Артур Прядильщик - Сирахама
Темнота. Тишина.
+++
- Ты меня слышишь, Кенчи-кун! - Рокотнул голос-камнепад.
- М-м-м?
Шум ветра в листве, запах травы, пение птиц. Раз в полминуты - резкий деревянный «щелк». И ощущение своего тела. Лежу лицом вниз на чем-то мягком. Какой-то колючий ежик устроился на затылке, шее и плечах. Очень большой ежик. Очень-очень колючий.
Дощатый пол, полумрак помещения. Веранда?
«Какая веранда! Это комната, болван! Комната Старейшего!»
«Кто здесь?!»
«Это я должен спрашивать!»
Ну, комната, так комната. Пусть. За порогом - большой дворик, залитый полуденным солнцем. Какие-то деревянные конструкции, деревья...
И две напряженные мужские физиономии, выглядывающие из-за двери.
- Я спросил, слышишь ли ты меня ... Кенчи-кун.
Владелец рокочущего голоса. Он находится вне поля моего зрения. А оторвать голову от подстилки и посмотреть - не хватает сил.
Кенчи? Я не Кенчи, я...
- Я...
- Это уже не важно, мальчик. - Каким-то образом угадывает мой ответ голос. - Ты - Кенчи. Сирахама Кенчи. Скоро вспомнишь и все остальное. Правда, кое-что и забудешь.
- Не понимаю...
Правда, не понимаю. Последнее, что я помню - «Имя? Отчество? Фамилия? Сколько лет?» - стандартные вопросы, которые согласно регламенту задает анестезиолог перед началом операции, чтобы оценить (наряду с пульсом и давлением) степень действия наркоза. Ну и страхуется лишний раз - а вдруг кого-то не того на стол положили.
Девятая или десятая операция-санация на моем многострадальном брюхе. Множественный перитонит в брюшной полости современные врачи оценивают, как «пятьдесят на пятьдесят». Что-то мне подсказывает, что в моем случае статистика сработала не в мою пользу.
Но это подозрение не успевает оформиться во что-то конкретное.
- Не понимаю...
- И не надо. Наслаждайся жизнью. Живи дальше! Быть живым - это же так хорошо! Живым и юным. Верно... Кенчи-кун?
- ...
- Отлежись немного. Поспи. Проснешься - все вспомнишь. А с мальчиком... ты уж договорись как-нибудь - взрослый же человек! Кенсей, усыпляй! У меня... у нас все-таки получилось!
Ежик на затылке проснулся, заворочался. И я провалился снова. Темнота. Тишина. Ласкающийся к коже ветерок и мелодичное стеклянное «дзинь»... Китайские колокольчики «Музыка ветра». Тысяча йен за набор. Или четыреста рублей.
+++
- Кенчи, ужин!
- Пять минут, мам!
Слабость так и не прошла. В ванне я «растворялся» уже почти час. Но это была «нестрашная», «хорошая» слабость. Приятная слабость выложившегося на 99% спортсмена. Истома после тяжелейшей физической нагрузки.
Новая часть меня знала и другую слабость - когда на подкашивающихся ногах по стеночке ползешь в туалет по больничному коридору после «отбоя». В глазах мутнеет, в затылок забивается тошнотворная вата, ты спотыкаешься и лишь вовремя увидевшая твои потуги дежурная нянечка спасает от падения... а на утреннем обходе профессионально-спокойный доктор констатирует начало перитонита, мягко выговаривает за «молчок» о плохом самочувствии и назначает повторную операцию.
«Ну и больницы у вас там!»
«Зато подростковых банд в городах нет!»
«Угу... Вижу. То-то тебя ножом пырнули»
«Два отморозка. Если они соберутся во что-то, хотя бы отдаленно напоминающее этот твой дурацкий Рагнарек - от них останутся рожки да ножки»
«Угу... рассказывай-рассказывай»
Старейший, кстати, и не говорил, что к вечеру я буду прыгать горным козликом. Обещал, что пройдет, а вот когда... Это - мелочи, по мнению Старейшего:
- А теперь продолжай тренировку, Кенчи! Смерть - не повод, чтобы сачковать, хо-хо-хо!
И - шикарная белозубая улыбка из-под бороды. И недоумевающий взгляд Миу - пассажа про смерть она немного не поняла.
Это что же, я теперь даже ТАК избавиться от издевательств, которые мои учителя называют «тренировками», не смогу?!
Сегодняшняя тренировка была ужасающей. Как и вчерашняя. И неделю назад. И месяц назад. Если подойти к вопросу технически, то ничем, кроме возросшей нагрузки, сегодняшний день не отличался от предыдущих. Даже рост нагрузки уже стал привычным.
Только одна маленькая особенность: на сегодняшней тренировке меня, Сирахаму Кенчи, убили. Мастерский и, как всегда, смертельный апперкот «демона подземного мира», Апачая Хопачая. Или хук? Я так и не заметил - удары Апачая молниеносны. И смертельны.
