Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
Он хотел сказать что-то еще, но отдаленный гул резко приблизился, гнусаво завыла сирена у ворот.
— Пойду встречать…
За окном заскрипели створки, стукнул откинутый засов.
Вошел Новиков в сопровождении высокого, одного роста с Альбой мужчины в черной замасленной куртке с меховым воротником, от которого сильно пахло нефтью и продуктами ее перегонки. Голова мужчины была непокрыта, светлые волосы растрепаны, а лоб и правая бровь заклеены грязноватым пластырем, через который проступала свежая кровь.
— Знакомьтесь. Это Альба Нильсен, а это Алексей Берестин, десантник, художник и землепроходец… — представил их друг другу Андрей.
— Точнее — землепроходимец… — хмуро поправил Берестин.
Альба протянула ему руку, и он, с сомнением взглянув на свою грязную ладонь, слегка ее пожал.
— Видишь, я как знал — головы не жалеет, — указал Новиков на Берестина. — Влетел в яму, само собой — лбом в броню… Ты посиди пока, мы быстро…
Вернулись мужчины почти сразу же, хотя Альба и приготовилась к долгому ожиданию. Берестин лишь сбросил куртку, умылся и причесал волосы. Новиков перевязал ему голову, и полоса бинта резко выделялась на дочерна загорелом и обветренном лице.
Она рассматривала его в упор и заметила, что Берестин, как и Новиков поначалу, стесняется ее взгляда. Это было странно в таких на вид суровых мужчинах.
— Извините, Альба, мою невоспитанность, — сказал Берестин, подсаживаясь к столику, — но я не могу отказать себе в потребности съесть все, что здесь осталось. Если вы не возражаете, конечно. Знаете, десять часов за рычагами — это достаточно утомительно. Особенно когда перед глазами только снег…
Через пять минут на столе не осталось ничего съедобного, кроме лимонных долек на блюдце.
— Ну вот, укрепил слабеющие силы, — сказал Берестин, отодвигая от себя столик. — А теперь я должен без всякого удовольствия сообщить, что наконец вступил в очередной контакт с братьями по разуму. Тоже очередными. Не по моей вине. И не знаю, на счастье или на беду, но без потерь с обеих сторон. Так что не теряйте мужества, худшее впереди.
— Что за братья по разуму? — спросила Альба. — Те, что на Земле были?
— Вряд ли… — протянул Берестин. — Эти порядков на пять примитивнее, я считаю. — И посмотрел на Новикова. Похоже — с неудовольствием.
Тот кивнул.
— Все нормально, продолжай.
Берестин сделал скептическую мину.
— Все торопишься, Андрей. Как всегда, торопишься. Сам же пел: «Ямщик, не гони лошадей…» А вообще-то все равно. Хуже уже ничего не будет. Вы умеете стрелять, Альба? — вдруг повернулся он к девушке. — Я дам вам «парабеллум»… — и отрывисто рассмеялся.
Альба, не понимая, посмотрела на Новикова.
— Не дергайся, Леша, — сказал Новиков. — Альба знает все, что можно и нужно. Деваться нам некуда, а тут три таких гостя. Высокоразвитые и мудрые. Глядишь, чем и помогут. Устроим завтра консилиум…
— И тему сформулируем очень изящно. Например, так: «Куды бечь?»
— Ну, так или не так, это видно будет. А пока с тобой давай разберемся. На тебя напали туземцы, это я понял. А в деталях?
— А деталей не так и много. Триста пятьдесят километров к югу по спидометру. Спокойно еду, никого не трогаю. Тут из-за туч на меня пикирует дирижабль. Совсем как настоящий. Только раскраска дурацкая — грязно-синяя с розовым. Как я увернулся — до сих пор не знаю. Рвал фрикционы так, что до сих пор плечи ноют. Он на второй заход. Я, через рычаги, к пулемету. Все колени посбивал. Врезал трассирующими. Он сразу все понял, ручку на себя — и в тучу. Ну и я, конечно, по газам, в сопки, потом в лес. Разошлись. Я из леса понаблюдал, никто больше не появлялся, и я — домой, по обратной директриссе. Метель следы замела, а что дальше будет — сказать не берусь…
— Теперь ясно. Хотя и меньше половины. Благодарю от лица службы. Я, правда, по другому случаю общий сбор объявил, но теперь уж все к одному.
Альба слушала, опять не понимая слишком специфических выражений, но суть ей была ясна совершенно. Похоже, новые ее друзья отличаются чересчур экспансивными характерами. Как она уже слышала от Андрея — сначала стреляют, потом думают. Но, с другой стороны, если они сами это понимают и даже пишут об этом, значит, это не безрассудная импульсивность, а осознанная линия поведения. Об этом еще придется подумать, поглубже понять их характеры и лишь потом делать выводы.
