Игорь Николаевъ - Харон
Кто знает, может быть, это и в самом деле было именно так. А может быть – и нет. Пропп вдохнул кофейный аромат и забыл о делах прошлого, предпочитая наслаждаться скудными радостями дня сегодняшнего.
Выпив кофе, профессор попросил Франца найти в справочнике магнитное склонение для Берлина, потом они смотрели на компас, затем ассистент предположил, что на показания «что-то влияет», они обошли все помещение, наблюдая за колебанием тонкой стрелки под стеклом - и Айзек, просветлев, воскликнул – «Ну, разумеется! Поправка на полтора градуса!».
Вновь мел свирепо стучал о доску, с такой силой, что вокруг разлетались меловые крошки и облачка белой пыли. Айнштайн то записывал, то размашисто стирал написанное рукавом халата, символы и числа путались, наползали друг на друга как страшные насекомые. Когда он более-менее удовлетворился результатом, профессор и ассистент долго ползали среди банок и проводов с линейками и карандашами, чтобы в итоге передвинуть резонатор ровно на восемь миллиметров. При следующем пробном пуске пробило один из конденсаторов, и поторопившийся его менять Франц получил неприятный укол током.
- Как Вам кажется, господин Пропп, мы на пороге великих открытий? - эта фраза была частью ритуала, повторявшегося несколько раз в месяц.
- Конечно, господин профессор! – с должным энтузиазмом отозвался Франц, украдкой потирая пострадавший палец.
- Итак... – светило математики, символ превосходства науки Второго Рейха, с выражением искреннего, почти детского счастья на лице взялся за рубильник.
Вначале не происходило ничего необычного. Точнее, необычного было много, но Франц давно привык к взрывам, молниям и прочим светошумовым эффектам, свидетелем которых столь часто становился. Все гудело, жужжало и потрескивало. Под потолком замигал никогда не выключавшийся светильник – аппаратура забирала слишком много электричества. Значит, снова начнутся жалобы соседей снизу. Пропп с трудом сдерживал зевоту и ждал, когда же все это закончится.
Стрелка амперметра подползла к сорока амперам, лампы под крышей мигнули особенно сильно и неожиданно что-то изменилось. Некое ощущение возникло у Франца под ложечкой, поднялось вверх. Заболели глаза, нижнюю челюсть укололо, будто зубные корни завибрировали мелкой дрожью. В пыльном воздухе лаборатории возникло странное гудение, очень низкое, уходящее почти в инфразвук. Поначалу Проппу даже показалось, что ему чудится, но нет – гудение росло, словно тяжелело с каждой секундой. Ассистент помотал головой, но неприятное ощущение резонирующего черепа лишь усилилось.
Тонко задребезжала ближайшая к нему вертикальная пластина. Ее поверхность словно подернулась мутной рябью – сверхчастая вибрация смазала очертания предмета. Затем вторая полоска буквально застонала, тоном выше. Еще и еще одна. Прошло меньше минуты, и весь круг пел в слаженном хоре, как будто целый оркестр камертонов.
- Получается, получается! – проговорил профессор, впавший в транс. – Оно все-таки сработало… Смотрите! – он дернул Проппа за рукав и указал на сверкающий шарик под потолком.
По резонаторам бегали хорошо знакомые фиолетовые молнии, но теперь они, словно щупальца спрутов, тянулись к шарику, от прикосновений тот вздрагивал, потом молнии оплели его со всех сторон.
- Да-а-а… - протянул Пропп, не понимая, то ли радоваться, то ли бежать. Гудение конструкции профессора отзывалось в самой сердцевине костей, давило на уши. Глаза болели, словно залитые свинцом, зубы как будто готовились пуститься в пляс, сорвавшись с определенных природой мест. Шарик полностью исчез в переливающейся сфере, блистающей всеми оттенками красного и фиолетового, вокруг нее оформилась яркая сиреневая корона, выбрасывающая протуберанцы потустороннего света.
- П-п-рофессор, а не выключить ли это?.. – дрожащими губами вымолвил Пропп, чувствуя нарождающуюся панику. Ассистент автоматически бросил взгляд на часы, и слова замерзли в его устах. Стрелки вращались в обратном направлении, минутная бешено крутилась, часовая совершала оборот лениво, но так же заметно. Пропп моргнул, стараясь прогнать наваждение, но обратный бег хронометра продолжался. Светящаяся сфера все расширялась, она будто втягивала в себя окружающие звуки и весь посторонний свет. В лаборатории сгустились сумерки, гудение усилилось и неожиданно перешло в скрежещущий визг, разом подпрыгнув до невыносимой высоты.
- Выключайте! – истошно возопил профессор, забыв, что рубильник у него в руках.
