Журналюга (СИ) - "товарищ Морозов"

В итоге все трое (Паша, Сашка и Володька) были вызваны за заседание комсомольского бюро школы. На него же пригласили и парторга Николая Ивановича. Цель у Васильева была одна — как следует пропесочить всех троих (с занесением строгого выговора в личное дело), а ненавистного Пашку Матвеева по возможности вообще вывести из состава руководства. Мол, такие типы (распивающие вино и поклоняющиеся всему западному) недостойны входить в наше комбюро. Причем ради этого Борька пошел на явное нарушение регламента — не объявил повестку заранее. Мол, вот все соберутся, тогда и объявим.

Он рассчитывал добиться эффекта неожиданности: ошеломить своего соперника серьезностью обвинения, подавить его волю, заставить признать вину и публично просить прощения. В общем, мечтал максимально унизить Пашку Матвеева (а заодно — и его друзей), наказать по полной. Причем в присутствии парторга школы, от которого во многом зависело, какую характеристику получат выпускники в конце года…

Васильев также рассчитывал, что подробности этого публичного избиения и унижения станут известны всем в школе (уж Ирочка Селезнева постарается!), и это оттолкнет Майю от ее нынешнего кавалера… И уж тогда он постарается…

Обвинения были очень серьезными (недостойное поведение и низкий моральный дух молодого члена ВЛКСМ), и Борьке, скорее всего, удалось бы размазать Павла, образно говоря, тонким слоем по асфальту (а вместе с ним — Сашку и Володьку), если бы в дело не вмешался парторг школы. Он внимательно выслушал гневную, обличительную речь Васильева, уже готового поставить вопрос на голосование («строгачи» всем троим в личное дело и исключение Матвеева из комсомольского руководства), причем большинство членов бюро его поддерживало (были друзьями или же откровенными подпевалами Борьки), но Николай Иванович предложил сначала выслушать обвиняемых. За всех отвечал Паша — рассчитывать на Сашку и Володьку было нечего, они подавлено молчали…

Поднялся с места и твердым голосом заявил, что это была не просто вечеринка, а социальный эксперимент, проведенный по заданию редакции газеты «Комсомольская правда». И показал всем новенькое удостоверение внештатного корреспондента — в подтверждение своих слов.

Как раз накануне он воспользовался приглашением Ивана Сергеевича, подъехал после уроков к редакции, позвонил снизу и получил пропуск. Отец Майи сам встретил его на этаже, показал редакцию (где какой отдел) и познакомил с рыжеватым, веснушчатым, веселым парнем, Витей Поповым. Тот заведовал отделом учащейся молодежи и весьма доброжелательно отнесся к желанию гостя стать журналистом (тем более что его рекомендовал заместитель главного редактора). Поговорили минут десять, и Витя сказал, что ему не хватает живых материалов о неформальной жизни советских школьников. О том, как они хорошо учатся, ударно собирают металлолом и макулатуру, участвуют в смотрах строя и песни и т. д., пишут все (или очень многие), но эти идеологически правильные, выверенные тексты никого из читателей не интересуют. Какой смысл читать о том, что и так видишь каждый день? К тому же обычно эти неумелы, стандартные заметки бывают очень скучными и написанными тупым, казенным языком. А нужно что-то свежее, живое, нестандартное… Если напишешь такое (Витя сразу же перешел на ты), приходи, приноси, посмотрим. Подойдет — пойдет в один из ближайших номеров.

Паша обещал подумать и сделать — самому было интересно взяться за такую тему. На этом они расстались, но перед прощанием он попросил Витю выписать временный пропуск корреспондента — чтобы не беспокоить каждый раз занятого Ивана Сергеевича. И даже показал уже приготовленную фотографию… Витя ухмыльнулся (смотрите, какой предусмотрительный), но просьбу легко выполнил — оформил удостоверение. И вот теперь эта бумажка пригодилось.

