Андрей Биверов - 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины
«Нет, — написал я, и надпись пропала. — Петр Александрович Извольский», — уточнил я запрос. На что вполне логично получил ответ: «Найден тридцать один результат. Вывести все данные?»
«Да это же как гугл!» — порадовался я своему открытию, быстро стер все записи словом «Нет» и набрал более точный запрос: «Губернатор Курской губернии Петр Александрович Извольский». Получив исчерпывающий ответ на два десятка страниц, попробовал прибавить к запросу в конце слово «кратко» и, наконец, получил то, что хотел. Нет, эта штука получше гугла будет, особенно если не врет.
Пробежав глазами полстраницы материала об Извольском, я не удержался и брезгливо сморщился. Абсолютно бесхребетная личность — никак себя не проявил, всю жизнь плыл по течению и, благодаря своему высокому старту и связям, заплыл так далеко. «Рожденный ползать летать не может, но заползти может очень высоко» — как раз про таких, как он, было сказано.
«Подробности моего задания?» — задал я следующий пришедший на ум вопрос.
«Обеспечить условия для выхода человечества в дальний космос». И все. Как я ни изгалялся над составлением вопросов, более подробной информации получить не удалось. Как, впрочем, не удалось узнать ничего нового о пославшем меня сюда и о других, слишком уж философских вопросах: о смысле бытия, Боге и абсолютной истине. Всюду я натыкался на «Информация недоступна» или самые краткие сведения и в конце концов оставил это бесполезное занятие. Думаю, уж если Логос захотел, то сумел озаботиться программированием ноутбука таким образом, чтобы я ничего лишнего не узнал. Вернувшись, таким образом, снова к Извольскому, я задумался и ради праздного любопытства пожелал узнать побольше о предыдущем губернаторе Курска, и не пожалел.
Сам факт того, что даже краткая информация по бывшему губернатору, Владимиру Ивановичу Дену, занимала в несколько раз больше места, чем по Извольскому, уже говорил сам за себя. Этот человек, с такой нерусской фамилией, был Личностью. О нем можно было много чего сказать, в основном хорошее, но чего уж там, идеальные люди бывают только в сказках. Были и у Владимира Ивановича свои минусы, которые, однако, были несоизмеримо меньше его достоинств. Бегло прочитав краткий обзор его жизни, второй раз я прочитал уже гораздо внимательней и вдумчивей, а после, читая более подробную информацию о генерал-лейтенанте, просто ухохатывался, непрерывно восхищаясь им и его поступками. Да, его жизнь буквально изобиловала анекдотами, связанными с его честным, прямым и вспыльчивым характером! Не заметив, как подошло время поездки, я оказался застигнут врасплох вошедшим ко мне без стука Строгановым (он был один из немногих, кого Николай ранее пожаловал этим правом) и быстро захлопнул дневник.
— Ваше высочество, вы еще не готовы? — Брови моего воспитателя удивленно поднялись вверх.
— Простите, граф, увлекся своим дневником. А разве экипажи уже поданы? — получив утвердительный ответ, я добавил: — Через несколько минут спущусь вниз.
Быстро переодевшись с помощью моего адъютанта, я оставил покои, бережно унося свой дневник под мышкой. Но посреди лестницы вовремя спохватился и обратился к Барятинскому:
— Князь, у меня к вам есть замечательная просьба, если вас это не затруднит.
— Я в полном вашем распоряжении, ваше высочество! — отрапортовал Барятинский, вытянувшись по струнке и поедая меня глазами.
— Пока я буду на экскурсии, окажите мне услугу, найдите генерал-лейтенанта Дена, бывшего еще недавно здешним губернатором, и передайте ему, что я хотел бы встретиться. Насколько знаю, вы хорошо знакомы с городом, кажется, у вашего семейства здесь есть одна из родовых усадьб,[1] так что это должно не составить вам труда?
— Так точно. Разрешите выполнять? — гаркнул Барятинский.
— Да, конечно, идите, — отослал я его движением руки.
Князь молча козырнул, щелкнул каблуками и, развернувшись, чуть ли не бегом бросился вниз по лестнице. Прямо как в игре, где щелчком мыши отсылаешь солдат в бой. Только чужие эмоции мешают.
