Андрей Онищенко - Миссия "Звезда Хазарии" или "Око Кагана"
– Наверное, я стал слишком стар, если размышляю о таких пустяках. Разве нужно настоящему воину укрытие от природных стихий? – задал он сам себе вопрос, – костер, верный конь и черпак, постеленный на землю, вот, что нужно кочевнику. Да, засиделся я в стойбище, давно не выходил в чисто поле. Ставьте лагерь! – отдал он распоряжение сопровождающему его верному Овлуру.
******
Землю застелила прозрачно-черная предгрозовая мгла, скрывающая своим покрывалом очертания окружающей природы. Люди разводили костры и о чем-то тихо переговаривались между собой. Ухо Ильи уловило шелест, пока еще мелких дождевых капель, а через несколько минут он почувствовал их на лице. Его жеребец, так не кстати, потерявший по дороге подкову, захромал и это очень озадачивало Илью. В раздумье он направился к берегу реки и увидел там, сидящего на корточках, Кара-Кумуча. Тот спустился к воде, чтобы смыть с лица дорожную пыль. Склонившись над зеркальной поверхностью, Кара-Кумуч, погрузил кисти рук в свежую речную прохладу, но тут же обернулся назад, заметив на водной глади отражение Ильи.
– Прости, что помешал тебе, – начал первым разговор Илья и посмотрел на черное небо, – я хотел сказать тебе одну вещь. Не по душе мне место стоянки лагеря.
– Я тоже это почувствовал, неприятное чувство, – ответил Кара-Кумуч, стряхивая песок с подола плаща. Скорее всего, оно навеяно приближением грозы, которая, заметь, ползет со стороны священной горы.
– Ты прав, Кара-Кумуч. Вероятно дело в том, что тучи, вместе с дождем, впитали в себя частички злобы наших врагов.
Кара-Кумуч тряхнул головой и рассмеялся.
– Если бы злоба наших врагов просто бы витала в воздухе, то наша жизнь была бы слишком скучной. О чем ты задумался, Илья?
– Мой аргамак захромал, потерял по дороге подкову.
– Дело дрянь, но стоит ли так переживать, возьми моего заводного.
– Нет, – отрицательно покачал головой Илья. – Говорят? здесь по близости есть кузня?
Молодой хан пожал плечами.
– Мой старый раб Махор говорит, что знает это место. Крюк небольшой. По приказу Ата хана твои люди разбивают лагерь на ночь. Я успею добраться до кузни, подковать коня и догнать вас в пути, но твоего заводного я тоже возьму. Кляча Махора не выдержит двоих, а перегружать хромого жеребца мне жалко.
– Пусть будет по твоему, только возьми с собой пару моих воинов.
– Зачем они мне? – удивленно задал вопрос Илья.
– Да так. Мало ли, что в пути.
– Не стоит, пусть люди отдохнут, а я стрелой, туда и обратно.
******
По дороге вдоль берега извивающейся и петляющей реки, под стеной проливного дождя, упрямо брели двое всадников, ведя сзади за собой хромого коня. Крупные водные капли, беспрерывно падали с неба, превращая дорогу в сплошное месиво.
– Далеко ли еще? – спросил тот, что помоложе.
– Да почитай еще верст пятнадцать будет, а может и поболее, – ответил другой.
– Спешиться надо, дед. Лошади не могут идти.
– И в правду, заморим лошаденок. Замерз я, хозяин, до самых кишок, – прохрипел дед Махор.
Дождь немного стих. Дед Махор косо посмотрел на сочные, грязные облака, которые быстро неслись по помрачневшему небу. Задул сильный ветер, резкий и неопределенный. Он рвал без направления, со всех сторон, словно атаковал невидимого врага. Идти стало еще труднее. Ноги увязали в грязи, а промокшая насквозь одежда, обдуваемая холодным ветром, плотно прилипала к телу. Путники с трудом пробивались вперед. Все настойчивее, резче и крепче ударял по бокам стервенеющий ветер. Фиолетово-серая молния, ударила в нескольких десятков метров. Из прибрежного камыша испуганно поднялась на крыло стая диких уток. Дед Махор поежился.
– Что-то сильно сумрачно, грозно, тоскливо. Таво и гляди, сейчас с ног свалит и понесет по степи. Не иначе, как Бог послал этот ветер, за недобрые людские помыслы и грехи, – матерясь, произнес старик.
Шли долго, словно заманивали за собой степной буран. Вязкий суглинок дороги липнул к копытам коней, нарастал на них пудовыми гирями, отваливался и налипал с новой силой. Множество звонких мутных ручейков, сбегало со всех концов степи. В месте соединения, между собой, эти потоки затевали безудержный водяной бунт, а потом, устремлялись с глухим ревом в реку, которая уже вышла из берегов.