Толстая, похожая на лохматый шнур молния прыгнула на провод низкого напряжения, рассыпая гаснущие сиреневые искры. Затем шнур скакнул на приборный щиток, и лаборатория утонула в ярчайшей вспышке. От щитка с пробками во все стороны разлетелись облачка фарфоровой пыли, огненно-красным росчерком пролетело, то, что было предохранителем. Франц рухнул на колени, прикрывая голову руками. Пол вздрогнул, с потолка крупными хлопьями посыпалась штукатурка.
И все закончилось.
Ассистент медленно пришел в себя. Прямо перед его носом высилась лейденская банка, но что-то в ней было не то… Что-то неправильное – стеклянная поверхность обрела новый, несвойственный металлический отблеск. Пропп достал из кармана карандаш и осторожно постучал о гладкую поверхность, та отозвалась глухим, совершенно не стеклянным звоном.
- Ой… - только и смог произнести ассистент. - Кажется, я очень сильно перепутал плюс и минус…
Он поднял голову и в первое мгновение не понял, что изменилось, а затем сообразил и почувствовал, как струйки пота потекли по спине – все до единой пластины рассыпались в мелкую невесомую пыль, вздымающуюся смерчами от любого дуновения.
Айзек Айнштайн благоговейно взирал на сгоревший щиток.
- Пропп, посмотрите на это… - прошептал он.
- Он перегорел, - осторожно сказал Франц.
- Пропп, вы идиот! – взорвался Айнштайн, но в его словах не было злости, лишь безграничное кипение эмоций. – Смотрите на приборы!
Вольтметр сгорел и заплавился в положении «стрелка вправо до упора». Амперметр напротив, отклонился влево от нуля. У ассистента отвисла челюсть.
- Амперметр показывал, какой ток мы забирали из сети, - прошептал как в трансе профессор. - В момент взрыва мы забирали меньше нуля ампер. И вот это, - он сделал величественный жест. - Как, по-вашему, с нашими жалкими пятью киловаттами мы могли бы это сделать?
Внизу нарастал шум, многоголосые крики и проклятия, приглушенные стенами. По-видимому, прочие жильцы прочувствовали эксперимент на собственной шкуре, но оценили его далеко не так оптимистично как автор.
- Часы! Вы видели часы и стрелки!? – вопиял Айнштайн, он метался по разгромленной лаборатории, похожий на призрака, серо-белые полы распахнутого халата мелькали за ним подобно крыльям, глаза сверкали. – Вы понимаете, что это значит?!
И Франц понял. Он посмотрел на сгоревший амперметр, на остановившиеся часы, черную пыль на полу.
- Сила, - только и смог вымолвить он. – Энергия.
- Именно! Именно! – воскликнул Айнштайн. – Электромагнитный импульс, который способен так воздействовать на часовой механизм, сжег бы дом, а от нас остались бы только обгоревшие кости! Энергия!
Он остановился, потрясая сухим кулачком, словно грозил невидимому собеседнику.
- Вот так и делаются мировые открытия «людьми с нефизическим складом ума»! – истово провозгласил он. - «В физике все уже открыто и у вас нефизический склад ума», как же! Я знал, что это возможно, я знал!
Лестница за дверью немилосердно заскрипела, сотрясаемая тяжелыми быстрыми шагами. Мгновение спустя сама дверь открылась от хорошего пинка.
- Профессор! – это был Дирлингер, всегда спокойный как гробовщик, абсолютно инертный и безразличный ко всем неприятностям, что доставлял окружающим Айнштайн. Если уж он вышел из себя, значит, и в самом деле стряслось что-то невероятное. – Черт побери, я понимаю, научное светило и все такое, но это уже никуда не годится!
Возмущенный обыватель поднес к самому носу Айзека непонятный предмет, что-то очень знакомое, но в то же время отличающееся странной несообразностью.
- Я вызову полицию! – орал, уже не сдерживаясь, Дирлевангер, а Айнштайн как загипнотизированный смотрел на небольшую белую штуку, которой тряс сосед. – Господин профессор, ну что же это такое, неужели добропорядочный ветеран на пенсии не может спокойно выпить кружку пива!? Только налил, и вдруг треск, гром, молния как серпом, чуть пальцы не отхватило!
В руке он и в самом деле держал фарфоровую кружку, точнее, ее половину - неведомая сила рассекла сосуд наискось, от верхнего ободка до днища. Срез был ровным и гладким, как будто тесто, рассеченное тончайшей нитью.
- Дружище! – радостно ответил Айнштайн. - Мы только что решили одну из величайших проблем человечества. А вы беспокоитесь о кружке пива!
