Иван Алексеев - Осада
– Еще раз напоминаю, братцы, дубинку под сабельный удар, упаси Бог, не подставлять! Перерубят вместе с вами. Саблю вражескую, как и копье, мы не отбиваем, а отводим! Приготовились! Повторяем упражнение!
Михась вынул из ножен свою саблю и пошел вдоль строя, по очереди командуя ополченцам сделать шаг вперед, а затем нанося им рубящий и колющий удары. Ополченцы, тренировавшиеся уже второй день, весьма неплохо зашагивали в сторону, отводя палкой клинок, и лихо молотили в ответ своими дубинками. Михась едва успевал уворачиваться от их выпадов. Несколько раз ему все же прилетело вскользь по плечу. Естественно, дружинник не ругал, а хвалил особо ловких бойцов, уже изрядно напрягая голос, чтобы перекрыть непрерывный грохот вражеской канонады и нашей ответной пальбы с башен. Из-за этого грохота и необходимости непрерывно уворачиваться от сыпавшихся на него ударов, Михась допустил оплошность и не заметил, как на вал пожаловало высокое начальство: сам воевода с боярами. Он спохватился лишь тогда, когда услышал голос Разика, окликнувшего его по имени.
– Смирно! – скомандовал Михась своим ополченцем, и, придерживая саблю у плеча, кинулся к воеводе с рапортом.
– Вольно! – отозвался князь Шуйский. – Отдохните чуток, ребятушки! Вижу, как вы радеете. Бог и государь воздадут вам должное!
Ополченцы отозвались нестройным хором, одни по-военному взяли палки на плечо, другие по-крестьянски принялись кланяться в пояс. Михась готов был провалиться на месте от такого зрелища, хотя понимал: никто не обвинит его в том, что он обучал своих временных подчиненных лишь бою, а не тому, как приветствовать начальство.
Выслушав рапорт Михася, князь Шуйский милостиво кивнул дружиннику и обратился к Разику:
– Сотник, объясни своему бойцу новую задачу!
С этими словами он тронул поводья, и поскакал далее вдоль вала, к Свинарской башне. Бояре и свита тронулись за князем.
Разик спешился, привязал коня к частоколу.
– Отойдем в сторонку, брат!
По тонуе Разика Михась понял, что скоро вновь пробьет тот час, когда им опять придется отправиться в самое пекло, из которого не всем удастся выйти живыми.
– Стена, как ты понимаешь, рухнет завтра-послезавтра. – Разик присел на край рва, жестом пригласил Михася сделать то же самое. – Королевские пушкари свое дело знают, бьют точно и расчетливо. Орудия они запрятали в траншеи и обставили фашинами умело, так что нам не удается сбить их ответным огнем. Да и палим мы в ответ только с башен, под острым углом, поскольку стена рушится, и орудия с нее пришлось снять. А наши дальнобойные пушки здесь, к сожалению, тоже помочь ничем не могут. Так что скоро будет штурм. Королевское войско по численности превосходит нас, вместе с ополчением, втрое. Хотя воевода и велел снять всех, кроме наблюдателей, со стен и перебросить сюда, на угрожаемый участок, все равно, пролом и две башни – Свинарскую и Покровскую – нам не удержать. Согласен?
Михась задумчиво обвел взглядом башни, возвышающиеся по обе стороны разбиваемого вражеской артиллерией участка стены, и нехотя кивнул:
– Так мы же и строили вот этот самый вал, – он похлопал рукой по откосу, на котором они сидели, – Как вторую и основную линию обороны! Здесь нам осадная артиллерия уже не страшна. На сем валу-то мы штурм и отобьем.
– Все правильно. Ну, а с башнями, которые враг займет, что делать?
Михась пристально посмотрел на Разика, и все понял.
– Ты сам это придумал? – тихо спросил он.
– Нет, – отрицательно покачал головой Разик. – Не я. Воевода.
– Кто минирует башни?
– Терентий Лихачев и Олежа с Губаном.
– А взорвать мины, когда башни будут заняты врагом, поручено мне?
– Тебе. И Желтку. Я вызвал Фрола, он сейчас сюда прискачет, продолжит занятия с твоими ополченцами. А мы с тобой поедем к Свинарской башне, осмотрим установку твоей мины.
Михась поднялся:
– Слушаюсь, брат сотник!
Его голос звучал глухо и отрешенно.
– Разрешите, ваше величество?
– Входите, маркиз, присаживайтесь.
– Благодарю вас, ваше величество, но…
– Присаживайтесь, присаживайтесь! Мы в военном лагере, а не во дворце, поэтому – не до церемоний. К тому же, мы здесь вдвоем, без свидетелей, как вы и просили. Так что вас никто не осудит за то, что вы сидите во время аудиенции с королем.
