Вильгельм Шульц - Последняя торпеда Рейха. Подводные асы не сдаются!
— Да, блин, угораздило же старика Отто… — думая о чем-то своем, проговорил старик, внимательно рассматривая бабушкины альбомы открыток.
— А вы кто? — осторожно спросил Хейне.
Старик внимательно посмотрел на него.
— Ты что-нибудь слышал про Ройтера? Хельмута Ройтера.
— Ну, да, ас-подводник, награжден рыцарским крестом с дубовыми листьями, и… с мечами посмертно…
— Ну да… уже неплохо. А тебе никогда не намекали, что ты на него немного того, похож?
— Нет…
— А вот так? — Старик достал из кармана комбинезона толстое портмоне, внутрь которого были запихнуты какие-то потрепанные кусочки картона. — Вот это ты видел?
Хейне опешил на фотографии 50-летней давности он увидел самого себя в форме Kriegsmarine с сигарой. Ну да, прическа совсем другая, но ясно, что это он. Насколько Хейне помнил, он не занимался раньше исторической реконструкцией.
— Что скажешь?
— Не знаю… У меня нет его фотографии, его фото вообще, говорят, нет…
— Да… Он изменился. Того Ройтера уже нет, — продолжал старик, шаря в альбоме. — Вот она! — вдруг воскликнул он, как будто нашел нечто важное и очень радостное для них обоих.
— Гляди!
Открытки в альбомах были подобраны тематически и очень аккуратно. Некоторые отсутствовали — эти места оставались пустыми. Как будто вырвали с корнем некоторые деревья, ровно высаженные на делянке лесниками. На листе, где были подобраны открытки по теме «Фленсбург», отсутствовала одна карточка. Старик приложил на это место кусочек картона из своего портмоне, и он идеально подошел. Сошлись даже следы клея в альбоме и на открытке.
— Фленсбургский собор, — пояснил старик.
— Ничего не понимаю… Что это должно означать?
— Это означает, что я твой дед!
— Но дедушка умер еще в 80-м. Я его толком не помню, правда… Но это был другой человек…
— Ага! Вылитый Ройтер! — Старик расхохотался. — Ну ты же умный, наверное, юноша, ну подумай, как ты можешь быть похожим на Ройтера, если твой дедушка Бауэр! Особенно в фуражке, которую ты позавчера купил.
— Откуда вы знаете?
— Ну волшебник я, понимаешь, волшебник. — Старик снова засмеялся и хлопнул Хейне по плечу. Помнишь почерк своей бабушки? Это он?
Мне было с тобой очень, очень, очень хорошо, но вместе мы быть не можем. Не ищи меня. Это причинит только боль.
Спасибо, что ты был. Прости.
— Ну, похож… Так вы — бабушкин любовник? — вырвалось у Хейне.
— Я твой дед! Я не похож на Ройтера. Но я тебе докажу, что я Ройтер.
— Ройтер мой дед? А вы — Ройтер?
— Именно!
— Нет, погодите. Это бред какой-то… Ройтер погиб в 43-м году.
— Так думают многие. Я даже сам иногда так думаю… Но я не погиб. Мне пришлось изменить внешность, возможно, даже сильно измениться внутренне, но Ройтер остался Ройтером.
— Да, но у меня книжка есть, вот — «Энциклопедия Kriegsmarine»…
— Сиди, — остановил его Ройтер. Мне надоело читать всякую хреномуть… Я — твоя энциклопедия. Меня столько раз убивали, что, по-моему, я уже стал бессмертным… Где похоронена бабушка?
— В Аумюлле. На кладбище.
— Господи, какая насмешка… В Аумюлле![59] Поедем к ней.
— Сейчас?
— Сейчас.
«Странный старик», — думал Хейне. Но что-то необъяснимое заставляло его слушаться. Они бодро выскочили на улицу. У парапета стоял блестящий черно-красно-белый LT-1200. «Ничего себе, дедок зажигает!»
— Садись, — небрежно сказал Ройтер и кинул внуку шлем. У старика была все еще твердая рука. — Садись, говорю. Прокатимся.
«Что я делаю!» — недоумевал Хейне. Ночь, мы премся на кладбище, на мотоцикле… Он что? Сатанист? Рокер? Вот и скромный, но аккуратный камень. Марта Бауэр, 1921–1998. Изображение на нем, конечно, отличалась от того, что Ройтер носил в своем сознании. Она-то для него осталась в том 43-м, в расцвете своей молодости, годе лучшего урожая винограда и июньских дождей. Но сомнений не могло быть, та, что обожгла его сердце 55 лет назад, и та, что лежала сейчас под этим камнем, была одна и та же Марта.
— Ну вот, дорогая, я и пришел, — вздохнул старик. Он достал из кармана золотую зажигалку ZIPPO и запалил огарок свечи, оставшийся, видимо, с последнего церковного праздника. — Держи. Я тебе хочу вернуть.
С этими словами старик достал потрепанный кусочек картона с Фленсбургским собором и приладил его между свечой и фарфоровой фотографией.
