Сергей Арсеньев - Царевич
Пойти к маменьке? Вроде, сейчас правит скорее она, чем Николашка [возмущение]. Вот что-то не нравится мне такой вариант. Во всех книжках, где она упоминалась, хорошего о ней писали очень мало [возмущение] [несогласие] [добрая] [любит]. Тьфу.
Ещё какой-то мутный тип должен недалеко от царя тереться. Распутин его фамилия [согласие] [святой]. Вроде, влияние большое имел на Николашку [возмущение] и на его жену. Но к нему я обращаться точно не стану. Хорошего про него писали ещё меньше, чем про мою маменьку [возмущение] [несогласие]. Нет, с этим надо что-то делать. Он что, так и будет лезть ко мне со своим мнением по каждому вопросу?
Всё, мысли закончились?
Хм, а что если мне… присоединиться к большевикам! Только нужно делать это сейчас, до революции. Через год будет поздно. Здорово? Пожалуй, не очень. Мне нужен кто-то из партийной верхушки. Желательно, сам Ленин. И где я найду его? Он же в Швейцарии сейчас. Не то в Берне, не то в Цюрихе, точно не помню. Хотя, конечно, вступить в 12 лет в РСДРП(б) — это круто.
Представив себе, как цесаревич ночью в ночной рубашке и в тапочках с императорским вензелем на босу ногу крадётся по залам Зимнего Дворца и расклеивает по стенам листовки с призывом к свержению самодержавия, я чуть не заржал. Пришлось даже кусок одеяла в рот затолкать, чтобы не шуметь.
Но, видимо, какой-то звук я всё-таки издал. В состоянии, близком к панике, наблюдаю, как мужик [мсье Жильяр] на соседней кровати потянулся, зевнул, открыл глаза и улыбнулся мне:
— Доброе утро, Алёша. Давно проснулся?
— Доброе утро, мсье Жильяр. Да, давно.
Причём мой язык сказал это совершенно без участия головы. Ибо моя личность в это время тихо паниковала и на какой-либо внятный ответ была совершенно не способна. Особенно учитывая тот факт, что и вопрос и ответ прозвучали на французском языке. Которого я не знал…
Глава 3
Ну, это я так думал, что не знал французского. Оказывается, теперь я его знаю. Не очень уверенно, хуже, чем немецкий, но куда лучше какого-нибудь, скажем, испанского. При этом я совершенно уверен в том, что до того, как мсье Жильяр со мной заговорил, я по-французски от силы десяток слов мог вспомнить.
Очень любопытно. Память возвращается? Нет, не возвращается. Покопавшись в своей голове, воспоминаний Алексея я там не обнаружил. Только французский язык всплыл. Похоже на то, будто с закрытого раздела памяти сняли блокировку. И ещё я мсье Жильяра вспомнил. Правда, не слишком подробно. Только имя и то, что он мой учитель. А вот чему тот меня учит помимо французского — не имею понятия.
Мсье Жильяр встал, накинул халат поверх забавного спального костюма, велел мне тоже подниматься и ушёл. В туалет, наверное. Ладно, будем вставать.
Неожиданно, это оказалось сделать совсем не просто. Любое движение требовало постоянного контроля. Пару раз даже чуть не упал. Стоило забыть про ноги, как они так и норовили сложиться в коленях.
Своё бельё я ещё ночью обнаружил под собственной подушкой. Стянул через голову ночную рубашку и попытался надеть. Неудача. Оказывается, стоять на одной ноге я не могу совершенно. Падаю. Пришлось садиться обратно на лавку и сидя натягивать эти дурацкие кальсоны. В общей сложности, кальсоны и футболку с длинными рукавами я минут пять надевал.
Стук в дверь. Почти без паузы та распахивается и в купе влетает девчонка примерно моих лет. Нет, года на два постарше, поправляю я себя. Мне ведь теперь не четырнадцать, а двенадцать.
Девчонка начинает щебетать, что мы скоро приедем, и что я копуша и соня, и что давай быстрее одевайся. Не закрывая рта, она по очереди снимает с вешалки брюки военного покроя, а затем и что-то вроде гимнастёрки. Суёт это мне и я быстро одеваюсь. Удивительно, но, несмотря на страх разоблачения, оделся я легко и быстро. Причём брюки надевал стоя на одной ноге. Никаких проблем на этот раз не возникло. Заодно, пока одевался, вспомнил кто это [Наська, сестра].
А дальше произошло нечто и вовсе удивительное. Девчонка тычет пальцем в стоящие в углу сапоги. Сверху на сапогах лежат какие-то тряпки [портянки]. Подхожу и уверенно, как будто много раз делал такое, наматываю портянки и просовываю ноги в сапоги. Только вот до этого момента портянок я раньше никогда в жизни не носил и лишь теоретически знал, что этот такое.
