Кевин Кроссли-Холланд - Костяной браслет
— Торстен! — поприветствовала она его и положила руку ему на плечо. Торстен ждал. Вокруг них мягко дышала теплая ночь. — Я вернусь в Сигтуну.
— С нами?! — воскликнул кормчий.
— Нет, нет. Я про другое… позже.
Торстен что-то проворчал.
— Когда ты рассказал мне, что плыл на юг вместе с отцом, я знала, что то был знак. Как алое ночное небо. И именно тогда я поняла, что судьба на моей стороне.
— Судьба свела нас вместе, а теперь снова разводит в разные стороны.
— Завтра на рассвете.
— Так скоро? Может, это и к лучшему. Здесь печальное место. И ни у кого из нас нет причин здесь оставаться.
Он сгреб Сольвейг в свои медвежьи объятия, и когда отпустил, то Сольвейг сказала ему:
— Ты был… да что там, ты был мне защитником. На нашей лодке ты был мне почти как отец.
— Надеюсь, что вы еще с ним встретитесь.
К ним присоединился Михран. Сольвейг слушала, как он рассказывал Торстену, что нашел четырех человек, желающих присоединиться к команде.
— И проводник тоже. Они придут к вам с утра. А теперь я скажу тебе, сколько им заплатить.
— Ох, — вздохнул Торстен. — Слоти лучше разбирается в цифрах. Слоти! Подойди-ка сюда!
Сольвейг выскользнула во тьму. Она услышала тихое бормотание, а потом разглядела: Эдвин и Эдит стояли на коленях перед Синеусом и перевязывали его рану.
— Она все еще такая черная и опухшая, — жаловался тот. — Словно раздутый пузырь. До самого колена.
Эдвин уверил его, что вернется на остров Святого Григория не позднее чем через месяц и поможет ему добраться до Киева до начала осени.
Увидев девушку, Эдит поднялась и взяла ее под руку.
— Мне не хочется, но я должна это сделать, — проговорила она и уверенно повела Сольвейг и Эдвина к корме.
Бергдис сидела там совсем одна.
В полутьме женщины уставились друг другу в глаза.
Сольвейг услышала, что подруга задышала быстрее. Почувствовала, как напряглось ее плечо, ее рука, продетая под локоть Сольвейг.
— Если я не скажу этого, — вымолвила Эдит, — то буду жалеть до конца своих дней.
Сольвейг бросила взгляд на Бергдис. Ее глаза были чернее ночи, но все же сверкали.
— Я знаю, что ты собиралась сделать, — тихо продолжала Эдит. — Эдвин рассказал мне. Мужчины… должны были задушить…
Женщина изо всех сил старалась оставаться спокойной, но голос ее зазвучал громче.
Сольвейг покрепче сжала ее руку, словно стараясь придать сил.
— Мужчины… меня бы душили… а этот нож… твой нож…
Эдит сглотнула и замолкла.
Бергдис сидела не шевелясь и буравила Эдит ледяным взглядом.
— Твои боги, — заговорила снова англичанка. — Я не знаю, как сказать… Твои боги — они для меня ничто. Даже меньше чем ничего. Твоя вера жестока и кровава… — Эдит помедлила. — Но все же… как истово ты веришь, Бергдис! Как же сильна твоя вера. В тебе нет малодушия, ты веруешь всем сердцем и всеми мыслями своими. С такой страстью!
Эдит запнулась. Когда она заговорила вновь — теперь уже спокойней, — в ее голосе Сольвейг услышала больше благоговения, чем неприязни.
— Нас связывает наша любовь. Моя любовь и твоя любовь к Рыжему Оттару…
«Рыжий Оттар, — подумала Сольвейг. — Его Ангел Смерти. И ее жертва».
— И наша любовь никогда не умрет.
«Эдит способна исцелять раны. Мы с Бергдис молимся одним и тем же богам, но я не понимаю таких жертвоприношений. Столь жестоких и несправедливых.
Эдит хочет примириться с Бергдис, и я восхищена ею. Женщины должны быть целительницами».
И снова женщины обменялись долгими взглядами.
Окружавшая их ночь казалась такой безмятежной.
— Уходи! — резко, с горечью сказала Бергдис.
И Эдит с Сольвейг удалились. Прямо за ними, то и дело оглядываясь, следовал Эдвин. Они беззвучно прошествовали по палубе, радуясь тому, что разговор уже позади, и тому, что они вместе.
Молчание нарушила Эдит:
— Бард поднимется на рассвете. Он всегда встает раньше всех.
Сольвейг широко зевнула.
— Не стану будить его сейчас, — решила Эдит.
— И Бриту, — добавила Сольвейг. И зевнула еще раз.
Но тут перед ними появилась Одиндиса, державшая в руках роговой светильник. Вид у нее был осунувшийся.
— Вы видели ее? — прокричала она.
— Да, — ответил Эдвин. — Эдит только что говорила с ней.
— Где она?!
Эдвин бросил взгляд через плечо:
— Вон там. Сгорбилась на корме.
— Нет! Брита! Я подошла проверить, как ей спится, но ее там нет. А шерстяное покрывало на месте.