— Прости, что не мог раньше вернуться. Было очень много дел… Спасал этот мир… И если он все еще стоит, значит, делал это не так уж и плохо.
— Вы любили ее? — прошептал Хейне.
Ройтер едва заметно кивнул. Его мысли были далеко. В Гаттевиле, на маяке. Да, именно там был дан старт вот этой молодой жизни, которая сейчас стоит рядом и недоуменно вздыхает. Как же причудливо описал свою траекторию Гаттевильский бумеранг. Но уже ничего не поправишь. Сколько же раз слышал Ройтер эту фразу! И что? Неужели он банальный неудачник, служивший не тому сегуну, потерявший любовь, семью, многих друзей, империю… Что у него есть? Есть путь, по которому он шел, да что значит «шел»? Продолжает идти! И этот путь верный. И на этом пути он ни разу не потерял лица. Там она его ждет и обязательно утешит. Только бы не встретиться ей там с Анной. А сколько же ждет Шепке! А карро Франк? А командир? Здесь — год, там — секунды. Вотану уже скоро, очень скоро понадобятся хорошие воины, и они будут готовы к этому часу.
— Вы так долго помните ее? — удивился Хейне.
— Любовь — это, дорогой мой, такая штуковина, которая оперирует понятием вечность. Что наша жизнь в сравнении с любовью? — Миг… Даже очень долгая жизнь…
Налетевший порыв ветра опрокинул открытку, она упала на свечу, высушенный за десятилетия картон тотчас вспыхнул. Хейне рванулся было погасить огонь, спасти реликвию, Ройтер жестом остановил его.
— Не надо, — покачал он головой. — Все хорошо. Боги приняли жертву.
Меньше минуты горел Фленсбургский собор, превращая в дым и пепел последнюю точку их с Мартой скоротечного романа, эта открытка было единственное, что от него осталось, что давало основание думать, что он вообще был. На лице старика играли оранжевые отсветы, и Хейне показалось, что у того в глазах мелькнула слеза.
* * *По извилистому серпантину, проложенному среди холмов с соблюдением всех технологий строительства автобанов, неслись два спортивных BMW. Один шел уверенно, сохраняя лидерство и лишь изредка пропуская вперед второй, как будто играя с ним. Второй нервно атаковал, срезал углы, пытаясь, как говорят мотогонщики, «съесть» ведущего. Первый принадлежал Ройтеру-деду, второй — Ройтеру-внуку. Наконец они пересекли «финишную черту». Старший Ройтер оказался первым.
— Не понимаю!!! Как?! Как?! Как?! — выкрикнул Хейне, сорвав шлем и бросив его под ноги. — Как у тебя это получается?
Ройтер хохотал, медленно, палец за пальцем, стягивая мотоперчатки.
— А? Как оно?! — Он пнул внука кулаком в плечо. — Деда сделать хотел… А? Да ты был еще… — Ройтер осекся, он хотел произнести нехитрую, но весьма популярную среди байкеров всех времен и народов поговорку: «Ты был еще в п. де — с горошину, когда я уже ездил по-хорошему». Но тут получалось, что с горошину был вовсе даже и не Хейне, а его отец. Да BMW R-66 сколько-то раз сподобился прокатить зародыш его отца. Сколько же лет прошло, сколько горя еще повидала земля и сколько еще повидает… Этот вот молодой и амбициозный юноша так напоминает ему его тогдашнего. «Овсяночники — вешайтесь!» Да-да, ведь ему было тогда столько, сколько Хейне сейчас.
Вибрация радиобраслета под обшлагом комбинезона заставила Ройтера отвлечься от сентиментальных размышлений.
— Командир слушает!
— Командир, возмущение в 4-м секторе!
— Тревога по третьему коду! — равнодушно ответил Ройтер.
Даже отсюда было слышно, как захрипели ревуны на берегу. От причалов стартовали два торпедных катера — и понеслись, обгоняя друг друга, к сектору 4. В склоне холма распахнулись черные отверстия, и из них, вращаясь вокруг оси, выдвинулись три ракетных комплекса «суша — море»
Над головой по направлению к бухте пронеслись две пары Hind'ов[60], едва не цепляя НУРСами за скальные гребни.
— Откуда у тебя русские вертолеты?
— Я стремлюсь выбирать только лучшее оружие, — ответил Ройтер. — Тем более сейчас через банановые республики их купить не проблема.
Хейне восхищенно проводил взглядом эти, похожие на больших майских жуков летательные аппараты.
— Скажи, дед, а сколько всего кодов?
— 26 — как само собой разумеющееся бросил Ройтер.
— А… понимаю… Хейне покачал головой. И какой самый-самый? — Первый?
— Нет, двадцать шестой, — ухмыльнулся Ройтер. Пусть готовится, скоро уже все это будет его. Только бы успеть его подготовить, чтобы тот не повторил ошибок Ади! — Шесть последних на случай применения ядерного оружия. Но сегодня-то, я думаю, это все проформа. Пусть тренируются. Я думаю, это к нам жид в гости пожаловал. Пойдем встречать, — подмигнул Ройтер внуку.
