Глеб Дойников - «Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА
Свой же собственный отряд Макаров решил пока не уводить из столь удачно занятой им позиции в голове японцев. Он рассчитывал на стойкость тройки хорошо забронированных новых броненосцев и мощь их двенадцатидюймовых орудий. Три новых броненосца держались под огнем четырех японских коллег и трех броненосных крейсеров более получаса. Первым не выдержал «Цесаревич», он оказался в наихудшем положении из тройки русских «богатырей». По нему вели огонь два броненосца Того и шедший третьим в строю крейсеров Камимуры «Ивате». Одна за одной замолкали шестидюймовые башни, часть из них можно еще было ввести в строй, но для этого надо было выйти на верхнюю палубу и с помощью лома, кувалды и зубила выковырять заклинившие их осколки. До выхода из зоны обстрела это было невозможно, что подтвердили две попытки починиться, не выходя из боя, приведшие к серьезным потерям в людях. Но попавший в правую кормовую башню японский крупнокалиберный снаряд перекосил ее и сделал любые попытки ремонта в море бессмысленными. Несмело поначалу занимающиеся пожары постепенно окрепли, к десяти часам броненосец, казалось, полыхал уже с носа до кормы. Попытки тушить очаги возгорания одна за одной срывались новыми взрывами снарядов, осколки которых выбивали людей пожарных дивизионов и в клочки рвали шланги. От удара шестидюймового снаряда в вертикальную броню кормовой башни вышла из строя система отката левого двенадцатидюймового орудия. А сама башня теперь поворачивалась очень медленно и с жутким скрипом, перемалывая засевшие в мамеринце осколки. Через десять минут попавший в то же место восьмидюймовый снаряд заставил башню временно прекратить огонь, контузив всех находившихся в ней. Носовая башня главного калибра, получив удар в вертикальную броню снарядом неустановленного калибра, тоже временно вышла из строя. Командир броненосца, каперанг Эбенгард, скрипнув зубами, причем в прямом смысле этого слова — толстым слоем сажи от полыхающих по всему кораблю пожаров в рубке было покрыто все, — скомандовал поворот влево. Но не успел еще кренящийся на правый борт броненосец начать маневр по выходу из строя, как из телефонной трубки раздался радостный вопль сидящего на фор-марсе молодого сигнальщика:
— Япошка взорвался! В клочья разнесло, третий с конца!
Несмотря на еще не прекратившийся обстрел, все офицеры толпой рванули из тесной боевой рубки на правое крыло мостика. Они не могли отказать себе в удовольствии увидеть своими глазами то, ради чего они эти страшные полчаса терпели ужасающий обстрел. Далеко, более чем в четырех милях, из грибовидного облака взрыва выползал, быстро садясь носом, японский броненосный крейсер. Казалось, что в этот момент весь русский флот одновременно выдохнул одно слово:
— Есть!
Ну может быть, и даже наверняка, большинство нижних чинов, да и офицеры помоложе добавили еще пару-другую слов. Но эти слова в книгах упоминать не принято, их же и дети читают.
Наполеону как-то раз расхваливали одного генерала, претендующего на должность командира дивизии. И долго превозносили ум, храбрость и знания кандидата… Пока император не перебил докладчика вопросом:
— К черту все это! Лучше скажите о главном, он удачлив или нет?!
«Токиву» и в прошлом бою с русскими крейсерами у Кадзимы богиня удачи своим крылом не осенила. Скорее наоборот — шальное, почти случайное попадание в каземат среднего калибра с уже вышедшего из боя «Рюрика» отправило ее на полуторамесячный ремонт. В ходе которого заодно усилили и крыши казематов, столь неудачно пробитые восьмидюймовым снарядом. Этот же бой начался для корабля попаданием в нос, еще до того как сама «Токива» открыла огонь. Этот подводный взрыв, и последующие затопления носовых отсеков, укрепили сомнения ее командира, каперанга Иосимацу. Теперь тот был уверен, что его крейсер был поставлен адмиралом Того в весьма неудачное место в боевой линии флота. Да, по скорости его корабль вполне соответствовал паре быстрых броненосцев, совместно с которыми он должен был наносить удары по русским, отходя и разрывая дистанцию в случае сильного ответного огня. Но, как Иосимацу и подозревал, одного удачного попадания могло оказаться достаточно, чтобы его слабее бронированный корабль стал для броненосцев не дополнением, а медленной обузой. Увы, так оно и вышло. Теперь «Токива» вела бой, находясь в хвосте японской колонны, она шла третьей с конца. Непонятно было одно — почему русские столь упорно выбирали в качестве цели именно его корабль? Ведь он ясно видел — по идущим впереди броненосцам стреляли гораздо меньше! Но ведь они гораздо опаснее для русских, почему же их игнорируют «в пользу» его корабля? Вскоре стало не до отвлеченных размышлений — попадания русских снарядов пошли одно за другим. Сначала пара фугасных снарядов русских, которые, несмотря на оптимистичные доклады о прошлых боях, оба разорвались, устроили пожар на баке. Потом, не прошло и пяти минут после начала пожара, прибежал посыльный с кормы с докладом, что снарядом заклинило левое орудие кормовой башни. Ему вторил и командир из носовой башни, абсолютно целой, но находящейся в эпицентре пожара, из-за которого он не мог наблюдать цели, и тоже был вынужден прекратить стрельбу. Огневая мощь главного калибра крейсера временно сократилась на три четверти. Но в целом корабль держался под огнем неплохо, и казалось, что скорая гибель ему не грозит. Русские фугасы один за другим взрывались на броне главного пояса, но пробить шесть дюймов закаленной брони они были не в силах.