Состояние у нее сейчас было странное, похожее на то, что бывает, когда впервые попадаешь в невесомость. Мир утратил четкость, надежность, устойчивость, привычные навыки и стереотипы перестали действовать, а новых еще нет, и неизвестно, когда они появятся и какими окажутся. Альба понимала, что сложившиеся у нее представления о жизни здесь, с этими людьми, уже не имеют почти никакого практического значения. Все нужно переосмысливать, учиться воспринимать совсем с других позиций.
До вчерашнего дня она всегда могла предвидеть, что произойдет с ней в мире сегодня, завтра, через неделю и через месяц, знала, как следует поступать в каждой возможной ситуации, разговаривая с любым человеком, догадывалась, как он воспринимает ее слова.
Даже катастрофа, уничтожившая звездолет, входила в число крайне редких, но возможных событий.
Теперь же Альба попала в непредсказуемый и алогичный мир.
Альба вспомнила, как старательно избегал смотреть на нее Новиков, когда она раздевалась в бане. Можно подумать, что вид обнаженного женского тела для него чем-то неприятен. Или это связано с тем, что он все-таки любит свою Ирину? Но почему, испытывая нежные чувства к одной женщине, нельзя смотреть на другую?
Кажется, ХХ век был не такой уж пуританский, насколько она помнит. Загадка… И только одна из многих.
Из записок Андрея она узнала, насколько сложными, запутанными и мучительными для обеих сторон могут быть отношения мужчины и женщины, какими бессмысленными ритуалами они сопровождаются. И это в ситуациях, которые, на ее взгляд, можно было бы разрешить легко и просто, без стараний и нервных перегрузок.
Но раз так, как избежать ошибок и не попасть в этически неприемлемое положение?
И это, разумеется, еще не главная проблема. Здесь есть возможность подождать, осмотреться, узнать из книг, фильмов, разговоров все необходимые ритуальные формулы и обычаи, а как быть со всем прочим?
Пусть в шутку, цитируя кого-то, Берестин сказал, что ей придется научиться стрелять, и, наверное, в людей… Отсюда вывод — ее жизнь и достоинство не защищены более категорическим императивом. На них теперь может посягнуть кто угодно, раз люди здесь — даже такие располагающие к себе, как Новиков и Берестин, — постоянно носят при себе огнестрельное оружие и без колебаний пускают его в ход.
Из курса истории, который Альба прослушала в университете, она помнила о десятках миллионов жертв двух мировых и всех прочих войн, но, оказывается, личное знакомство с вооруженным и готовым стрелять человеком производит гораздо более сильное впечатление, чем абстрактные цифры и даже кадры старых кинохроник.
Она думала, что через несколько дней, возможно, попадет на Землю и там все будет зависеть только от нее самой. Станет ли Андрей надежным другом и покровителем, поможет ли освоиться во враждебном и чужом, бесконечно чужом обществе? Как произойдет встреча с Ириной, так ли, как она вообразила вначале?
Думать обо всем этом было непривычно, страшновато даже. Что-то похожее она испытывала в десятилетнем возрасте, когда подруга постарше научила ее, как снимать блокировку с домашнего фантомата. И она, дождавшись подходящего момента, впервые в жизни очутилась в пространстве приключенческого фильма для взрослых.
Вот и сейчас Альба почувствовала, что ее влечет предстоящая жизнь. Со всеми неизвестными опасностями, но — и это тоже обязательно — с сильными чувствами, вспышками романтической страсти, горячей и верной любовью… Иначе просто быть не может.
Похоже, что в ней начала вдруг пробуждаться генетическая память о предках-викингах, выходивших на своих дракарах в беспредельное море в поисках неведомого. Она ведь и стала звездолетчицей именно потому, что манили ее чужие миры и мечта о встрече с братьями по разуму — об этом мечтают все космонавты и во все времена. А дожить до исторического момента выпало ей…
Новиков заметил, что девушка будто отключилась от происходящего и не слышит, о чем они с Берестиным говорят.
— Все, братцы, хватит… — Он хлопнул ладонью по столу и встал. — С меня на сегодня довольно. Язык уже не поворачивается. Как у акына какого-нибудь, который три тома «Манаса» наизусть и без передышки… Пойдем, Альба, я тебя провожу. Рассветает здесь поздно, так что часа четыре еще поспать можно, а там опять начнется…
— С чего ты взял, что только четыре? — возразил Берестин. — Пусть хоть до обеда поспит, какие у нее заботы? А я еще кое-что у нее выяснить хочу, иначе бессонница замучает. Ты как, Альба, в состоянии еще минут десять потерпеть?