Паша построил свою речь на том, что он с друзьями (кивок на Сашку с Володькой) решил проверить, как западная музыка (вкупе с небольшой дозой спиртного) воздействуют на сознание молодых комсомольцев. Не наносится ли существенный ущерб, не страдает ли от них правильное коммунистическое воспитание? Для чего и затеял этот сейшн — что называется, максимально близко к натуре. Саму разлагающую и растлевающую атмосферу он воссоздал, исходя их критических статей, которые время от времени появлялись в советской прессе и в которых с жаром обличали беспринципных подражателей всему западному… На основе полученных впечатлений он скоро напишет статью, которую отнесет в «Комсомолку» для публикации — тем самым она будет способствовать воспитанию нашего подрастающего поколения…

Паша говорил страстно, самозабвенно, что называется, врал без всякого зазрения совести. Надо было срочно спасать ситуацию и вытаскивать себя и друзей из той ямы, в которой они оказались… Кстати, а по чьей вине? Паша пристально посмотрел на Ирочку Селезневу и всё понял — это она разболтала Борьке о вечеринке. Больше было некому: все в классе знали о вечеринке но доложить о ней Васильеву и расписать в нужных в красках могла только она. Простейшая дедукция. Как говорил Шерлок Холмс, «элементарно, Ватсон!»

Борька Васильев слушал его выступление с откровенным скепсисом: вот ведь врет, гад, и даже не краснеет, но Николай Иванович сделал вид, что поверил. Видимо, он знал о соперничестве между ними или же просто решил не придавать значения столь мелкому и незначительному (по современным меркам) поступку. Дело-то понятное: мальчики-девочки, свободная квартира, немного вина, танцы-шманцы-прижиманцы. Даже выеденного яйца не стоит, а не то что строгого выговора с занесением в личное дело.

К тому же парторг помнил отличное выступление Павла Матвеева на общешкольном собрании по книгам Брежнева и надеялся и дальше привлекать его к подобным мероприятиям. Парень явно талантлив, умеет хорошо говорить, держать внимание молодой аудитории, такие нам очень нужны. А Борька Васильев — типичный формалист и карьерист, хочет выслужиться и продвинуться за счет других, за счет интриг, доносов и показной старательности. Много он таких на своем веку повидал…

В конечном итоге Николай Иванович поддержал версию обвиняемого — это был социальный эксперимент. И разбирать здесь, по сути, нечего. После чего попрощался с ребятами, но попросил Пашуа показать будущую статью. «Когда выйдет — обязательно принесу вам газету», — твердо пообещал молодой корреспондент. И заседание бюро закончилось — без всякого решения и без каких-либо последствий для Паши и его друзей. Сашка и Володька были безмерно рады, что все обошлось… Но на ближайшем уроке математики Паша демонстративно пересел от Селезневой на последнюю парту, к Димке Алексееву.

Тот был немного странным — всегда хмурым, мрачным парнем, нелюдимым, и сидеть с ним никто не хотел. Светлана Васильевна удивленно подняла брови (что это еще за самодеятельность такая?), но Паша твердо заявил, что сидеть с Селезневой больше не будет — по определенным мотивам. Объяснять которые он не станет — это его личное дело. В конце концов, он уже достаточно взрослый человек, чтобы самому решать, с кем рядом находиться…

Светлана Васильевна немного подумала, посмотрела не красную, как рак, Ирочку, и благосклонно кивнула: пусть будет так. Против Алексеева она не возражала: тот слабо понимал в алгебре и помочь никому не мог. А на всех других уроках Паша по-прежнему сидел с Мелумян — их рассаживать никто не собирался. К обоюдному довольству — такое соседство их обоих вполне даже устраивало.

Глава 15

Статью в «Комсомолку» Паша накатал довольно быстро и, разумеется, с правильным посылом и содержанием: с изрядной долей иронии и юмора рассказал о том, что некоторые наши школьники слишком уж увлекаются западной музыкой и слушают не пойми кого и не пойми что. Но при этом совершенно не понимают, что и о чем (или о ком) поется в чуждых нам песнях. Главное этих глупых, незрелых «западнопоклонников», чтобы было погромче и поритмичнее, типа бух-бух-бух-бух-бух, а все остальное — неважно. И под эти самые «бухи» они и трясутся, встав в кружок, словно больные тяжким нервным заболеванием…