Кирилл Кириллов - Земля Великого змея
Флорентиец посмотрел на него искоса, осуждающе кривя рот, но ничего не сказал. Снизу бухнуло, большой кусок пола затрещал и осыпался вниз.
— А дальше что?! — спросил Ромка.
— Наверное, надо прыгнуть вверх и вперед, — несмело предложил итальянец. — Вот и ветерок с озера как раз.
— Не надо верх и вперед, надо либо по ветру, либо против. Куда?
— Не знаю. — Итальянец растерянно огляделся. Со всех сторон поблескивали острые наконечники. — Наверное, против.
— Учтите, если ошибетесь, мы приземлимся в аккурат брюхом на колья, — проговорил Ромка, напряженно ища и не находя прорехи в ограде.
В дыре показалась бугристая голова. Уперлась подбородком в обломки камней и завозилась, поднимая тучи пыли от раскрошенного раствора. В сером облаке появились влажные кольца длинного тела. Защелкала широкая пасть, заметался по полу зеленый язык. Развернулись за ушами розовые, прозрачные под солнцем крылышки, обнажая пульсирующие сосуды в перепонках. Уцепились за край провала маленькие — не поймешь, не то лапы, не то плавники — конечности. Демон выбрался из преисподней и замер перед остолбеневшими конкистадорами, явно собираясь напасть.
— Прыгаем вперед! — заорал Ромка.
— Но там же чудище, — пролепетал флорентиец, указывая головой на собравшегося для прыжка гада.
— Вперед! — снова заорал Ромка и толкнул итальянца коленом. Хотел под ягодицу, но передумал — мало ли что подумает — и взял ниже. В бедро. Тот вздрогнул и побежал. Молодой человек припустил следом.
Сильно толкнувшись от края, флорентиец прыгнул вперед и вверх. Ромка сиганул следом. Ветер пузырем надул кое-как закрепленное полотнище, жгуты затрещали, рама завибрировала. Аппарат взлетел и… Потащил их в обратную сторону. Вверх и назад.
Змей прыгнул вслед. Волна зловония обдала молодого человека. Челюсть чудища клацнула там, где только что были стертые подошвы его сапог. Змей с грохотом обрушился на крышу алтарной комнаты и с места, не сжимаясь в кольца, прыгнул снова. Ромка видел приближающуюся оскаленную пасть, но что он мог сделать, болтаясь в веревочных петлях? Чтобы не видеть ужаса приближающейся смерти, он зажмурился.
Треск и визг заставил его снова открыть глаза. Их аппарат не только все еще держался на крыле, но и стремительно уносил их от змея, который бился и корчился на кольях ограды. А истошные вопли флорентийца звучали как музыка.
В провале с рваными краями, зиявшем на том месте, где совсем недавно был аккуратный квадратный люк, показалась другая голова с кожаными мешочками за ушами. Размером она была раза в два больше первой и протиснулась в отверстие с трудом. Ловко извернувшись, упала щекой на камни, тут же приняла горизонтальное положение и заскользила вперед, подтягивая тело. Немигающие, затянутые мутной пленкой глаза на шишковатой морде обшаривали каменный квадрат с блестящим частоколом по верху. Чувствительные точки на конце снующего в пасти языка улавливали множество непривычных запахов и вкусов, надеясь учуять в воздухе мельчайшие частицы крови, пота и страха. Терморецепторы на морде улавливали малейшие изменения температуры. Разозленный и голодный змей в любой момент был готов броситься на добычу, но добычи не было. Куда же она могла деться?
Скользнув за угол покосившегося домика, василиск углядел черную ленту, внахлест перекинутую через забор. Ни на секунду не замедляя движения, он проскользнул по подрагивающему в предсмертных судорогах телу соплеменника и устремился по уступчатой стене пирамиды вниз. В озеро! К еде и свободе!!!
Четырехчасовое сидение давало о себе знать ломотой в спине и тяжестью в согнутых коленях. А до заката еще примерно столько же. Мирослав закрыл глаза, откинул голову и последовательно напряг и расслабил все мышцы, разгоняя по ним кровь. Закончив с упражнением, секрет которого рассказал ему один мастер меча из империи за Великой стеной, воин вернулся к наблюдению.
Полузатопленный, полусожженный город открывался как на ладони. Истапаланские бедняки, на лачуги которых пришелся основной удар учиненного мешиками потопа, копались в развалинах, извлекая из нанесенного ила какие-то тряпки и чудом уцелевшие кувшины. Слуги отмывали добротные особняки знати, устоявшие, но совершенно опустошенные мутными потоками. Больше всего людей копошилось у крепости, в центре которой возвышался дворец касика. Кажется, он почти не пострадал — только мусор от стен сгрести обратно в канал, и будет новее прежнего.
