самого. Отобрать самотекущее всяко проще, чем свое отдать. А бюджет уже давно поделен и даже «освоен». Чего его теперь возвращать что ли? Не поймут. А от непонятного чувство опасности появляется. В узких кругах широко известно — не каждому опасному везет до Лондона добраться. Многие и за неуплату налогов в особо крупных размерах в противоположную сторону, по этапу…
