Первокурсник (СИ) - Раевский Александр

Она отпила глоточек портвейна, полюбовалась цветом вина в рюмке на просвет и так же негромко продолжила:

— Насколько я понимаю, из-за болезни ты должна была часто пропускать школу. Несмотря на то, что у тебя неплохо развито логическое мышление, школьные знания у тебя должны иметь серьёзные пробелы. Это так?

Маша просто кивнула, не сводя с неё глаз, а мама подтвердила это устно:

— Да, к сожалению. Из троек по гуманитарным дисциплинам мы не вылезаем.

Марина Михайловна покивала.

— Я попрошу Малыша, и он вам поможет. Это недолго. Буквально полчаса и всю школьную программу Машенька будет знать в доскональности. У неё хорошие задатки. Жалко будет, если её прошлая болезнь встанет на пути к получению хорошего образования. Только прошу вас ни с кем об этом не разговаривать.

— Конечно… Только я не понимаю… — растерялась мать.

— Неважно… Я и сама не понимаю, как он это делает. Главное, это хорошо работает. — переведя взгляд на Машу, она слегка нахмурилась. — Только и ты, Машенька, получив такую фору перед своими школьными товарищами, во-первых, не возгордись! В этом не будет твоей заслуги. Всегда помни об этом! А, во-вторых, не останавливайся на достигнутом и иди вперёд! Я думаю, родители тебе в этом помогут.

Она снова перевела взгляд на мать:

— Ей потребуется ваша помощь в выборе профессии и, конечно же, в приобретении необходимой литературы. Как вам, кстати, вино?

Наташа и Иванка дружно рассмеялись:

— Ты, мам, у Сашки этому научилась!

— Чему? — Марина Михайловна тоже рассмеялась, не понимая, впрочем, причины их смеха.

— Он тоже иногда рассказывает что-нибудь жутко серьёзное, от чего у тебя голова начинает идти кругом, а потом, безо всякой подготовки, без паузы, спрашивает тебя о какой-нибудь совершеннейшей фигне! Как ты сейчас об этом вине! — покатилась от смеха Наташа.

Марина Михайловна, смеясь, встала со своего стула, подмигнула Маше и сказала:

— Пойду с твоим учителем договариваться. Не бойся, это совершенно безболезненно.

Маша подскочила со своего места, но последовать за ней постеснялась. Постояв возле стола, отошла к окну и уставилась в темноту за ним. Там её и застал голос Марины Михайловны:

— Иди, он у себя в комнате.

Валентина Захаровна тоже поднялась из-за стола.

— Можно мне с ней?

Марина Михайловна пожала плечами,

— Не знаю… Это вы у него спрашивайте…

* * *

Саша полулежал, улёгшись поперёк кровати и подсунув под спину подушку. В руках его была книжка, которую он при их появлении захлопнул и отбросил в сторону. На его вопросительный взгляд Валентина Захаровна спросила:

— Можно мне при этом поприсутствовать?

Саша кивнул:

— Да, пожалуйста. Если будете вести себя тихо и не задавать вопросов, то оставайтесь. Сядьте только куда-нибудь, не стойте. Это может довольно долго продолжаться. Полчаса, а может, даже и дольше.

Он перевёл взгляд на Машу и похлопал себя по бёдрам.

— Устраивайся верхом, Машка! Лицом ко мне. Сейчас будем грызть гранит науки!

Маша улыбнулась и ловко взлетела на кровать. Устроилась попой у него на коленях, уставилась на него. Он хмыкнул:

— Так… Расстегни нижние пуговицы халатика и откинь полы в стороны. Я положу руки тебе на бёдра, а ты свои уложишь поверх моих! — повернув голову в сторону матери, которая уже уселась на стул в изголовье кровати, он без усмешки сказал. — Если вам неприятно это видеть, лучше уйдите сразу. Не нужно нас отвлекать, когда мы начнём…

Она кивнула.

— Я потерплю. Не обращай на меня внимания.

Саша кивнул и погладил обнажённые бёдра Маши от коленок и до самых трусиков. Найдя оптимальное положение для своих рук, он сказал:

— Устраивайся удобнее. Тебе придётся провести некоторое время в неподвижности. Не в полной неподвижности, разумеется. Двигаться можно, но постарайся при этом меня не отвлекать. Можешь, например, руками двигать. Договорились?

