Юрий Корчевский - «Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)
– Какой разведчик был! Какого парня потеряли! Эх…
Лейтенант осекся и отвернулся, скрывая навернувшиеся
слезы.
– За одного паршивого немца – пусть даже и офицера – отдали жизнь русского парня. Что за жизнь такая?! Всем отдыхать!
Нас – тех, кто был в разведке, утром не беспокоили.
Бойцы взвода выкопали могилу. Семенова переодели в чистое из его вещмешка, завернули в плащ-палатку и похоронили. Выпили фронтовые сто грамм, потом Кравцов принес еще водки. Эту мы выпили не чокаясь.
Кравцов поднялся:
– Пойду в штаб, похоронку писать надо.
Бойцы посидели и стали расходиться: кому надо в караул, кому – по служебным делам.
Меня после выпитого, да еще натощак, после бессонной ночи слегка развезло. Опершись локтями на стол, я тихонько запел песню Владимира Высоцкого, – времен моей молодости:
%%%На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И вечный огонь зажигает.
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А ныне – гранитные плиты,
Здесь нет ни одной персональной судьбы,
Все судьбы в единую слиты…
У входа кашлянули. Я поперхнулся и замолк.
В дверях стоял Кравцов:
– Ты что же замолчал? Пой. Песня душевная. И как же точно схвачено: «вставала земля на дыбы»!
И я допел. Кравцов потер глаза:
– Пылинка попала. Давай еще выпьем – помянем парня.
Он разлил оставшуюся водку в алюминиевые кружки. Мы
выпили.
– Откуда песню такую знаешь, Колесников?
– Слышал, командир, когда под Вязьмой воевали, от хлопцев экипажа нашего. Нет уже в живых ни механика нашего, ни стрелка. – Я вспомнил Петра и Алексея. Да и что мне еще оставалось ему сказать, когда будущий бард Володя Высоцкий родился в 38-м, всего-то три года назад?
На следующий день Кравцов явился из штаба с добрыми вестями:
– Ну, разведчики, готовьте дырки под награды. Не зря старались, когда немца волокли. Очень ценный «язык» оказался. Представляете, та рация – дивизионная, офицер – начальник, много чего рассказал, да еще и карты в планшете ценности немалой оказались. Сегодня утром его самолетом в Москву увезли.
А меня теплой волной переполняла гордость за нас. Известно же – вовремя отмеченный успех, а тем более обещанная награда окрыляют.
Жизнь пошла своим чередом.
В одну из вылазок мы едва не столкнулись на нейтральной полосе с немцами. Дело было, как водится, ночью. Мы ползли вперед – за старослужащим Самсоновым. Вдруг он замер. Кравцов подполз к нему.
– Слышь, командир, немцы ракеты пускать перестали, а левее – у соседей – перестрелка. Как думаешь, к чему?
Лейтенант сообразил сразу:
– Разведку на нашем участке выслали?
– Похоже.
Мы – все четверо – забрались в воронку от снаряда и приготовили автоматы. Через некоторое время впереди послышался шорох, показались смутные тени. Кравцов точно знал, что на этом участке никто из разведчиков – полковых, дивизионных, армейских – возвращаться не должен.
– По моему сигналу – огонь! – прошептал командир.
Мы затаились, даже дышать стали, как нам показалось,
реже.
Тени приближались, но как-то уж очень осторожно. А до наших позиций недалеко. Сомнения отпали – немцы. Теперь важно раньше времени себя не выдать. Мы ждали. И тут наш командир дал прицельную очередь. Раздался крик боли. Мы дружно ударили по теням из автоматов.
Со стороны их разведгруппы ответных выстрелов не последовало – видимо, все погибли. Зато с немецких позиций тут же открыли огонь минометы. Густо ложились мины, на спины падали комья земли. Однако от разлетавшихся осколков нас укрывала глубокая воронка. Только бы не прямое попадание: от мины, падающей сверху, она не спасет.
Долго мы сидели, пережидая минометный обстрел, – всю холодную ночь. Видно, здорово обозлились немцы за потерю разведгруппы.
Вернуться в свои траншеи удалось только под утро. Задание, естественно, сорвалось. Но было бы куда хуже, если бы немцы обнаружили нас первыми.
Так, в ожидании новых заданий, протекали будни войны. Кравцов не терял времени понапрасну – не давал нам расслабляться, поднимая мастерство учебными тренировками. И кто бы мог подумать, что умения, прививаемые нам, найдут столь неожиданное применение…
Через несколько дней на нашей территории, довольно далеко от передовой, стали погибать люди. Сначала связиста убили, потом – бойца, что шел с большим термосом с едой за спиной. И так продолжалось каждый день. Один, двое, трое убитых… Было бы понятно, если бы это случилось на передовой – высунулся боец неосторожно из окопа и получил пулю. Так нет же, от наших траншей до места гибели – метров три-
ста. Плюс сто пятьдесят метров нейтралки. Это уже почти полкилометра.
