Деньги пахнут кровью - Шумилов Алексей

Десантника отправил наблюдать за домом Николая из леса на противоположной стороне реки, снабдив небольшим биноклем, предусмотрительно приобретенным по моей просьбе армянином. Бинокль был вполне компактным и легко прятался в спортивную сумку Олега, чтобы не привлекать лишнего внимания. Саня должен был прогуляться по деревне, изображая отдыхающего, оценить обстановку, прикинуть пути отхода.

А я решил пройтись неподалёку от дома Овчинникова и заскочить к дому бабули, чтобы глянуть на неё хоть одним глазком. Очень тянуло к тому месту, где прошла значительная часть детства. И дом стоял на месте, заставляя сердце взволнованно стучать, и поленница была там же, и качели, сделанные для меня дедом. Но вот женщина, вышедшая на порог, была абсолютно чужой. Плечистая, полная, коренастая, с крепкими натруженными руками, она и близко не походила на худенькую маленькую бабушку. А за нею следом выбежал ребёнок лет семи. Белобрысый, веснушчатый, с небесно-голубыми глазами и лукавой мордочкой шалопая и озорника.

Ни женщину, ни сорванца я никогда раньше не видел. Ни в той жизни, ни в этой. И с горечью вспомнил слова Мастера: «К сожалению, есть законы мироздания, которые нельзя нарушать даже мне. Если вернёшься, их уже не будет в этом мире. Просто не родятся».

Тогда я подумал, что это касается только моей жены и сына. Оказывается, и всех близких тоже. Похоже, отца с матерью в этой реальности также не существует. Душу заполнила светлая печаль, кольнуло и защемило сердце.

«Стоило ли вообще возвращаться в мир такой ценой?» – появилась грустная мысль.

«Хотя, с учётом слов „в этом мире“, надеюсь, что в иной реальности бабушка с дедом, батя с матушкой и моя Маша с Витей живут и здравствуют, – воспрянул духом я. – Пусть у них там будет всё хорошо, а мы здесь ещё поборемся за светлое будущее».

Прошёлся, посмотрел издалека на домину Николая Павловича. Двухэтажная кирпичная дача напоминала настоящую крепость и мрачно смотрела на окружающий мир тёмными квадратами окон.

«Ничего, и не такие препятствия преодолевали. И эту крепость возьмем», – улыбнулся я, обозревая подходы к дому.

Затем был сбор на лесной поляне. После короткого обмена мнениями решили, что Саша некоторое время побудет здесь. Тем более что он нигде не работал. Семь месяцев назад освободился, два месяца проработал на машиностроительном заводе слесарем и уволился. Периодически к нему домой даже участковый забегал и грозился посадить по 209-й статье «за уклонение от общественно-полезного труда и ведение паразитического образа жизни».

По моей просьбе Ашот даже выделил ему 150 рублей на проживание. Но Сане нужно было съездить домой, предупредить родителей, собрать вещи. И через денек-два он пообещал приехать в деревню. Рядом с ней проходило несколько междугородных маршрутов автобусов, идущих из столицы. Встретиться договорились через недельку на уже облюбованной лесной поляне, тем более что к ней вела достаточно широкая лесная дорога, по которой можно было проехать на «шестёрке» армянина.

Я отвлекаюсь от воспоминаний и концентрируюсь на разработке плана экспроприации денег у Овчинникова. В голове на основе информации, полученной от Саши, начинает оформляться план действий, дающий нам возможность провести операцию без лишнего шума.

– Миха, ты не уснул, случайно? – не выдерживает Санёк.

– Нет, – открываю глаза и поворачиваюсь к ребятам: – Саш, а эта Верка по характеру точно прошмандовка?

– Ага, – расплылся в широкой улыбке бывший домушник, – девка фигуристая. Но слаба на передок. Перед любым красивым мужиком задом вертит. Её уже треть деревни поимела. Но в основном те мужики, которые неплохо сохранились и бабки за душой имеют. Алкашей в дырявых штанах она к себе не подпустит.

– Отлично, – усмехаюсь, обводя довольным взглядом напряжённо слушающих ребят. – Теперь я расскажу, что мы с вами сделаем.