Вскоре мы покинули дом губернатора. Впрочем, я бы сказал, что это был настоящий дворец, особенно если посмотреть по меркам моего времени. Выйдя на улицу, увидел огромную шестиместную губернаторскую карету с фельдъегерями и тарантас, ожидающих посреди парадно вымощенной мостовой напротив выхода. Собравшаяся по другую сторону дороги огромная толпа горожан при виде меня разразилась ликующе громким «ура!». Воспоминания Николая и остро испытываемые мной ожидания толпы не позволили мне просто усесться в карету. В сопровождении флигель-адъютанта подошел к собравшейся толпе. Приняв от городского головы хлеб-соль (из-за вчерашней задержки в пути я прибыл в город слишком поздно, и торжественной встречи не получилось), перебросился несколькими словами с собравшимися дворянами и купцами. Затем прошелся вдоль растянувшейся толпы, попутно благословляя младенцев, которых матери тянули ко мне. Я испытывал весьма противоречивые чувства: с одной стороны, мне было крайне лестно лицезреть такую любовь народа к себе, а с другой — я же не икона какая-нибудь, чтобы на меня чуть ли не молиться, и не святой, чтобы кого-то благословлять. Хотя, припоминая случай в Саратове, иногда, наоборот, Николая благословляли седые старцы, растроганные моей простотой и близостью к народу. Тем не менее некий неприятный осадок остался — не привык я к такому. Зато появился повод порадоваться — первое мое родное чувство, пусть и не приятное, а то я уже беспокоиться начал.
Но вот все церемонии оказались позади, и, разместившись в карете, мы направились в центр города на главный холм, где в старину находилась деревянная крепость. От крепости ныне остались разве что воспоминания, а вот от вида, открывавшегося с вершины, захватывало дух. Стояла чудесная осенняя погода, та самая, которую так любил Пушкин, золотые кроны деревьев придавали городу сказочный вид, у меня аж сердце защемило от осознания невозможности запечатлеть такую красоту.[2] Фотоаппарата у меня, к сожалению, нет, и в ближайшие десятилетия ничего нормального в этом направлении не предвидится, зато под рукой у меня находился великолепный художник — Алексей Петрович Боголюбов.
— Алексей Петрович, не откажите мне в любезности, не могли бы вы запечатлеть на холсте открывающиеся моему взору сказочные виды с этого холма?
— Непременно, ваше высочество. Всего секундой раньше я и сам порывался это сказать, но не хотел отвлекать вас от столь милых русскому сердцу красот, как вот вы уже сами опередили меня.
Нежно светило слабое осеннее солнце, ласковый ветерок не причинял никаких неудобств, большая часть свиты, захваченная открывшимся видом, все так же зачарованно молчала, лишь только Извольский все никак не унимался, рассказывая, что где находится.
— Ах, ну к чему словами портить такой прекрасный вид, открывшийся нам тут. Извольский, оставьте, — недовольно заткнул я губернатора. Тот замолчал, подавившись на полуслове, но настроение было бесповоротно испорчено, открывающаяся красота больше не радовала меня. И, отправляясь к Знаменскому монастырю, я, вместо владевшего мной наверху холма умиротворения, испытывал сильнейшее раздражение на губернатора. Краем сознания отметил, что либо наши с Николаем чувства совпали, либо я уже не знаю, где чьи эмоции. Шизофрении мне еще не хватало. «Могу гарантировать — тело выживет!»
Первым пунктом поездки был относительно недавно перестроенный Знаменский мужской монастырь, воздвигнутый в честь избавления от польского нашествия. Осмотрев сияющее свежей краской здание и пообщавшись с настоятелем, я со свитой отправился в Знаменский собор. Там был встречен владыкой Курским и Белгородским епископом Сергием с четырьмя архимандритами и монашествующей братией. Облобызавшись с епископом, мы были препровождены в саму церковь. Внутреннее убранство произвело на Николая сильное впечатление, а для меня так на троечку. Хозяину тела казалось, что все дышало торжественностью и благодатью. Владыка, явно довольный «моим» восхищением, которое Николай, без моего разрешения, отображал на нашем общем лице, разрешил прикоснулся к святыне. К чудотворной иконе Божией Матери «Знамение», которая, как мне сказали, по случаю приезда столь важного гостя была специально перенесена в Курск из Коренной пустыни. В прежней жизни я не мог себя назвать особо верующим человеком, но, прикасаясь губами к древней иконе, не мог сдержать чувства благоговения. На лбу выступил пот — это не я! Не я! Николай! Хотел развернуться и выйти, но тело не слушалось. Выстояв утреннюю службу и немного послушав колокольный звон, мы проследовали дальше. Город был явно рад приезду цесаревича и старался всеми силами это показать.
Из Знаменского собора мы направились в Сергиево-Казанский. Улицы, по которым мы проезжали, буквально кипели толпами возбужденного народа. Жители города выражали свою радость ярко и шумно. Главные улицы, по случаю моего приезда, были украшены цветами, флагами и транспарантами. Балконы многих зданий были красиво задрапированы цветными тканями, а на фасадах домов вывешены портреты моего батюшки, Александра II, и полотна с моими инициалами.
