Андрей Валентинов - Преступившие
Лунин невольно удивился, но тут же возникла догадка. Старик говорил о его деде, старом большевике Лунине! Вот, значит, как? С кем же враждовал бывший нарком?
– …Но вы слишком опасны, чтобы вас просто отпустить с миром. К тому же вы связались со странной компанией, а это еще опаснее. Итак, вы останетесь здесь и, боюсь, надолго. Через некоторое время вас переведут в более приличные условия, и мы встретимся снова. Меня зовут Нарак-цэмпо, запомните это имя…
– А что будет с остальными? – это было первое, о чем решился спросить Келюс.
– Забудьте о них, Николай Андреевич. Впрочем, вы имеете шанс несколько улучшить свое положение. Нас беспокоит Соломатин. Он может быть опасен, а поэтому его следует обезвредить как можно скорее. Надеюсь, вы окажете нам помощь. Это зачтется…
Хотелось крикнуть, но Лунин сдержался. Они хотят «обезвредить» Фрола? Не выйдет, воин Фроат им еще покажет…
– Подумайте, – закончил Нарак-цэмпо. – Вы, конечно, догадываетесь, что у нас есть способы убеждения. Некоторые из них вам не понравятся. До встречи, Николай Андреевич.
Смуглое морщинистое лицо начало расплываться, и Келюс ощутил, что вновь теряет сознание. Странные голоса вновь зазвучали в полную силу, свет перед глазами померк, и Лунин провалился в немую бездну. Тьма поглотила его; исчезли не только мысли, но и ощущение себя самого – последнее, что теряет человек…
…Он очнулся – камера была пуста, голова казалась свежей, и все случившееся в первую секунду представилось Николаю ночным кошмаром. Но кошмар был наяву: легкая дрожь пальцев еще не прошла, в ушах звучали отзвуки странного хора, и с каждой пульсацией крови в висках отдавалось эхом непонятное имя – Нарак-цэмпо.
Первая попытка встать оказалась неудачной: слабость брала свое. Собравшись с силами, Лунин вновь привстал, и на этот раз дело пошло успешнее. Он сделал несколько шагов по камере. Одурь постепенно уходила, и, вспомнив Корфа, начинавшего каждое утро с неизменной гимнастики, Келюс принялся проделывать какое-то подобие зарядки. Впрочем, его хватило всего на несколько упражнений. «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» – стучало в голове. Наконец-то все стало ясно. Его пока не убьют. Зато всех остальных ждет смерть. А его постараются использовать, чтобы «обезвредить» парня, который спас Николая дождливой августовской ночью. Чем им так помешал Фрол? И что за «способы убеждения» имел в виду этот желтолицый? Впрочем, последний вопрос был самым несложным. Вновь вернулся страх – безграничный, парализующий волю и чувства…
– Не бойся, воин Николай…
Это прозвучало настолько неожиданно, что Келюс замер, затем обрадованно вскрикнул и оглянулся. Варфоломей Кириллович стоял посреди камеры – такой же спокойный и уверенный в себе, как и той страшной августовской ночью. Почему-то в первый миг Николая совсем не удивило, каким образом старик очутился в его камере. Об этом он подумал значительно позже, теперь же ощутил радость и невероятное облегчение.
– Здрав ли ты? – продолжал старик, улыбаясь уголками губ. – Как твой сосуд скудельный, что ты «черепушкой» величал?
– Спасибо… Уже не болит… – Келюс наконец обрел дар речи. – Варфоломей Кириллович! Вы… Вы знаете… Здесь они…
– Ведаю, воин Николай, все ведаю… Пойдем.
Это было сказано так просто, что Лунин послушно кивнул и, наскоро приведя в порядок одежду, выжидательно взглянул на Варфоломея Кирилловича. Тот неторопливо подошел к двери, и тут только Келюс вспомнил, что камера заперта, снаружи – охрана, пулеметы и проволока в несколько рядов. Но растерянность тут же сменилась изумлением: старик легко ударил рукой по двери – и та со скрипом приоткрылась. Келюс лишь сглотнул слюну и вышел вслед за стариком в коридор.
Часового он увидел почти сразу. Крепкий парень в маскхалате, вооруженный короткоствольным автоматом, стоял под слабо горевшей лампой и откровенно скучал. Ни Варфоломея Кирилловича, ни Келюса он явно не видел. Старик оглянулся и, как показалось Николаю, слегка подмигнул. Приободрившись, Лунин ускорил шаг. Отчаяние и страх исчезли: те, кто грозил ему и его друзьям смертью, не были всесильны…
У выхода из подвала им встретился еще один часовой, также не обративший на беглецов ни малейшего внимания. Вскоре они уже были во дворе, где сновали люди в пятнистой униформе, но Варфоломей Кириллович, казалось, не их, впрочем, как и они его. Келюс, осмелев окончательно, уверенным шагом направился к воротам. Часовые смотрели куда-то в сторону, и беглецы уже были готовы переступить черту, отделявшую их от свободы, как внезапно Келюс ощутил невидимый толчок в грудь. В висках застучала кровь:
– Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…
Лунин поднял глаза и различил памятный ему черный балахон. Тибетец стоял в воротах, подняв обе руки, словно пытался загородить путь. Варфоломей Кириллович тоже заметил его, но спокойно шел дальше, прямо в проем ворот.