Глава 17

Ивану Петровичу было плохо. Сильно сушило горло, голова разрывалась от приступов острой мигрени, а руки тряслись, как у припадочного. Вчера вечером, в четверг, со стороны леса к нему украдкой прокрался Валерий Степанович, бережно сжимая в мозолистых руках трёхлитровую банку самогона, и предложил «бахнуть» в честь международного дня электросвязи, пока их не спалила его жёнушка, ласково называемая «старой каргой».

Петрович расплылся в довольной улыбке и притащил закуски: с пяток яблок, пучок зелени и пару заплесневелых сосисок. Они весело чокнулись гранёными стаканами, наполненными белёсой мутноватой жидкостью, и молодецки, залпом опрокинули их.

Последующие события запечатлелись в его памяти короткими отрывками. Иван смутно помнил, как Валерий тряс его за грудки, что-то вопя и брызжа слюнями в лицо. Как он с топором в руках гонялся за визжащим, словно испуганный поросёнок, Степановичем. Как потом обнимал колени товарища в порыве пьяного раскаяния, заливаясь горючими слезами и покрывая рваные штанины с засохшими пятнами грязи слюнявыми поцелуями. Растроганный друг нежно трепал грубой мозолистой ладонью шишковатую лысину Петровича, кое-где ощетинившуюся редкими кустиками седых волос. Одновременно умилившийся собутыльник ласково щерился окровавленным ртом с сияющим свежим провалом между редких жёлто-серых зубов.

Пробуждение после пьянки было кошмарным. Ивана Петровича разбудил острый предмет, настойчиво скребущий по заросшему щетиной подбородку.

Открыв глаза, старый алкаш осознал, что он почему-то лежит в сарае с садовым инвентарём. Затем пенсионер увидел прямо перед лицом огромный чёрный ноготь на большом запылённом пальце, нагло вылезший сквозь прореху дырявого носка.

Пока немного охреневший Петрович недоумённо рассматривал ступню друга, спящий Степаныч в очередной раз дёрнул ногой, воткнув своё оружие в лицо собутыльника. Похожий на кривую турецкую саблю ноготь вонзился в щёку старого алкаша и проехался по ней, оставляя кровавую царапину.

Негодующий вопль Петровича снёс петуха с забора, заставил Полкана жалобно заскулить и забиться в будку и вызвал непроизвольное мочеиспускание у моментально проснувшегося и до смерти перепугавшегося Степаныча.

Сидящий на земле, матерящийся и озабоченно стирающий кровь с лица Иван не сразу понял, почему резко намокли брюки, а в нос кроме привычного аромата нестиранных носков ударил едкий, выбивающий слёзы запах аммиака. И только опустив глаза, увидел расплывающуюся желтоватую лужицу у штанов. Ещё не до конца осознав произошедшее, старый алкаш перевел обалдевший взгляд на смущённо потупившегося Валерия.

Крики и вопли Петровича и Степаныча согнали к дому пенсионера всех соседей. Петрович яростно махал топором, стремясь сблизиться и поразить противника мощным ударом обуха. Степанович грамотно отбивался граблями, не подпуская разъярённого противника к себе.

Соседи отняли у гладиаторов оружие и развели по домам. Спустя три часа ополоснувшийся в тазике, переодевшийся в чёрную футболку и ватные штаны и налепивший пластырь на поцарапанную рожу Петрович нервно мялся во дворе. Похмелье адской болью разрывало голову и сушило горло, требуя живительной дозы спиртного. Но денег для похода в магазин к Верке у него не было.

«Можно было бы в долг пузырь попросить, но я ещё за прошлые две бутылки не рассчитался», – озадаченно поскрёб заскорузлой пятернёй затылок старый алкоголик.

Мозг пытался найти решение этой проблемы, но ничего путёвого в голову не приходило. Горестно вздохнув, старик вернулся в дом выпить очередную пару кружек воды.

Громкий стук в дверь и злобный лай Полкана заставили деда оторваться от живительной влаги.

– Кого ещё там черти принесли, – пробурчал Петрович, направляясь к высокому, в человеческий рост забору.

Прикрикнул на продолжавшего заливаться истеричным лаем кобеля, скинул защёлку с калитки и со скрипом отворил дверку. И чуть не сел прямо в пыль, изумлённо вытаращив глаза. Перед ним стоял пластиковый ящик, на четверть заполненный водкой.

«Здравствуй, белая горячка. Звездец, допился, млять…» – Петровича затрясло.