Андрей Дай - Поводырь в опале
— Это оно да, — хороший у Попова голос. Зычный. С таким на рынке одно удовольствие товар расхваливать. — К госпоже Бутковской ныне стало модно ездить.
— А ведь нашего Александра Степановича в Сибири всякий знает. У него ведь в области сибирских киргизов и рудники и заводы. И вот увлечение этакое, невинное, — и «Иванов» вдруг добавил по-французски, — Ну вы меня понимаете.
— Понимаю, — отвечаю на том же языке. — У самого так же. Люблю, время от времени, посидеть…
— I absolutely agree, — ого! Это уже английский. Вор-полиглот? Или что-то в этом мире пошло не так, и колоть портаки стало модно и среди аристократов?
— Ну, нет, Роман Андреевич. Этого языка я не ведаю…
Торговлю снова взял Попов. Смотрим карты. Стрит без одной. Или если поменять две — флэш. Для стрита нужна десятка. Их в колоде четыре. А одной масти — тринадцать. Вероятность больше. Скидываю две. И! Ура!
Опять целую минуту заставляю себя разглядывать карты, и прячу. У меня четвертая сверху комбинация. Из тех, что реально возможны для второго кона — а то, что во время игры вероятность «собирания» вырастает, знают все настоящие покерманы — опасаться стоит только фул. Ну, быть может — каре.
По ощущениям у вора что-то небольшое. Вроде тройки. У Попова — получше. И скидывал он одну. Стрит или фул? Или… Господи! Весна же! Обострение! Что у него?!
Торгуемся. Купец азартно, мы с вором как бы нехотя. Да и то, «Иванов» сравнительно быстро пасует, оставляя соперничать нас с Поповым. Подравняли ставки на трех с полтиной рублях. Открываем. Весна. У купца пара — семерки и тройки.
— Экая битва умов, — делано восторгается Роман Андреевич. — Вот за что люблю эту игру! Психическая сила и упорство! И вера в собственные силы.
— Один известный мне господин… — двигаю выигрыш к бокалу с коньяком. Беру колоду. — Мы прежде часто игрывали с ним за одним столом… Так он утверждал, будто бы покер, как ни странно, это вовсе не карточная игра, хотя и играется с помощью обычной колоды.
— А что же это? Простите? — купец не слишком разговорчив, но тут заинтересовался. И отвел глаза от моих рук.
— Он говаривал, что ежели взглянуть шире, то покер — это игра инвестиций и управления рисками.
— Что-то в этом есть, — кивает Попов. — Никогда не думал этак-то вот. Удивлялся еще, отчего это в Бостоне чуть не всякий промышленник в сию игру увлечен…
— А вы не в банке ли изволите служить, Герман Густавович? — вор тоже заинтересован. Только совершенно другим. — Ходят слухи, в Томске отделение Государственного банка откроют вскорости. Так уж вы, знаете ли, про инвестиции и риски привычно вымолвили…
Смеюсь, и тянусь за коньяком. Успеваю заметить, с какой завистью следит за моей рукой Александр Степанович. Зову прислугу, заказываю всем по бокалу. Гера шепчет в ухо, что, мол, если вызвать Карину, так и платить не придется. Скупердяй он и есть скупердяй. Копеек пожалел.
— Нет, милейший Роман Андреевич. Никакого к Госбанку отношения не имею. Но в инвестициях действительно, волею судеб, разбираюсь.
— Сейчас многие… — купец недоговаривает. Занят напитком. Но я его понимаю. Он абсолютно прав. Обе столицы с ума сходят по акциям и биржевой игре. Аристократы кинулись вкладывать деньги в ценные бумаги. Очень уж завлекательной кажется идея, ничего не делая, получать прибыль.
— И куда бы вы рекомендовали, Герман Густавович? Позвольте догадаюсь… Неужто и вас привлекли идеи туземного молодого губернатора? Сейчас, как изволил выразиться наш Александр Степанович, многие внимательно следят за Его превосходительством. Но это какие же деньжищи нужны! А вот что делать нам, у кого капиталы изрядно скромнее?
— Англия, — опускаю глаза на его перстень. — Мне достоверно известно, что там непременно найдется куда инвестировать. Даже смешно, ей-богу. Акции эти — всего лишь бумага, отпечатанная типографским способом. А под нее в Англии и кредиты дают, и акции продают в их залог…
— Очень интересно, — «Иванов» убирает руки со стола. — Вы наверняка и банки знаете, кто этаким безрассудным делом занят?
