Лед (СИ) - Панченко Андрей Алексеевич

Всю полярную зиму шла интенсивная подготовка к походу. С учетом опыта спасательной экспедиции были перешиты меховые костюмы и спальные мешки. Вес саней был уменьшен до тридцати килограмм. Несмотря на то, что мы планировали, как и при походе на Северный полюс строить иглу, нами были сшиты две аварийные палатки. При подъёме на ледник, при выходе на полярное плато, нам вряд ли удастся строить снежные укрытия.

Для лучшего рассеивания солнечного света в полярный день эти палатки были снабжены внешней оболочкой из алой ткани. Провиант включал всего пять видов продуктов: свежее мясо (мороженая тюленина), парашок какао с сухим молоком с примесью сахара, шоколад, пеммикан и галеты. Для собак был взят с собой собачий пеммикан, который мы тщательно хранили всю зиму, и он также должен был служить аварийным рационом для людей. Всю зиму я занимался укладкой провианта, чтобы не тратить время на его распаковку и взвешивание в пути. В каждый продовольственный ящик укладывалось послойно: пеммикан, галеты и шоколад, таким образом, чтобы дневной рацион каждого дня оказывался в легком доступе. Энергетическая ценность дневного рациона, по моим расчётам составляла пять тысяч килокалорий, что должно было хватить нам с лихвой.

В полюсную партию, входили пять человек: я, как начальник экспедиции, Ричард Гросс, Фрол Куницкий, Аресний Фомин и Тупун. Игорь Паншин так и не смог до конца восстановиться после зимнего похода, и его пришлось исключить из основного состава.

С собой у нас были пятеро нарт и пятьдесят пять самых крепких собак. Все собаки, которые должны были идти на полюс уже с середины зимы были тщательно подобраны и поделены по упряжкам. Собак мы подбирали так, чтобы они не враждовали друг с другом и содержали их отдельно, чтобы псы смогли установить иерархию в своей маленькой своре. При этом, по совету Тупуна, за каждой упряжкой ухаживал только тот каюр, который её поведёт к полюсу.

Оставшиеся члены команды тоже не должны были сидеть без дела. Чарли Гросс, спасенный зимой матрос Корякин и два инуита оставались смотрителями станции, и в их обязанности входило поддержание её в надлежащем состоянии на случай повторной зимовки, охота, а также наблюдение за научными приборами. Паньшин, Скворцов, Галицкий и оставшиеся два инуита должны были выйти в повторную экспедицию на лед, для поиска останков экипажа «Полярной звезды», и попутно проводить картографирование местности. Они должны были нанести на карту Китовую бухту с её ближайшими окрестностями, а также пройти как можно дальше по леднику Росса и провести там исследования, насколько позволят время и обстоятельства.

Вторая спасательная экспедиция отправлялась в поход на трех нартах и имела при себе тридцать шесть собак. С собой команда брала два разборных каяка, которые в случае необходимости можно было использовать как сани для транспортировки пострадавших и груза.

Игорь Паншин стал старшим в этом отряде. Лишившись четырех фаланг на пальцах левой кисти, он очень переживал, что не сможет пойти со мной в поход, однако он хорошо понимал важность поставленной перед ним задачи. Между тем, эта команда из пяти человек тоже была не плохо подготовлена: штурман, участвовавший в зимнем походе и знающий направление движения; врач, на случай если выживших каким-то чудом всё же удастся найти; опытный моряк и чемпион по гонкам на шлюпках, если команде придется использовать разборные каяки; ну и два привыкших к выживанию на севере эскимоса.

Выходить наши партии должны были одновременно. Паншину предстояло пройти часть пути вместе с нами, пополнить дополнительным продовольствием несколько уже готовых складов, а потом вернуться на зимовье, доснарядить сани, и уйти уже в свой поход.