А что там в окнах? Вроде трапезничают. Желудок Мирослава, в котором со вчерашнего ужина не было маковой росинки, отозвался заливистой трелью. Воин нежно погладил его ладонью, но это не помогло, тем более что во дворец понесли новую перемену блюд. Да не просто так, на серебре, а с приправами и кореньями ароматными. И вина понесли ведро. Вот же нехристи поганые. Хотя вон, московские бояре хоть и крещеные, а курочкой с белыми хлебами да бражкой тож не брезгуют, когда у сиромах[40], без кола и двора, оставшихся после очередного пожара, животы под ребра подводит.
А это кто на трапезу прибыл? Очень интересно. Мирослав всмотрелся. Далековато, но даже без оптической трубы вполне различимы характерно круглые бока мешикской знати, прикрытые дорогими одеждами.
Эти-то поболе всех знают, что тут случилось, подумалось Мирославу — и рука сама потянулась к кинжалу. Сейчас бы сползти по нетолстому древесному стволу, под прикрытием кустов добежать до мостков, ведущих к построенным на воде кварталам, затаиться у опор — и когда посланцы Куаутемока рассядутся по лодкам…
Помыслы у Мирослава с делом надолго не расходились. Он ухватился за ветку и легко соскочил на землю. Похлопал руками по бокам, проверяя, не вывалится ли что на бегу, — и заскользил между кустами к берегу. Через пару сотен шагов он вышел к широкой мощеной дороге, кольцом охватывающей город и сбегающей к озеру. Наверное, она служила для переноски грузов, не проходящих по узким улочкам. Минуя каменоломню, где из глубин доносился стук молотков, и городскую свалку, над которой с пронзительными криками роились жирные, похожие на чаек птицы, дорога упиралась в грузовой причал. С виду пустой, но вряд ли оставленный совсем без присмотра. Просто караульные попрятались от жары. И в каменоломнях наверняка стража есть. Как ни крути, а путь у него один, через помойку, да и то саженей двести придется преодолевать по открытому месту. Можно, конечно, попробовать обойти город или дождаться темноты, но кто поручится, что мешики к тому времени не отчалят восвояси. Сейчас бы какого-нибудь заплутавшего касика в шапочке с ниспадающими на лицо перьями встретить, помечтал Мирослав, но вряд ли он в таких неприглядных местах гулять будет, да еще и без охраны. Эх, некогда думу думать!
Воин скинул короткую куртку дубленой кожи, стащил с плеч белую рубаху, скрутил и обвязал ее вокруг тела — ибо из-под куртки сильно торчала, а в буйстве зелени она слишком бросалась в глаза. Снова надел куртку и застегнул пару пуговиц. Поправил воротник и направился к дороге легким прогулочным шагом. Если кто издали заметит человека, перебегающего дорогу согнувшись и норовящего нырнуть в кусты, у него обязательно зародится подозрение. Ведь и лагерь испанцев близко, и вообще. А на идущего спокойным неторопливым шагом, будто так и надо, вряд ли внимание обратят, пусть даже он и одет непривычно.
Без приключений миновав просматриваемый участок, Мирослав перемахнул невысокий заборчик из массивных камней, огораживающих свалку. Поморщился от шибанувшей в нос вони. Жирная зеленая муха села на его запястье и принялась мыть лапки. Мирослав брезгливо смахнул мерзкое насекомое. Другая муха опустилась на плечо и тоже принялась мыть лапки. Воин щелчком отправил ее вслед за товаркой. Еще несколько мух приземлились на его колено. Одна попыталась устроиться на глазу и две на губах. Одним широким взмахом русич смел всю эту нечисть, но сотни других мух тут же попытались занять их место. Отмахнуться от этих так просто не получилось, а следом налетела еще одна волна насекомых. Они мгновенно залепили рот и глаза, полезли в нос, завозились в волосах. Во всем надо искать хорошее, думал он, отплевываясь, отхаркиваясь, отсмаркиваясь, — охранять это место никому и в голову не придет. Воин стащил с пояса рубашку и намотал ее на голову.
С накидкой на голове стало значительно легче, хотя мухи и продолжали со всех сторон атаковать открытые участки тела. Медом вам тут намазано, что ли, ворчал Мирослав, перебираясь через завалы отбросов и обломки мебели. Рубаха мешала смотреть, поэтому он часто спотыкался, ударялся о какие-то углы. Под ногами что-то противно расползалось и хлюпало.
Удар в макушку чем-то тяжелым и острым чуть не поверг его прямо в грязь. Еще один. Мирослав с трудом устоял на ногах и обернулся. Если бы не молниеносная реакция, он мог бы остаться без глаза, а так острый клюв лишь скользнул по щеке, оставив на ней красный, набухающий кровью рубец. Привлеченные белым цветом рубахи местные чайки решили попробовать ее и на вкус.