Было похоже, что Одиндиса совсем сбита с толку.
— Мы найдем ее, — пообещал ей Эдвин.
— На лодке ее нет. Я обыскала все кругом, а Слоти исползал весь трюм.
— Мы найдем ее, — повторила Сольвейг.
— Она знала, что я запрещаю ей выходить на берег, — зарыдала женщина. — После темноты. А что, если…
«Что, если она упала за борт? — подумала Сольвейг. — Она же не умеет плавать. Впрочем, мы бы ее услышали. А вдруг она вернулась к костру? А если мужчины, слоняющиеся по гавани…»
— Пожалуйста, — умоляла их Одиндиса, и ресницы ее затрепетали, словно белесые мотыльки.
— Спроси Михрана, — предложила Эдит.
— Уже спрашивала.
— Ночью, — терпеливо разъяснил Эдвин, — мы будем выкликать ее. А с рассветом сможем оглядеть остров.
— И оставим сходни спущенными, — добавила Сольвейг.
— Я убью ее! — яростно вскричала Одиндиса. А затем взмолилась: — Пожалуйста… Только не Брита.
21
Сольвейг лежала очень тихо. Она дышала размеренно и глубоко, стараясь погрузиться в сон. Но слишком чутко ощущала она присутствие товарищей. Кто-то похрапывал, кто-то сопел, а некоторые ворочались и метались во сне, не в силах отделаться от впечатлений долгого дня, что начался погребальным костром и закончился поисками Бриты.
Одиндиса и Слоти обошли маленький остров кругом и вернулись к костру, где все еще тлели уголья, но никак не могли найти дочь. Торстен, Бруни и Эдвин выкликали ее имя, и их голоса падали в ночь, словно в глубокую черную яму.
«Я знаю, что небо сделано из воздуха, — подумала Сольвейг. — Но иногда оно становится таким тяжелым, таким плотным и гладким. Похоже на рулон ткани, что я видела на рынке в Киеве. Бархат!
И кожа может быть как бархат. Например, Бритины щеки.
Где же она?»
Крик запоздалого кроншнепа был полон одиночества и тоски. Поднялся теплый ночной ветер, и огромная смоковница, растущая рядом с причалом, захлопала в кожистые ладоши.
И Сольвейг услышала голос Бриты — мягкий, словно низкие ноты на свирели Слоти, — который говорил: «Я хочу поехать с Сольвейг».
Сольвейг приподнялась во тьме.
«Я хочу поехать с Сольвейг».
Она знала, где была Брита, где она затаилась в ожидании.
«Почему я сразу об этом не подумала? Почему не заставила замолчать мысли и дать слово своему сердцу?»
В лунном свете Сольвейг встала на ноги, обулась и тайком прошмыгнула вниз по сходням. Она на ощупь прошла туда, где на причале сгрудились маленькие лодчонки. «Ютится у самого края, за тем большим судном. Так ведь сказал Михран?»
Лодка была накрыта шкурой — кажется, тюленьей — и сверкала в отблеске луны.
Сольвейг прислушалась. Тишина. Только тихие глотки волн, только река целует борта кораблей, спящих бок о бок во мраке.
— Брита! — позвала Сольвейг еле слышно.
Тишина.
— Брита! — повторила девушка погромче.
Тишина.
Сольвейг опустилась на колени и схватила край шкуры. Подняла его и сняла с кормы.
И там, под взглядами Сольвейг и луны, лежала маленькая бледная Брита, сверкая глазами и дрожа.
Сольвейг потянулась к ней, и Брита поднялась ей навстречу.
Сильными руками Сольвейг подняла девочку в воздух и опустила на причал. Они обнялись, не говоря ни слова: Брита обхватила Сольвейг за талию, а та ее — за шею.
— Мне бы хотелось… — прошептала девочка и громко сглотнула.
— Я знаю. Я правда знаю.
Они еще постояли, обнявшись. Бриту всю трясло.
«Что же ты собиралась сделать? — недоумевала Сольвейг. — Вжаться в нос лодки? Ты же не думала, в самом деле…»
— Можно? — прошептала Брита.
— Иногда, — тихо ответила Сольвейг, — мы вынуждены делать то, чего ужасно не хочется.
Она помолчала, стараясь подобрать нужные слова.
— Я бы правда хотела оставить тебя здесь, Брита. Я бы хотела, чтобы тебе не пришлось смиряться. Я бы хотела, чтобы мне не пришлось ехать в Миклагард без тебя.
Брита уткнулась лицом в ее руку.
— Ну что ж, пойдем.
— Иногда третье желание сбывается, — всхлипнула девочка.
Когда они вернулись на борт, Сольвейг предоставила Брите самой найти мать. А потом она слушала, как те шептались, шмыгали носами и ворковали. Сольвейг почувствовала себя такой одинокой! Ей вспомнилась могила матери у каменистого шумного берега. Вспомнились дети Эдит, которые остались в далекой Англии. Она подумала обо всех детях Мидгарда, которых разлучила с родителями дорога. Или смерть.
![Ричард Пратер - Торговец плотью [= Торговец живым товаром]](/uploads/posts/books/248498/248498.jpg)