Прелестно. Так я французского тоже раньше не знал. Алёшка, значит, помогает. Личность я его разрушил (честное слово, случайно), но некоторые навыки сохранились.
В туалет хочу. Опять паника. Не знаю, где он. Опп! Уже знаю. Вспомнил. Именно вспомнил, а не нашёл. Причём я знал, как туалет выглядит изнутри ещё до того, как открыл ведущую в него дверь. Словно был там уже.
В туалете порадовался тому, насколько легко и просто стало мне решать все свои дела по сравнению с моим старым телом [сочувствие]. Пока решал вопросы гигиены, вспомнил об ушибленной коленке [ужас] [паника]. Спустил штаны и кальсоны ниже колен и осмотрел себя. Ну, коленка. Синяк светло-малиновый. Не успел посинеть ещё. И чего тут такого ужасного? Потыкал его пальцем. Почти не больно. Опухоли нет. Просто обычный молодой синяк [недоверие] [надежда] [радость] [недоверие] [недоверие] [радость]. Неожиданно, из глаз хлынули слёзы. Да что за нафиг? Простой синяк. Чего тут реветь? Запихал вглубь себя ревущего Алёшку и пошёл умываться.
А вот какая из зубных щёток моя — не имею ни малейшего понятия. На этот раз Алёшка помогать отказывается. Не признаётся, какой щёткой чистил зубы. Но это я и сам угадал. На деревянной ручке каждой щётки была выжжена одна буква. Но буква "А" была лишь на двух щётках. Я выбрал себе зелёную. Вряд ли Алексей чистил зубы розовой.
Почистил зубы, умылся и опасливо вышел в коридор. Дальше что делать? Потихоньку поплёлся обратно в сторону своего купе, но тут по дороге открылась дверь и незнакомая девушка недовольно заявила мне: "Алёшка, где ты ходишь? Всё же стынет!". Паника [Ольга, сестра].
Тут я понял. Меня пробивает на воспоминания только в стрессовые моменты. В обычном состоянии Алексей полностью пассивен. И только когда я начинаю трусить, боясь разоблачения, он встревает и помогает мне. Спасибо, Алёшка!
Хотя нет. Не полностью он пассивен. Я ходить научился. И не только ходить. Вообще двигаться. Это Алёшка двигается, не я. Никогда я так не ходил раньше. Он, оказывается, невероятный трус. Идёт, постоянно держась хоть за что-нибудь, аккуратно огибая все препятствия. Резких движений вообще не делает. Еле ковыляет, как бабушка. Но я не вмешиваюсь. Один раз попробовал — так стало ещё хуже. Я могу перехватить контроль над телом, но тогда идти получается заметно медленнее, чем у тормоза Алёшки. Потому что мне приходится каждое движение контролировать. А так у нас разделение труда получается. Я — капитан, а он — старпом. Я говорю, куда нужно попасть, а уж как туда лучше идти решает он. И он же командует телом по дороге.
Вообще, мне даже нравится моё нынешнее состояние. Мало того, что здоров, так ещё и помощником обзавёлся. Он и за завтраком всё вместо меня делал. Даже жевал. Единственно, мы с ним поцапались, когда он захотел выпить молока. Я молоко с детства ненавижу. Меня тошнит от него. А Алёшка его любил. Тело хочет молоко, а я не пускаю [хочу!]. Стошнит [хочу!]. Нельзя [дай!]. Всё-таки уступил я. Выпил [вкусно!] эту [вкусно!] дрянь [вкусно!].
Пока завтракали, потихоньку смотрел на отца. Который "хозяин земли Русской". Называть его Николашкой [возмущение] дальше мне неудобно. Очень Алёшке это не нравится. В принципе, хороший ведь человек [конечно!]. Но не на своём месте. Не справится он тут. Всё равно его ведь расстреляют. Вместе с семьёй [ужас] [бессилие].
Кстати, я обнаружил, что остатки личности Алёшки достаточно разумны и могут даже самостоятельно поддерживать несложную беседу. Но тут мне его уже приходилось жёстко контролировать. Личности у него нет, но памятью моей он пользуется в полном объёме и знает всё то, что знаю я. Так что ему ничего не стоило ляпнуть что-либо вроде "после революции" или "по приказу Ленина" или даже "во время Второй Мировой войны". Но всё равно он сильно выручал меня. Потому что в вопросах подготовки к празднованию приближающегося Рождества в лужу садился бы уже я.
А часам к одиннадцати мы прибыли. В Царское Село мы приехали, это я по дороге выяснить успел. На перроне нас встречала довольно-таки порядочная толпа. Толпа концентрировалась вокруг женщины средних лет [мама!]. Так вот ты какая, "гессенская муха!" [возмущение]. Тьфу.