Конечно, знал. И радостно об этом сообщил. Overend, Gurney & Co. Один из крупнейших банков Британской Империи. Мне младший Асташев о нем все уши прожужжал. Какие они молодцы, рассказывал. Мол, как это они хитро придумали, когда под залог уже имеющихся акций, кредиты в Английском банке брали и новые акции покупали. Так, мол, всю страну скупить можно. Я гвардейского ротмистра тогда вот о чем подумать попросил: а что будет, если пирамида из кредитов рухнет? Вот допустим на миг, что случился кризис. Стоимость акций упала или Британия в серьезную войну ввязалась, и стоимость денег резко выросла. Частные держатели счетов в этом непомерно раздутом банке пришли за своими деньгами, и выяснили, что богатств никаких не существует. Только тонна макулатуры, купленная под обеспечение другой макулатурой. Мало что ли таких случаев на моей памяти в той, прошлой жизни было? Один ипотечный кризис в первое десятилетие двадцать первого века чего стоит.
И потом еще размышлял. Думалось мне, что вот нужно мне и паровозы и станки всевозможные в Европе покупать. Они, гады, и не откажут. Только цены заломят такие, что дорога моя в два раза сразу в цене подскочит. А вот как было бы чудно, если бы в один прекрасный момент, эти их товары вдруг обесценились. И ведь сделать-то это совсем не сложно. Законов, всерьез регулирующих хождение ценных бумаг, еще как таковых ни в одной стране нет. Что стоит напечатать пару тысяч бумажек в типографии, и толкнуть потихоньку. Это ведь неминуемо доверие к бумагам подорвет. А там и до кризиса недалеко…
— Только знаете что, любезный мой Роман Андреевич! — заканчивая делиться своими размышлениями, попросил я. — Вы, как в Лондоне окажетесь… Ну, вдруг оказия какая-нибудь, или еще что… Вы вспомните о своем знакомце из славного города Томска. Пришлите мне депешу телеграфом. Так, мол, и так. Привет вам, Герман Густавович из столицы Великобритании… Прямо на городской почтамт и пришлите. Тут уж, поди, передадут.
«Иванов» неожиданно громко засмеялся и пообещал непременно меня оповестить о таком знаменательном событии. Мы с Поповым тоже хихикнули, и даже звякнули стеклом бокалов «за процветание английских банков». Вроде как — в шутку все обернули. Это я один видел, что глаза вора совсем не веселые, и рук он от меня больше не прятал.
Без азарта сыграли еще несколько партий. Почти все выиграл купец. Роман Андреевич размышлял о чем-то, и игра, похоже, его уже раздражала. Я подумывал о том, как бы потактичнее отговориться, и отправиться искать Карину. В конце концов, я ведь только ради нее и заявился в клуб. Покер — это, конечно, тоже хорошо. Но хотелось годовщину отпраздновать, расслабиться, отдохнуть, а какой за покером отдых?
В общем, извинился и встал из-за стола. Отговорился усталостью после дальней дороги. Выслушал даже совет на будущий же день непременно баньку посетить. Мол, очень даже способствует лечению трактовой хвори.
Распорядитель зала сам появился, даже искать не пришлось. Ушлый мужичек предъявил какие-то каракули в блокнотике, вроде как счет за услуги клуба, рубля на три. Высыпал ему в ладошки оставшиеся фишки, велел взять оттуда сколько надо, а остальное обратно в ассигнации конвертировать. Он так обрадовался, что я мысленно еще не менее чем с рублем попрощался. Пусть его. Мне нужно было как-то Карину в зал вызвать. Ну, или самому в ее покои попасть. Без проводника не стоило и искать начинать.
— Там, любезный, без полутора рублей, червонец, — воспользовавшись скрупулезностью Германа, поделился я с клубным хитрованом. — Вернешь пять. И покажи, как к Карине Петровне пройти…
Тот помялся немного и, сломленный магией денег, отвел к неприметной дверце за портьерой. Дальше дорогу я уже сам нашел.
Мадемуазель Бутковская не спала. Сидела за бюро, и, прикусив розовый язычок, записывала что-то в толстенный гроссбух. Рядом, неряшливыми пачками, перевязанными суровой нитью, лежали деньги. По мне — так не много. Рублей пятьсот или шестьсот, но в подворотнях Белозерья за трешку прирезать могли. А тут, по мнению большинства жителей моего Томска — чуть не сокровища Али-Бабы. И никакой охраны.
— Карина? — тихонько, опасаясь испугать не замечающую вторжения девушку, позвал я. — Карина!
Она спокойно положила перьевую ручку на край чернильницы, потерла переносицу светящимися в свете керосиновой лампы пальцами, и одним движением другой руки вытащила из приоткрытого ящика бюро небольшой пистолетик.
— Кто там еще, к ДьявОлу? — ее небольшой акцент все-таки казался мне очаровательным.
— А выстрелить-то в живого человека смогла бы? — хмыкнул я, выбираясь из занавесей на свет. — Это совсем не просто.
— Ах, Герман, милый, — пряча игрушку на место, вскочила хозяйка клуба. И тут же кинулась мне на грудь. Зашептала что-то, замурлыкала. Потянула в сумеречный угол, к изящной софе. И мне стало вдруг совершенно все равно — смогла бы она нажать на курок или нет. Не нажала же, и слава Богу…
