Андрей Родионов - Французский дьявол
— Что за чертовщина? — бормочу я.
Кровать в соседней комнате пуста, ставни распахнуты настежь. Двухэтажный дом напротив как вымер, в черных провалах окон разгорается пламя. Я высовываюсь наружу по пояс, воздух пахнет гарью, ярдах в пятидесяти справа идет настоящее сражение. Оглушительно звенит сталь, едва различимые во тьме люди хрипло кричат что-то яростное, жалобно стонут раненые и умирающие. Я поворачиваю голову влево, к причалам, и рот мой распахивается сам собой. Темная ночь отступает под натиском пламени, охватившего сразу несколько кораблей. Тушить пожар некому, пристань сплошь усыпана неподвижными телами, откуда-то из города доносится отчаянный колокольный звон, зов о помощи.
«Понятненько, — чешу я затылок. — Французы высадили десант. Ну и дела!»
Я испытываю двойственные чувства. С одной стороны, это гордость за наших, они не сидят как клуши, а наносят удар в самое логово зверя, пусть и по побережью, но это пока! А вот с другой стороны, как поступят французы в горячке боя со мной, одетым и вооруженным на английский манер? Не раздумывая, я возвращаюсь за походным мешком и мячиком выпрыгиваю в окно, пока воины, тяжело топающие по лестнице, не успели меня обнаружить. Отсижусь-ка я где-нибудь в тенечке, пока галлы грабят англосаксов, а когда все успокоится, вылезу и осмотрюсь.
Приняв такое решение, я чувствую себя несколько странно, ведь еще пару недель назад тут же кинулся бы помогать французам, кипя праведным гневом на поганую британскую сволочь. То ли я не выспался как следует, то ли приболел, но после отсидки в темнице замка Молт у меня пропала охота лупить по голове всех англичан подряд. Боюсь, сквозь гнусную личину врага я разглядел простые человеческие лица. Не уверен, смог бы я теперь сжечь Саутгемптон вместе с женщинами и детьми. Похоже, я здорово устал, пора немного отдохнуть.
Я осторожно крадусь по вымершим улицам Уэймута, старательно избегая скоплений людей и загодя обходя сражающихся, но в каком-то переулке, насквозь пропахшем кровью, на меня со спины бросается крупный, бугрящийся мышцами воин. Пару минут мы катаемся по мостовой, сцепившись не на жизнь, а на смерть, затем я поднимаюсь, тяжело дыша, а незнакомец остается лежать с кинжалом в груди. Я в недоумении гляжу на покойника. В двух шагах пылает факел, вдетый в каменную скобу, торчащую из стены здания, и мне прекрасно видны шаровары, непривычного вида камзол, кушак. И самое главное — оружие. Покойный вооружен саблей и коротким копьем с бунчуком.
И пока до меня доходит, что на Уэймут напали вовсе не французы и даже не шотландцы, а вообще черт знает кто, из-за угла вылетает целая толпа пиратов. Отступать некуда, а убегать поздно, и потому я бьюсь как лев, защищая собственную жизнь. Дерусь отчаянно, пока какой-то хитрец, подобравшись сбоку, не попадает мне по голове древком копья. Я падаю на колени, руки разжимаются, выпустив меч и кинжал, траурно позвякивая, те катятся куда-то вбок. Все вокруг словно в тумане, сверху раздаются гортанные выкрики и непонятные слова, а затем следует сокрушительный удар, который отбрасывает меня далеко-далеко. На излете я проваливаюсь в вязкую ватную тишину, словно в бездонное болото. Медленно погружаюсь, пока не замираю безо всякого движения.
«Если смерть выглядит вот так, то это совсем неплохо, — решаю я наконец. — Тишина и покой — как раз то, что мне нужно».
Вот и закончилась история отряда отборных воинов Третьего ордена францисканцев, посланных для освобождения дяди короля из унизительного плена. Проклятый остров всех до единого уложил под дерновое покрывальце, никого не выпустил живым. Меня уже не беспокоит то, что некому будет доложить о провале миссии. Люди приходят и уходят, и длится это с начала времен. Вековая схватка галлов и англосаксов более не волнует меня, жили же они как-то до появления Роберта Смирнова, вот и дальше прекрасно без него обойдутся. Стиснут зубы, но справятся.
Но проходит какое-то время, и я вспоминаю Жанну. Самые зеленые в мире глаза, нежный овал лица, а главное — ее надежду на то, что я вернусь, как и обещал. И тогда медленно, но упорно я начинаю подниматься к поверхности. Любовь ведет меня, и я карабкаюсь к разгорающемуся свету, гневно ощерив зубы. Я иду к своей единственной, и горе тому, кто попытается меня остановить!