Опять сверкали вспышки магния, и мы уже привычно прощались с товарищами. Стоя возле моих нарт, над которыми развивался Российский флаг, я позировал для фотосессии, а мыслями был уже в походе. Я помнил об Антарктиде из прошлой жизни не так уж и много, но то что я знал, должно было нам помочь выиграть полярную гонку, по крайней мере я на это надеялся. Я примерно знал, что ждет нас впереди. В отличии от наших конкурентов, и я всерьёз рассчитывал на победу. Англичанам и норвежцам идти почти на сто километров дальше, чем нам, мы лучше оснащены и более опытны, у нас почти в два раз больше собак чем у Нансена, и ровно на пятьдесят пять больше чем у Адамса. Мы должны выиграть, иначе… Иначе сотни российских моряков погибли зря! Конечно, я не виновен в их гибели, они все умерли из-за амбиций великого князя, однако мертвый сраму неймёт, с него не спросить. Я единственный выживший из руководителей экспедиции, мне за всё и ответ держать придётся. Кто-то же должен быть виноват, как у нас принято. А если я ещё и на полюс первым не попаду… О последствиях не хотелось и думать.

— Ну всё братва, по коням! — Увидев, что прощание затянулось, я решил поторопить парней — Каждая минута на счету, так что хватит на кулак сопли мотать, выдвигаемся!

Колонна из восьми нарт бодро двинулась по уже привычному маршруту, который был проложен до восемьдесят третьего градуса южной широты.

Первые дни похода мы шли без особых неожиданностей. Собаки были свежие, упряжки слушались своих каюров, а груз, тщательно распределённый по нартам, не создавал лишних проблем. Дорога до заложенных складов уже была разведана весной, и мы двигались уверенно, пользуясь снежными пирамидами, которые оставили заранее. Наши бывшие стоянки сильно замело зимой, уничтожив иглу и погребя под тоннами снега гурии, только флаги торчали из сугробов, однако нам этого вполне хватало для ориентирования на местности.

К вечеру третьего дня колонна растянулась: полюсная партия шла впереди, а санные Паншина немного отставали. Но это и планировалось — после восьмидесятого градуса он должен был развернуться. На каждом градусе, после каждых пройденных ста километров я делал примерно одинаковую запись в журнале: «Склад пополнен, потерь, обмороженных, заболевших и отставших нет, собаки бодры».

Ночёвки проходили без происшествий. Там, где снег позволял, мы ставили иглу, где попадался лед, или слой снега был недостаточно толстым, нас выручали палатки. На привалах ели пеммикан с горячим какао, а собакам сразу выдавали по куску их рациона — если задержаться, они начинали грызть упряжь.

Погода пока держалась терпимая, если не считать пронизывающего ветра. Солнце не грело, но хотя бы давало свет, и это облегчало навигацию. Ландшафт почти не менялся: белая равнина, редкие трещины во льду, да горизонт, будто вырезанный ножом.

Когда на пятый день Паншин со своим отрядом повернул обратно, стало заметно тише. Мы попрощались, пожелали друг другу удачи, помахали руками, и уже через несколько минут нарты Игоря исчезли в снежной дымке. Теперь нас оставалось пятеро, и впереди лежала дорога, о которой никто из нас толком ничего не знал.

После прощания с отрядом Паншина дорога пошла тяжелее. Там, где весной мы быстро проходили по тропе, оставленной санями, теперь царила белая пустота. Все следы заметены, все ориентиры едва угадывались. Мы двигались почти наугад, сверяясь только с компасом и снежными пирамидами, которые чудом уцелели.

Вскоре снег внезапно стал рыхлым, собаки начали проваливаться, и скорость упала вдвое. Тупун первым заметил, что впереди скрывается система трещин — невидимых, пока на них не наступишь. Каким образом инуит распознал их под слоем снега, для меня так и осталось загадкой.

Пришлось искать обход. На это ушло несколько часов, но лучше потерять время, чем людей или собак. Вечером в палатке мы сидели молча, каждый в своих мыслях. Арсений, ковыряясь в блокноте, записывал координаты и зарисовывал схему трещин. Гросс спорил с Куницким о том, стоит ли нам экономить пеммикан для собак. Тупун же лишь хмуро смотрел в сторону, ремонтируя очередную порванную упряжь.

Каждый день начинался одинаково. В четыре утра я будил всех, разжигали примус, дежурный варил какао и резал тюленину. На людей шёл пеммикан и галеты, иногда шоколад — «для поднятия духа». Собаки же утром оставались голодными, они получали свой рацион только один раз в день, вечером, перед ночной стоянкой. Палатки складывались за двадцать минут, и сразу после этого мы ставили отметку — гурий с флагом. Это было правилом: «нет отметки — нет пути». В случае непогоды они могли стать единственным спасительным ориентиром. Вечером повторялась та же рутина: палатки, ужин, ремонт.