Облака словно разошлись. Ветер и дождь неожиданно прекратились. День угасал как-то серо и бездарно. Перед глазами путников простиралась равнина с примятой от сильного дождя травой, покрытой серебристым бисером дождевых капель. С наступлением сумерек, напряжение томительного ожидания достигло нестерпимого накала. Легкий ветерок принес дым костра.
– Кажись, отмучились, произнес старик, шамкая задубевшими губами.
Речка, огибая препятствие, сделала резкий поворот, неся свои воды дальше по дну глубокого оврага, который пролегал у подножья двух холмов, поросших редким лесом. Пройдя еще не много, усталые измученные путники уперлись в деревянный плетень забора. В ночной мгле, совсем рядом, угадывались очертания каких-то строений. Не выдержав близости окончания пути, дрожащим от холода голосом, дед Махор закричал:
– Эй, хозяева, есть кто живой?
Ответом послужил брехливый лай пса, забившегося от ненастья куда-то в дальний угол.
– В такую погоду даже собаки не ждут непрошенных гостей, а нас черт понес, – вздыхая и матерясь, пробубнил старик.
Со скрипом отворилась тяжелая дверь, и раздался недовольный, грубый мужской голос:
– Чего надо? Кто такие?
– Ты бы подошел, мил человек, поближе, а то кричать как-то неловко, – начал разговор дед Махор.
К изгороди вышли двое и остановились в нескольких метрах. В свете тусклого масляного фонаря, можно было разглядеть крупного мужчину лет сорока, держащего, перед собой, в руках большой топор и юношу, который освещал дорогу.
– Ну? – недовольно произнес мужик.
– Что ну? Я тебе не лошадь, не запряг еще, а погоняешь, – ответил прибауткой дед, – ты, мил человек, пусти нас на порог, устали мы с дороги, промокли до нитки, а потом и расспрашивай.
Старческий голос деда Махора развеял сомнения кузнеца. Он расслабил хватку, перекинул топор на плечо и, обращаясь к пацану-подмастерью, произнес:
– Раздвинь плетень, Бамут, пусти их во двор.
Путники провели лошадей во внутрь и остановились под навесом.
– Кто такие и чего надобно в моей глуши? – грозно произнес хозяин, покачивая огромным топором на плече.
– Конь у нас захромал, подковать надобно, – ответил Махор.
– Откуда и куда путь держите? – более ласково спросил кузнец.
– Путь наш лежит от стана Ата хана к священной горе, да вот, по дороге оказия приключилась, – развел руками старик.
– А этот, что немой? – кивком головы, хозяин указал на Илью, украдкой бросая косой взгляд на висевший на поясе меч.
– Хозяин это мой. Ты, мил человек, не боись нас, не сделаем мы тебе худа, напротив, отблагодарим по-человечески от души, только ты нас накорми и обогрей.
– Твой хозяин никого помоложе не нашел? – кузнец оценивающе посмотрел на непрошенных гостей, – Ну, ладно, – согласился он с неохотой, – только пусть твой хозяин снимет меч и оставит его у порога.
Илья, молча, согласился с предосторожностью хозяина, улыбаясь, он вынул из ножен меч, воткнул у порога в землю и произнес:
– Ну, теперь можно войти?
Кузнец удовлетворительно кивнул головой и открыл дверь избы.
Угольки едва тлели в очаге. Пацан-подмастерье, подкинул сухого хвороста, и огонь разгорелся с новой силой, освещая помещение неровным блеклым светом. Илья отцепил пояс с пустыми ножнами, положил в углу, а сам присел на лавку. Хозяин повесил на огонь закопченный котелок и сел за стол, на грубо сколоченный табурет, напротив гостей.
– Завтра я подкую вашего жеребца, а пока поешьте, отдохните на сеновале до утра.
– Нет. Подковать нужно сейчас. Плачу тройную цену. Завтра с рассветом мы должны тронуться в дорогу, – голосом, не терпящим возражения, произнес Илья.
Хозяин недовольно покачал головой.
– Куда такая спешка. Ночь на дворе, да и угли в горне давно погасли, разжигать заново нужно.
– Значит разжигай. Накорми и вычисти наших лошадей, а мы пока обсохнем и перекусим.
Илья вытащил две серебряные монеты и со звоном бросил их на пустой стол. Одна монетка долго крутилась на ребре, пока хозяин дома не прихлопнул ее ладонью.
– Ну, что же. Воля ваша. Баммат, разжигай горн и позаботься о лошадях, а я пока с гостями выпью чашу кумыса.
На столе появился полупустой бурдюк, чистые чаши, тройка черствых ячменных лепешек и несколько луковиц, которые хозяин отрезал от вязанки у окна. Дед Махор подошел к очагу и приподнял крышку на котелке. В лицо, вырываясь, ударил бунтующий горячий пар. Старик тряпкой снял котелок с огня и поставил на стол. Выпив чашу кумыса и утолив первый голод, неугомонный дед Махор спросил у хозяина:
– Чьих корней будешь?
– А тебе, не все ли равно? – грубо ответил кузнец.