Часть 2
ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ
Глава 1
Март 1430 года, глубокое синее море: хороший врач всегда себя прокормит
Очнулся я от качки. Поначалу мне даже померещилось, что я вновь оказался на борту «Святого Антония», но затем я вспомнил и таинственный корабль, и гибель отряда, и засаду, и предательство. Кое-как я сел и, морщась от боли в затылке, оглядел низкое помещение, битком набитое людьми. В борт судна с силой плескали волны, сверху доносились приглушенные крики и ругань.
— Что за чертовщина? — пробормотал я.
Последнее, что я помнил, это высокого, жилистого человека со смуглым лицом, насаженного на копье. Он страшно выкатывал глаза, верещал от боли, но упорно старался достать меня кончиком длинного изогнутого меча. Толкнув копье от себя, я отпрыгнул в сторону…
Я осторожно ощупал затылок и грязно выругался. Похоже, что тип, который брал меня в плен, особо не миндальничал. Ударь он чуть сильнее, и лежать бы мне сейчас на улице разоренного Уэймута. Но как бы то ни было, я все еще жив.
Я внимательно пригляделся к монаху, сидящему рядом. Тот дремал, свесив голову на грудь.
— Святой брат!.. — потряс я его за плечо. Монах мгновенно вскинул голову, устало улыбнулся.
— А, очнулся наконец. Я уж боялся… — он не договорил, привычно перекрестившись.
— Робер Трелони, — уже привычно представился я. — Ирландец из города Эббилейкс, что в графстве Ормонд. Путешествую в поисках отца.
— А я брат Иосиф, — наклонил голову монах. — Цистерцианец из Тулузской обители, ездил в Кентерберийское аббатство поклониться мощам святой Женевьевы, — и, покосившись по сторонам, вполголоса добавил: — Вообще-то, пока ты был без сознания, чадо мое, то бредил, причем очень громко. Практически кричал. Представь себе, как изумились добрые жители славного города Уэймут, услышав звуки французской речи. Вот и пришлось мне взять на себя заботу о раненом, больше никто не пожелал тобой заниматься.
Помолчав немного, монах с ехидной улыбкой заявил:
— Никогда не думал, что в Ирландии так хорошо говорят по- французски, вот уж чудо так чудо. По-английски у тебя выходит куда как хуже, такого акцента я давненько не встречал!
Я нахмурился, бросив по сторонам вороватый взгляд. Ай, как скверно, хорошо еще, что британцы не удавили меня, пока я валялся без сознания. Вот так мы, бойцы невидимого фронта, и прокалываемся там, где вовсе и не ожидали! То радистка Кэт рожает с травмой головы и все кроет проклятых фашистов по матери, да так разнообразно, что те просто диву даются, то я, копьем ушибленный… Любопытно, что же такого я здесь наговорил, что все начали от меня шарахаться?
— И о чем же я бредил? — небрежно спросил я.
— Да так, — уклонился от ответа брат Иосиф. — В основном грозился все на острове спалить и сжечь до основания, а уж потом, или, как ты говорил, «опосля», задать всем «англичашкам» хорошую трепку.
Ощутив, как краска горячей волной заливает лицо, я тихонько чертыхнулся, а монах отвернулся, скрывая улыбку. Похоже, пора было сменить тему разговора.
— И как же вас занесло так далеко от дома, да еще во вражескую страну? Неужели у вас во Франции не хватает мощей святых?
— Мы, цистерцианцы, — люди мирные, — строго ответил брат Иосиф, — а путешествовал я по делам церковным, к мирянам отношения не имеющим!
Он уставился на меня пылающими глазами, рот собрал в тонкую нитку, брови сдвинул к самой переносице. Я примирительно улыбнулся, выставив перед собой ладони, и быстро сказал:
— Ради Бога не сердитесь, брат Иосиф. Я не хотел вас обидеть, это все моя голова. Она до сих пор трещит от боли, и я сам не понимаю, что за чушь несу, — и, не дожидаясь ответа, спросил, обведя помещение рукой: — Не объясните мне, что тут происходит?
— Набег сарацин, — пожал тот плечами. — К сожалению, в последние пару лет это происходит все чаще. Пока христианские страны сцепились в непримиримой схватке, напрочь позабыв о защите истинной веры, мусульмане Леванта вовсю этим пользуются. Галеры сарацин ложатся в дрейф неподалеку от южного побережья Британии, благо из-за низкой посадки их трудно заметить издали, не то что наши суда. А на закате пираты без помех высаживаются на берег, грабят, сколько могут, захватывают пленников и на рассвете уходят в открытое море.
— И сколько же человек у них на борту? — спросил я.
— Сто — сто пятьдесят гребцов, таких же невольников, как и мы, и не менее трех сотен команды. Все как один отъявленные головорезы, а что самое худшее, среди них встречаются и бывшие христиане.
