Борис Гринштейн - ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ
Поскольку, как сетует Баранов, "ни духовной особы ниже книг каких священных с нами здесь не случилось", то текст молитвы и порядок службы пришлось сочинять самому Александру Андреевичу - "поколику смысл слабых наших понятий и скудная память позволит".
Далее снова Шильц: "Столь же торжественно был зарыт в заранее приготовленную в подвале яму "секретный знак", удостоверяющий принадлежность этих земель Российской империи. Троекратное мощное Урра! и орудийные залпы гремели среди темных елей и сосен Ситки. Но главное зрелище - военные учения - было еще впереди. Изумлённые колоши вскоре увидели, как русские принялись маршировать по крепостному двору, перестраиваясь то в одну шеренгу, то в три и совершая разнообразные ружейные приёмы. Вот первая шеренга, где все имели ружья с примкнутыми штыками, ощетинилась сталью, полыхнула с грохотом пламенем и окуталась клубами порохового дыма. Тем временем вторая шеренга, разделясь по команде надвое, выступила вперёд, обойдя первую справа и слева, и также дала залп в сторону крепостной эстакады. За нею то же проделала и третья шеренга. Облако дыма ещё не развеялось, как правитель скомандовал "Вся колонна направо- налево раздайся!" - и промышленные, расступясь по три шага в стороны, пропустили вперёд единороги, которые также грянули в сторону воображаемого противника. Затем последовало изображение атаки с отвлекающим манёвром. Под завесой порохового дыма часть людей начала накапливаться у назначенного места подле караульной вышки, внезапно открыв оттуда ураганный огонь по условному неприятелю. Это и означало приступ, в отличие от первоначальной "фальшивой атаки".
Правитель взмахнул платком и пальба прекратилась. Выстроившись вокруг вышки, люди выжидали, пока там также будет зарыта металлическая доска с крестом и надписью "Земля российскаго владения". Это событие также ознаменовалось громкими здравицами в честь царицы и ружейно-орудийным салютом. После этого отряд промаршировал к бане, где перестроился в каре. Кадьякцы тем временем, с ружьями, но в большинстве своём лишь с длинными копьями, были помещены вокруг своего жилища, именуемого кажим. Каре остановившись подле бани, открыло огонь со всех четырёх сторон, а кадьякцам было велено "выпалить одному за другим вкруг, а копья - колоть". Зрелище движущейся крепости, извергающей во все стороны смертоносное пламя и клубы едкого дыма, несомненно должно было потрясти воображение дикарей.
После этого в казарме было завершено молебствие и пропето многолетие самой императрице и всем членам её семейства. И вновь гремели ружья и пушки, вновь кричали "виват!" и "ура!", а Баранов провозгласил: "Да благоденствует Россия, наше любезное отечество, с верными патриотами и усердными сотрудниками оного, виват!""
Затем были шесть дней обстоятельных и по индейски неторопливых переговоров которые, разумеется, завершились полным примерением. Скаутлелт, отдавший в аманаты своего племянника, в знак дружбы даже крестился и стал Михаилом. Соплеменники оценили его "жертвенность" и вскоре избрали Скаутлелт-Михаила верховным вождём клана Ситка. Тогда же Скаутлелт получил от Баранова медный российский герб (русскую тотемную реликвию в представлении индейцев), а 25 июня ему был вручён Открытый Лист, в котором содержится подтверждение уступки земли под русское заселение и установления союза между киксади и русскими.
После переговоров Баранов устроил пятидневный патлач с богатейшими подарками для всех гостей. Щедро одареные старики утверждали, что даже знаменитый патлач Саухкана был беднее.
Вскоре компания получила и первые выгоды от Ситкинского замирения. Туда было отправлено 470 байдарок во главе с Кусковым, который позднее вспоминал, как "колоши во всех местах, будучи им обласканы и обдарены, сами вызывались показать бухты и заливы, где бобры водились: от места до места они провожали партию и рекомендовали своим соседам, которые с равною угодливостию предлагали свои услуги. В один выезд партия была приведена колошами в тесную бухту, в которой гнездилось такое множество бобров, что с первого взгляда полагали быть стадом птиц, чернеющих на поверхности воды. Но нельзя было выразить радости алеут, когда открылось бесчисленное множество бобров в таком месте, из которого почти ни один не мог ускользнуть. Колоши без всякой зависти восхищались проворством и искусством алеут в промысле."
Здесь следует сделать небольшое отступление. В значительной степени способность компанейских передовщиков налаживать более-менее стабильные отношения с индейцами основывалась на правильном понимании такого феномена, как патлач. В этом им помог незаурядный учёный Тертий Борноволоков.