Маркиз фон Гауфт сел на указанное место за столом, напротив короля Стефана:
– Я заранее прошу прощения за дерзкий вопрос, но, поверьте, ваше величество, что у меня имеются все основания, чтобы его задать…
Начальник контрразведки сделал паузу, взглянул на короля. Тот, слегка пожав плечами, милостиво кивнул.
– Ваше величество, – продолжил маркиз, – уверены ли вы в успехе завтрашнего штурма?
Король резко выпрямился, нахмурил брови. Гневные слова уже были готовы сорваться с его уст. Однако Стефан Баторий, несомненно, был человеком выдающимся, талантливым полководцем и правителем, то есть обладал острым умом и выдержкой. Поэтому он спокойно откинулся на спинку кресла и вместо гневной отповеди произнес рассудительно, будто бы советуясь с равным ему собеседником:
– Участок городской стены в шестьсот ярдов практически разрушен нашей артиллерией. Кстати, благодарю вас, маркиз, за ценные сведения о негодности материалов, из которых сложены стены Пскова. Камни в них оказались даже мягче, чем мы ожидали. Теперь о предстоящем штурме. Брешь в шестьсот ярдов, как вы наверняка понимаете, вполне достаточна, чтобы не просто вводить в нее штурмовые колоны, а атаковать развернутым строем. Мы имеем существенное превосходство в численности, вооружении и выучке войск. Даже если русские снимут со стен и направят для обороны угрожаемого участка весь свой гарнизон – а они, поверьте, именно так и поступят – все равно, мы будем иметь двух– или трехкратное превосходство. Мне известно, что некоторые мои военачальники в узком кругу доверенных людей критиковали своего короля за то, что мы штурмуем крепость на одном единственном участке и тем самым даем русским возможность стянуть туда все силы для отражения штурма. Однако, как я уже сказал, мы обладаем подавляющим превосходством, и, уничтожив гарнизон Пскова в одном бою, будем избавлены от необходимости затем долгое время выковыривать обороняющихся из всех щелей огромной крепости, неся при этом более значительные потери. Удовлетворил ли мой ответ господина главного королевского шпиона?
– Ваше величество, ваш замысел, как всегда великолепен. Однако долг службы повелевает мне доложить вам, и только вам о неких странных обстоятельствах, вызывающих у меня определенные сомнения. Мне представляется, что определив заранее направление нашего удара, каковое мы и не скрывали, русские предприняли некие ответные действия, и мы, к великому сожалению, не знаем, какие именно! Вспомните, как они всяческими мерами, в первую очередь – огнем артиллерии и непрерывными вылазками заставили нас перенести лагерь и затрудняли нам сооружение траншей, отсрочивая тем самым время штурма. А их лицемерное согласие рассмотреть ваш милостивый ультиматум, на что они попросили три дня? После того, как вы великодушно согласились дать им испрашиваемый срок, русские три дня молчали, а затем издевательски заявили, что они неграмотные! Это было не что иное, как затяжка времени…
– Ничего удивительного! – прервал рассуждения фон Гауфта король. – Русские воеводы боятся своего тирана-царя больше, чем любого неприятеля, и потому, вопреки здравомыслию, не могут капитулировать сразу. Вот они и тянут время, чтобы, вернувшись из плена в свои владения, доложить затем государю, что оборонялись до последней возможности.
– Вновь не могу не отметить правоту вашего величества. Однако русский воевода князь Шуйский пока что предпринимал исключительно взвешенные и разумные действия, и не посылал своих ратников на смерть, чтобы продемонстрировать свое усердие перед царем. Вашему величеству, несомненно, известно, что пренебрежение к жизням ратников – это основная черта большинства русских военачальников. Вся их тактика построена на больших жертвах, они гонят свои войска в лобовые атаки на убой, или заставляют их обороняться в абсолютно безнадежной ситуации. У русских это называется «стоять насмерть». Но воевода Шуйский совсем не таков. Я уже докладывал вашему величеству, что наши гусары и рейтары, гарцуя перед строем русских всадников, всячески пытались выманить их из-под защиты крепостных орудий, и с этой целью поносили их государя непотребными словами. Любой другой воевода немедленно приказал бы атаковать оскорбителей государевой чести, чтобы потом не отвечать перед ним собственной головой за бездействие. Но князь Шуйский строго-настрого приказал своим кавалеристам из-под выстрелов не выходить, а всех государевых обидчиков переписывать и потом в плен не брать! Об этом приказе русские кавалеристы и сообщили нашим гусарам в очередной словесной перебранке. Кстати, эта мера возымела действие: наши сквернословы неожиданно примолкли. Очевидно, даже бывалым воинам, или нет – именно бывалым воинам неприятно узнать, что тебя занесли в некие списки на уничтожение. Все-таки, понимая превратности военной судьбы, каждый профессионал в душе надеется, в крайнем случае, на почетный плен и последующий выкуп.