– Стой, старик, – ровным, без малейшего выражения голосом проговорил Нарак-цэмпо, не опуская поднятых рук. – Ты нарушаешь закон. Это уже не твоя земля. Ее люди много лет назад отреклись от твоего хозяина и разметали твои кости. Уходи, откуда пришел, и не мешай нам.
Варфоломей Кириллович на мгновение задержал шаг. Правая рука поднялась в крестном знамении:
– Изыди, бес… Прочь!
Яркая вспышка – на мгновение глазам стало больно. Через секунду, когда глаза вновь стали видеть, Лунин облегченно вздохнул: в воротах никого не было, путь свободен, кровь в висках перестала стучать. Лишь легкий прах клубился под ветром на месте, где только что стоял Нарак-цэмпо.
Они вышли наружу и не спеша двинулись вдоль высокой ограды, после чего свернули в лес. Тропинки разбегались перед глазами, и Келюс остановился в нерешительности.
– Иди смело, воин Николай, – старик кивнул на одну из малозаметных троп. – Ведомы сии места мне. Прежде ходил я здесь, когда от пустыни нашей в Столицу добирался…
– Варфоломей Кириллович! Извините, я… вы… столько раз меня выручали, а я даже спасибо не сказал!
– Однако сказал же, – на лице священника вновь промелькнула улыбка. – Невелика моя заслуга. Ты бы и сам, воин, выбрался, да враги твои чернокнижием сильны. А тут и я пригодиться могу…
Николай вновь кивнул: конечно же, православные священники способны дать бой этим «черным». В атеистической душе Келюса шевельнулось что-то вроде раскаяния.
– Спасибо… – повторил он. – А вы, значит, монах?
Варфоломей Кириллович кивнул:
– Из Ростова семья наша. Батюшку моего сослали с женой да с нами, малолетними. В лесах и вырос. Там и в обитель пошел.
– А-а! – все становилось на свои места. – Так вы из раскулаченных! Вот коммуняки! Никого в покое не оставят! Варфоломей Кириллович, вы должны потребовать возвращения имущества. Сейчас закон вышел…
– Хлопотно сие будет, – усмехнулся старик. – Ежели мне, грешному, добро отцово востребовать… Да и ни к чему, лет прошло немало. Бог им всем судья… Не держи гнева на врагов, воин Николай. Тот, в Кого ты не веришь, учил прощать…
– Ну, нет! – давняя атеистическая закваска сразу дала о себе знать. – Убийцам этим? Волкову?
– И ему… Не только ненависти, но и жалости достоин тот, кого ты так зовешь. В давние дни был он славным воином, в граде великом правил, в битвах ратоборствовал, тайны многие постиг. Много ему дано от Господа… И кто знает, может, и не его вина, что стал он нелюдем…
– А, все равно! – махнул рукой Лунин. – Колом его осиновым! А еще лучше – огнеметом!
– Не в том огне гореть ему… Слыхал я, что, погубив душу свою, позабыл он имя, от Бога данное. Ежели вновь услышит его, то порвется цепь, что душу сковала…
Келюс недоуменно пожал плечами: странные слова не убедили. Между тем старик, постояв, неторопливо зашагал по тропинке вглубь леса. Николай поспешил следом.
– Я… извините, конечно… Я понимаю, гипноз, экстрасенсорика и прочее, бином… Но с такими, как Волков, хороши другие средства – посильнее. К тому же его Всеславом зовут!
– То не имя, – возразил Варфоломей Кириллович. – Не так его в Святом крещении нарекли. По крестному имени зовет человека Бог. Но пока своего имени Волков не вспомнит, а сие не под силу ему, да он и не тщится, ходить ему по земле яртом… Можешь тому верить, воин Николай, можешь нет, но дела его сам видишь. Душу свою погубив, других, невинных, губит…
– Кора! – вспомнил Келюс. – Варфоломей Кириллович, а как ей можно помочь? У вас… ну, в монастыре, наверно, такое лечили?
Старик остановился и покачал головой:
– Нет… Не отпустит ее Волков. Но как только его душа в геенну изыдет, и ее душа от муки кромешной избавится. Не впади в соблазн, воин Николай. Многое может чернокнижие, но, ее спасая, себя погубишь, а ее не вызволишь.
Он двинулся дальше, а Николай остался стоять в полной растерянности. Что имел в виду старик? Кора излечится, если убить Волкова? Странно, хотя какая-то логика в этом ощущалась.