— Угу…

— Не задерживай дыхание. Дыши нормально. Сейчас мы с тобой займёмся подготовкой. Нужно расслабить твои мышцы. Если почувствуешь, что тебе стало неудобно сидеть, поменяй позу. Сейчас смотри в мои глаза и думай о моих руках.

— Что думать?

— Всё равно что! Постарайся на пару секунд сконцентрироваться на них. Дальше уже моя забота. Готова?

Маша кивнула и уставилась в Сашины глаза. Секунд через десять взгляд её «поплыл». Даже внешне её тело сделалось мягче и как будто круглее. Она немного ссутулилась. Саша тихонько сказал:

— Всё, Машка!… Можешь закрывать глазки и заниматься своими мыслями. Ты мне больше не мешаешь…

* * *

Двадцать семь минут не происходило ровным счётом ничего. Машенька свесив голову вниз сидела с закрытыми глазами верхом на Саше. Его глаза тоже были закрыты. Было полное ощущение, что они оба просто спят. Через двадцать семь минут Саша пошевелился. Сначала вытащил из-под Машиной руки свою правую руку, потом левую. Маша тоже ожила. Она подняла голову, выпрямила спину, открыла глаза и похлопала ресничками. Зевнули они одновременно. Саша поёрзал:

— Слезай! У меня ноги затекли!

— Всё уже? — Маша перешагнула через его ноги и уселась на пятках лицом к нему.

— Угу… Всё… Давно уже всё. Последние минут пятнадцать я проверял тебя…

— А я ничего не чувствую.

Маша вытянула руки над головой, сцепила пальцы в замок, снова зевнула и потянулась.

— А что ты хотела почувствовать? — усмехнулся Саша, рывком усаживаясь прямо. — Пойдёшь в школу, сразу поймёшь, что произошло. Можешь у Натки какой-нибудь учебник за десятый класс попросить и полистать. Или маму попроси. Она задаст тебе пару вопросов из учебника, а ты постарайся ответить.

— Всё равно из какого учебника? — улыбнулась она.

Саша усмехнулся, вскакивая на ноги:

— Всё равно!

Глава 28. Лидочка Милославская

4 ноября 1971 г.

И вот всегда так с этим чёртовым Кузнецовым! Начинается вроде как шутка, а потом не знаешь, куда от стыда деваться! Правильно говорит тётя Зина: присматривайся к серьёзным мальчикам! Это она всех студентов, даже шестого курса, так называет. Присматривайся, говорит, к серьёзным! Даже если и не удастся самой поступить и выучиться на врача, то хоть мужа с хорошей профессией себе найдёшь!

Сколько себя помнила, всегда она её жалела. Они с мамой её с самого детства за дурочку держали. Ну или не за дурочку, а за чересчур легкомысленную особу. Ну и пусть думают, что хотят! Ей всё равно! Что она может поделать, если ей серьёзные не нравятся, а нравятся такие вот шалопаи, как этот Кузнецов? С серьёзными скучно. Сколько раз уже и мама, и тётя Зина пытались познакомить с серьёзными. И что? И ничего! Пригласят как бы случайно на дачу какого-нибудь очкарика, а ты не знаешь, о чём с ним разговаривать.

Лидочка стояла под душем в ванне у себя дома, поворачивалась под горячими струями, а душа её кипела. Аж булькала от негодования! Сегодня началось вообще безобидно. Пришёл в деканат и принёс профсоюзные ведомости и деньги своей группы. А она, как назло, за пару минут до этого целую коробочку канцелярских скрепок рассыпала. Ползала по полу между столами и собирала, когда открылась дверь. Подняла голову над крышкой стола, а он увидел её и тут же в улыбке расплылся до ушей.

— Ты от кого там прячешься, душа моя?

Это он её так называет. Обычно зовёт Лидочкой, а иногда, для разнообразия, зовёт вот так — «душа моя». Иногда ещё может мадмуазелью назвать, но это редко.

Стоя на коленях, сдула со щеки упавшие волосы, провела рукавом по покрытому испариной лбу и спросила. Спокойно так спросила и даже внушительно!

— Тебе чего, Кузнецов?

— Ведомость принёс и деньги… — а сам обходит оба её стола. Шею вытянул, так ему любопытно стало. Пытается понять, чего это она на коленках стоит.

А столы у неё расположены интересно. Во-первых, их у неё два. Один для пишущей машинки, а второй просто так. Ну, то есть не просто так, конечно, а для того чтобы за ним сидеть. Если писать там что-нибудь нужно или «Огонёк» свежий полистать. Или просто с умным видом сидеть и ничего не делать.