Я-второй считаю их разновидностью телепортации от точки «плечо» в точку «висок противника». Странно, но кто-то из моих учителей всерьез рассчитывает, что я в будущем смогу уклоняться от ТАКОГО.
Одна надежда на то, что Апачай когда-нибудь поймет смысл слова «полегче».
А спас меня Старейший. Он, наверно, какое-то древнее божество в человеческом теле, раз ему подвластно ТАКОЕ.
Интересный способ он избрал, чтобы меня спасти. Меня теперь двое. Под крышей одного «Я» теперь живут два жильца. Я-прежний, Сирахама Кенчи, семнадцатилетний подросток с частично расстроенным от смертельного удара сознанием. И я-второй... Я-второй помнит все: детство, профессию, жену, дочку... Он только не может вспомнить свое прежнее имя.
«Наверно, и не стоит его вспоминать - чувствую, что забыл его не просто так. Как считаешь, Кенчи?»
Обыденные для меня-прежнего вещи теперь вызывают у нашей объединенной личности шквал эмоционального любопытства. Будто я - турист, впервые увидевший заграничную диковинку. И новые знания, чужой... точнее, уже мой, новый опыт взрослой жизни. В другой стране.
И, кажется, в другом мире.
В том, другом, мире школьники выглядят куда моложе, японцы не обладают смешанно-европейской внешностью, Япония является самой безопасной страной в мире, а красивых девушек не так уж и много...
Боже! Да я даже представить себе не мог, насколько красива, оказывается, Миу Фуриндзи, пока не взглянул на нее чужими... точнее, уже своими, новыми глазами! Девушка не на шутку смутилась и оробела, когда я перед началом спарринга сусликом застыл перед ней, не в силах оторвать восхищенного взгляда от этого чуда.
- Кенчи-сан? - Осторожно поинтересовалась она. - Тебе опять нехорошо?
Нет, мне очень-очень хорошо, Миу! А то, как мило ты покраснела, все-таки разобравшись в значении эмоций, написанных у меня на лице вот такущими буквами...
Недовольный Акисамэ Коэтсуджи был вынужден прекратить поединок - новый Кенчи оказался неспособен защищаться от ТАКОГО. Во всяком случае, не сегодня. А Старейший, якобы случайно зашедший в додзе (ну, да-да, бывает, хочется попить чайку именно в додзе), расхохотался. Сверху, на балках додзе, кто-то вторил ему низким грудным контральто. За стеной тоже кто-то подхихикивал. И даже - невероятно! - из-под татами...
Пришлось мастеру кидать меня по залу додзе собственноручно.
+++
- Кенчи! Кенчи! Ужин! Ужин!- Это уже Хонока.
- Иду!
+++
Сирахама Мототсуги, мой отец, во время ужина был сдержано-обеспокоен:
- Кенчи, ты взрослый парень... вроде бы. Ну, да-да, взрослый. Жизнь - твоя, делаешь с ней, что хочешь... и все такое. Или как там у вас, молодых, нынче принято отмахиваться от мнения старших? Но тебе не кажется, что приходить избитым в хлам каждый день... подчеркиваю - каждый, подчеркиваю - в хлам... это перебор? Не кажется?
Тему эту отец поднимал неоднократно. Это была наша «дежурная» тема для ужина. Кто-то политику обсуждает, кто-то - успехи (или наоборот) подрастающего поколения в школе, а мы вот обсуждаем мои синяки.
- Все нормально, па, - Улыбаюсь чуть-чуть виновато. - Нормальный тренировочный процесс.
Теперь-то я знаю, что отец искренне обо мне беспокоится, а не отыгрывает (как казалось мне-прежнему до сегодняшнего дня) социальную роль «отец семейства заботливый и справедливый».
Правда, те рисованные персонажи из моей «второй» памяти мало похожи на тех людей, которых я вижу сейчас. Примерно так же, как рисованная Миу «похожа» на золотоволосую красавицу, перед которой я сегодня чуть слюну не пустил.
- Нормальный?! - Отец не выдержал и все-таки повысил голос. - Нормальный?! Сынок, мне кажется, что основная цель тренировок - становиться сильнее. А если ты вот уже год приходишь домой в синяках, значит, сильнее ты не становишься. Логично?
- Только если пользоваться обывательской логикой, пап.
Сказал это и тут же наткнулся на очень внимательный взгляд из-под черной челки.
Саори Сирахама, моя матушка... стройная и миниатюрная. Волшебно красивая и изящная. К сыновей любви примешивалось и вполне понятное восхищение взрослого мужчины... И сейчас она смотрела на меня... странно. Почему? Прошлые беседы были далеки от столь спокойных, как сегодня - я-прежний срывался, грубил... как и положено подростку. Сейчас-то я понимаю всю глупость и инфантильность своего поведения... Может быть это ее и насторожило?
- Как интересно, сынок, - Пропела она, успокаивающе погладив отца по плечу. Тот чуть удивился, но инициативу в разговоре отдал матери.