Вскоре стало ясно – у немцев завелся снайпер, причем снайпер экстра-класса.
А надо сказать – своих снайперов немцы вооружали маузеровскими карабинами «98 К» с цейссовской оптикой. Наша снайперская трехлинейка по дальности огня и точности не уступала. Но на такую дальность никто не стрелял.
Наши войска ежедневно несли потери, но не это было главным – все стали бояться ходить свободно даже в тылу. Это сильно угнетало бойцов. А уж когда ранило майора из штаба армии, терпение штабистов лопнуло, начальство взъярилось. Досталось всем: пехотинцам, разведчикам – даже артиллеристам.
– Вы что – с одним паршивым снайпером справиться не можете? – кричал полковник, собрав комбатов на совещание.
Я в это время стоял недалеко в карауле и слышал разнос.
– Даю неделю! Делайте, что хотите, но чтобы про снайпера я больше не слышал!
Сменившись, я подошел к Кравцову.
– Командир, хочу попробовать снайпера немецкого убрать, – заявил я ему.
– Ты не заболел часом, танкист? – удивился лейтенант. – Ты видел его выстрелы – за полкилометра бьет, гад, и точно в голову, чтобы наповал. Не хочу еще одного разведчика впустую потерять. И думать не смей, Колесников, выбрось из головы! Это тебе не из танковой пушки стрелять. Снайперскому делу долго обучаться надо.
– Командир, найди мне снайперскую винтовку и не посылай на задание с неделю.
– С винтовкой как раз не проблема – она у нашего старшины есть. Тебя, дурня, жалко.
– А я все же попробую.
– «Попробую!» – передразнил меня Кравцов. – Девка попробовала – бабой стала. Если промахнешься – второй раз он тебе выстрелить не даст. А у меня во взводе и так большие потери.
Лейтенант постоял, помолчал, зыркнул на меня глазами.
Я молча выдержал его взгляд, ожидая разрешения.
– Вот упрямый, чертяка! Не передумал?
– Никак нет.
– Черт с тобой, ступай к старшине.
Получил я винтовку. Была она в брезентовом чехле, 1938-го года выпуска. Это неплохо. Видел я винтовки военного выпуска. У этих от березового ложа все руки в занозах.
Прицел оптический мне уже был знаком по снайперской винтовке «СВТ», что тогда в лесу, в нашем разбитом батальоне, подобрал. Сама же винтовка отличалась от обычной лишь изогнутой вниз рукояткой. Ствол, конечно, отобран получше, с хорошей кучностью, – но из стандартных. Патронов бы еще к ней качественных. Небось немец специальными снайперскими пользуется.
В каптерке у старшины я отобрал из разных партий несколько горстей патронов с тяжелой пулей. У легких пуль баллистика другая. Зашел подальше в тыл, попробовал пострелять патронами из разных партий. Отобрал для себя два десятка наиболее подходящих именно для этого ствола этой винтовки. Боем остался доволен.
Выпросив в штабе у писарей несколько листков бумаги и карандаш, я отправился на передовую. Засел в траншее, положил на бруствер ветки для маскировки и стал внимательно изучать нейтральную полосу, передовую немцев и все, что было видно за ней. Сначала – невооруженным глазом. Схематично набрасывал на бумаге все, за чем мог укрыться снайпер. Приметил все кочки, холмики, кусты – даже конфигурацию высоких деревьев отметил на схеме, тем более что их было не так уж и много. Прикинул даже положение солнца в разное время дня – вдруг блик от оптики угляжу? Старался запомнить каждую деталь, потом закрыл глаза и попытался воспроизвести в памяти.
Сидел так до вечера. В этот день немецкий снайпер на нашем участке себя не проявил.
Вечером – уже в расположении взвода – я выпросил у старшины маскировочный костюм.
Утром – еще до восхода солнца – встал, перекусил ломтем черного хлеба с водой, натянул поверх формы маскировочный костюм с капюшоном и снова отправился на передовую.
Устроившись в окопе, я стал ждать восхода солнца. Оно вставало у меня за спиной. Немец должен занять позицию затемно, чтобы при дневном свете его передвижения не засекли. Однако на восход я и рассчитывал. Оптика блеснет в отраженном свете, вот тут-то я и постараюсь его засечь.