Флоты тем временем продолжали сближаться постепенно сходящимися курсами. Того понимал, что для нанесения русским поражения ему надо сблизиться с ними, иначе у него просто не хватит снарядов для обстрела более многочисленного флота противника. Его первоначальная тактика — удары по более медленной русской колонне силами трех отдельных быстрых отрядов — не сработала. Кажется, русские ее раскусили, и теперь главную роль играла выдержка и способность продержаться под огнем противника дольше, чем тот выдержит твой огонь.
Макарова, прекрасно знающего о характеристиках русских снарядов, которые были смертельно опасны для японских броненосных крейсеров именно на близких дистанциях, сближение тоже вполне устраивало. И он продолжал стоически терпеть расстрел его отряда сосредоточенным огнем почти всего японского флота. После очередной серии взрывов снарядов среднего калибра на носу и рубке флагманского «Александра» Макаров вдруг усмехнулся в бороду. Он внезапно понял, что Того вынудил его вести бой в полной противоположности его изначальному плану. Ведь они с Рудневым планировали подставить под огонь Того отряд СТАРЫХ, медленных броненосцев. А его отряд при поддержке «Пересветов» Ухтомского и броненосных крейсеров должен был, быстро приблизившись, нанести японцам решающий удар. Ну и? «Терпилой», по грубому, но меткому выражению Руднева, пришлось работать самому Макарову. «Пересветы» только-только занимают место в ордере и начинают наконец вести огонь. Зато предназначенные на роль приманки «старики» вбивают в броненосные крейсера японцев снаряд за снарядом. Вот после очередного выстрела «Полтавы» над одним японцем поднялось грибообразное облако дыма…
Он появился на свет под вечно хмурым небом Санкт-Петербурга. Почти всю свою сознательную жизнь, а для ему подобных он мог похвастаться изрядным долголетием, он не видел солнца. Собственно, оно и освещало-то его блестящие бока всего несколько раз в жизни… Только в моменты погрузки в вагон поезда или погреб корабля, или вот недавно, когда при ослепительном свете дня его извлекли из погребов и заменили не только донный взрыватель, но и всю начинку. Впрочем, подобные ему в годы мира жили раз в сто дольше, чем во времена войны, когда они сгорали в ее огне тысячами. На этот раз его от столь присущей его виду полудремы вечного ожидания пробудили не только частые звуки выстрелов орудий, как бывало и раньше, во время учений, но и звуки ударов по его дому. И вот свершилось — венец и цель его существования, пришел и его черед — его грузят на элеватор! Короткий подъем, лоток, на соседнем столе подачи лежит его близнец. Досылание, в затылок упирается мягкий и теплый пороховой картуз, постоянный сосед по погребу. И вот наконец-то и за ними раздается слышимое в первый и последний раз в жизни влажное и сытое чавканье закрывающегося затвора. Прямо перед ним в обрамлении спиралей нарезов кружок серого, облачного неба, калибром ровно в двенадцать дюймов. СТРАШНЫЙ ПИНОК ПОД ЗАД!!! Кто бы мог подумать, что этот жирный поросенок, картуз, несет в себе такой заряд злобы! Грохот, он весь, кажется, спрессовался от напора мгновенно разгоняющих его пороховых газов, и теперь вот они — краткие мгновенья его настоящей жизни. Триумф полета, напор ветра, опьяняющее вращение и блаженство свободного падения. Рядом, в нескольких метрах по почти такой же траектории, вертясь и вереща от восторга сорванными медными поясками, летит его товарищ и брат, еще один двенадцатидюймовый снаряд, выпущенный носовой башней «Полтавы». Уже пройдена верхняя точка траектории, и началось снижение, скорость не слишком потеряна, ведь дистанция довольно мала, и он чувствует в себе силы продраться через любую вставшую на его пути броню. Вот уже из туманной дымки неуклонно надвигается серый борт его последнего пункта назначения, ближе, ближе… В отличие от тысяч своих коллег, выпущенных обеими сторонами, этот снаряд попал. Причем в отличие от сотен других, тоже достигших цели, он попал не только в корабль противника. Он попал в историю, и на его примере потом долго учились как артиллеристы, так и враги ему подобных — кораблестроители. Ведь золотые попадания, когда корабль противника уничтожается одним метким выстрелом, выпадают в лотереи морских сражений одно на миллион.