Как и его учитель Иван Иванович Георги*(1) Тертий, будучи по основной специальности медиками, являли собой энциклопедистов с упором на этнографию. В индейцах, эскимосах, гавайцах он видел не объект для эксплуатации или несчастных дикарей, требующих немедленного спасения через крещение, а людей со своею, пусть и необычной, но достойной изучения культурой. И в патлаче Тертий увидел не варварское разбазаривание многолетних накоплений (как ещё в начале XX века писали европейские этнографы), но странную, но достаточно эффективную систему долгосрочного кредитования. "Сам потлач столь распространенный средь сих народов есть не что иное как взаимообмен дарами. … Отличаясь излишествами и буйством потлач содержит понятие чести, кредита и рассрочки. … Во всех своих предприятиях американец полагается на помощь своих друзей и обещается заплатить им за эту помощь впредь. Ежели оказанная помощь заключена в ценных вещах измеряемых в ровдугах, меди, цуклях, чилкатах, как мы измеряем в деньгах, заимщик обещается вернуть стоимость займа с процентами. Американец не располагает письмом и затем, чтобы закрепить соглашение оно совершается публично. Следует прояснить понятие что американец приглашающий всех друзей своих и соседей на потлач, где на первый взгляд расточаются плоды труда нескольких лет, преследует две цели, кои мы не можем не признать разумными и достойными похвалы. Первая цель - оплатить свои долги. Сие совершается публично, с большими церемониями и в манере нотариального акта. Другая цель состоит в таком размещении плодов труда своего дабы извлечь наибольшую выгоду как для себя, так и для детей своих. Те кто получает подарок на сем празднике получают их как займы кои они используют в своих теперешних предприятиях, но по прошествии нескольких лет они должны вернуть их с выгодой для дарителя или его наследника. Стало быть потлач в конечном счете рассматривается американцами как способ обеспечения благосостояния своих детей в случае если они оставят их сиротами в юном возрасте. …Взятие в долг с одной стороны и оплата долга - с другой, это есть потлач. Система сия развита до таких высот что капитал, коим владеют все владетели в канне (куане) намного превышает их наличные ценности. Условие совершенно подобное тому, что господствует в нашем собственном обществе. Ежели б мы пожелали дабы нам оплатили все наши займы, то обнаружилось бы, что в действительности денег для их оплаты никоим образом недостаточно".*(2)
В 1793г. срок контракта Шильца подошёл к концу, но он уступил просьбам Баранова остаться. Главный правитель хорошо понимал его трудности: "И договору его минул срок. Одежды и жизненых припасов не имеет, а прикасчикам о выдаче нет предписания. А числится он в воинской полевой службе, в Екатеринбургском полевом баталионе. Поступок против воинских регул. Я вынужден склониться на увольнение ежели он настаивать будет". И далее: "Господин Шильц человек весьма скромный, трудолюбивый и нужной компании…нельзя бы нам иметь здесь способнее его". Но остаться без лучшего морехода Баранов тоже не мог.
Странно, как эти непохожие люди смогли поладить меж собой. Ведь по началу их совместная деятельность была очень непростой. Уж больно крут был Баранов, привыкший безжалостно ломать любое сопротивление. Однажды дело дошло аж до драки, в которой бойцы пришли к выводу, что Александр Андреевич сильнее, но английский бокс тоже дорогого стоит. А позже, уважая деловые качества друг друга, вступили в полосу мирных отношений и частенько гоняли чаи и проводили долгие часы за дружеской беседой.
Август и сентябрь Яков Егорович посвятил продолжению начатой Якобом ван-Майером съёмки архипелага. В октябре вернулся на Ситку, а оттуда отправился зимовать на Гавайи.
В мае 1794г. Шильц пришёл в Павловскую гавань с грузом соли и получил от Баранова поручение проверить уверения алеутов о существовании близ острова Укамок некоего "баснословного" островка Сигклико, после чего ему следовало соединиться с экспедицией самого Баранова "в Ситке или в Ледяном проливе". Пустившись в плавание Шильц взял курс прямо на Укамок. Поиски мифического острова Сигклико оказались безуспешными. Моряки не увидели среди океанских волн ничего, кроме "туманных признаков, похожих на землю, за коими и гонялись неоднократно". Устав гоняться за миражами, Шильц прочертил на карте новый курс. Прямой, как стрела, он вёл на Северо-Восток. Проделав тысячемильный путь за три недели, 16 июля "Орел" бросил якорь уже в виду острова Королевы Шарлотты. Окрестности казались безлюдными. Но, пока Шильц определял координаты судна, матросы заметили два-три индейских каноэ, приближающихся к ним.
