Андрей Бондаренко - Аляска золотая
«Татами, ясен пень!» – ухмыльнулся внутренний голос. – «Плавали – знаем…».
С двух сторон от татами возвышались деревянные помосты для зрителей, оснащённые плоскими подушечками. На одном помосте расположился Ишидо – в окружении четырёх самураев. На противоположном – Ван Перси и Людвиг Лаудруп.
– Вам надо переодеться! – сообщил голландский купец и махнул рукой в сторону: – За тёмно-синей ширмой найдёте всё необходимое…
Пока Егор сбрасывал европейскую одежду и облачался в светло-серую холщовую куртку-кимоно и такие же подштанники, внутренний голос, добровольно взявший на себя обязанности тренера-секунданта, не замолкал ни на секунду: – «Очевидно, братец, намечается что-то вроде «боёв без правил», но с японской спецификой. Дзюдо, карате и джиу-джитсу[22] – в одном флаконе. Ты, понятное дело, несколько лет занимался восточными единоборствами, в армии даже получил чёрный пояс по карате-до. Только это ничего не значит. Тебе, конечно же, будет противостоять настоящий мастер, сенсей – по-ихнему. Так что твои шансы на победу – минимальные. Это с одной стороны, если к данному вопросу подходить тупо, без учёта всех обстоятельств. А, с другой? Дайме, голову даю на отсечение, просто хочет немного развлечься. Поэтому твой противник, наверняка, уже получил следующие инструкции, мол: – «Поиграй с европейцем – как кошка с мышкой. Покажи эффектные приёмы. Не торопись, пусть всё будет эстетично и красиво…». Вот это и есть, братец, твой шанс! Претворись полным неумёхой, лохом последним! Пусть японец расслабится, забудет об осторожности. Вот тогда-то и действуй…
Стоящий напротив него противник вызывал уважение: невысокий, но плотный и кряжистый – словно горный дуб, лицо невозмутимое, глаза равнодушные и чёрные – словно глубокие колодцы. Японец совершил несколько круговых движений головой, сложив пальцы в хитрый замок, размял кисти рук.
Дайме громко хлопнул в ладоши и скомандовал:
– Хаджиме![23]
Егор рванулся вперёд, от души размахнулся и…. И улетел далеко вперёд, звонко ударившись головой о деревянный помост. Тут же раздались громкие и восторженные восклицания зрителей.
«Понятное дело, нарвался на обычную «мельницу с колена[24]», – прокомментировал внутренний голос. – «Продолжай, братец, и дальше Ваньку валять…».
На протяжении последующих десяти-двенадцати минут Егор оказывался на матах татами ещё семь раз, поднимаясь на ноги уже не сразу и с видимым трудом. Из его разбитого носа капала кровь – намеренно пропустил удар открытой ладонью. Правая рука висела безвольной плетью – прилетело пяткой в болевую точку локтевого сустава. Японцы веселились вовсю, Ван Перси и Лаудруп хмуро молчали.
«Пора, братец!», – оживился внутренний голос. – «Клиент, что называется, созрел…».
Противнику, по-видимому, уже наскучило это затянувшееся представление. Он, демонстративно опустив руки вниз, пошёл прямо на Егора, чуть повернул голову в сторону, приветственно кивая своим болельщикам и почитателям…
Егор крутанул обычную мавашу-гири,[25] попав японцу пяткой в челюсть, другой ногой подсёк опорную ногу противника и по инерции последовал за падающим телом, резко ткнув «орлиным клювом»[26] в сонную артерию самурая.
При падении он ловко перекувырнулся через голову, встал на ноги и спокойно прошёл на своё первоначальное место. Никто ничего не мог понять: японский боец неподвижно застыл на татами, лицом вниз.
В полной тишине Ишидо перевернул свои песочные часы, начиная отсчёт.
«Напрасны ваши ожидания, уважаемый!», – злорадно прокомментировал внутренний голос. – «Покойники на ноги не поднимаются…».
Дайме Ишидо, надо отдать должное, действительно оказался человеком слова: не моргнув глазом, он тут же отдал приказ – освободить юного пленника, после чего подтвердил и все достигнутые ранее договорённости…
А ещё через два часа Егор встретился с сыном. Встретился и встретился.
Стоит ли описывать это событие более подробно?
– Папа, а как же все остальные? – через некоторое время спросил Шурик. – Там же, на рисовых полях, дядя Алёша остался, другие наши моряки…
– Мы за ними обязательно вернёмся! – твёрдо заверил сына Егор. – Русские своих не бросают в беде. Никогда…
Глава одиннадцатая
Свадьба на Чилкутском перевале
На «Александре» путешественников встретили с восторгом: радостный визг, счастливые слёзы, жаркие объятия…
Егор, с трудом вырвавшись из общей толчеи, прошёл на капитанский помост и приказал шкиперу Емельяну Тихому:
– Снимаемся с якоря! Курс – на северо-восток! Идём без остановок и проволочек…
В первых числах второй декады июня «Александр» заякорился в тихой бухте рядом со шведским «Орлом», в прямой видимости величественных, сиренево-фиолетовых горных хребтов.
– Вот он, Чилкутский перевал! – широко улыбнулся Егор, словно бы встретился с давним и хорошим приятелем.
Погода стояла великолепная: яркое солнце, плюс тринадцать-пятнадцать градусов по Цельсию, свежий ветерок. С борта фрегата прекрасно были видны стаи крупных серебристых рыбин, медленно плывущих к устью ближайшей реки, мелькали чёрные головы нерп и морских львов, сопровождающих лососей. Над рыбьими стаями, нерпами и морскими львами кружили бесчисленные стаи крикливых бело-серых чаек.
– И чего меня пугали этой Аляской? – легкомысленно возмутилась Сашенция. – Всё очень красиво, мило и благостно…
– Эй, мама, папа! – из марсовой бочки разделся звонкий голос девятилетнего Петьки. – На зюйд смотрите! На зюйд! Там подходит стая касаток!
Егор позаимствовал подзорную трубу у шкипера Емельяна Тихого (не у Саньки же отбирать!), и внимательно оглядел южную часть широкой бухты, которую можно было совершенно оправданно именовать и маленьким заливом.
Петруша оказался прав, как минимум восемь чёрных плавников хищно разрезали голубовато-серые воды. Вот касатки оказались в том месте, где ещё совсем недавно над поверхностью воды торчали чёрные головы морских львов и нерп.
Вскоре чуткое эхо принесло отголоски испуганного визга, в волнах промелькнули мускулистые тела морских львов, улепётывающих во все стороны, ещё через минуту-другую морская вода в этом месте покрылась тёмно-бурыми пятнами неправильной формы.
– Да, про благостность-то я ляпнула не к месту, – Санька извинительно передёрнула своими белоснежными плечами, оголёнными по случаю тёплой погоды. – И здесь крови, понятное дело, хватает…
Шлюпка медленно приближалась к пологому берегу, где располагалось несколько недостроенных срубов, парочка крепких сараев, новенький причал и восемь-десять светло-бежевых палаток.
«Может быть, к тому самому берегу, где тебе, братец, предстоит провести долгие и долгие годы…», – ударился в пространные рассуждения внутренний голос. – «Иногда так прикипаешь к тому месту, где приходилось преодолевать многолетние трудности, что уже и не уехать – до самой смерти…».
На песчаной косе их встретили Николай Савич и Фрол Иванов – в окружении десяти-двенадцати приветливо лающих лохматых псов.
«Вот, и Фролка сделал свой жизненный выбор!», – обрадовался внутренний голос. – «Будем надеяться, что он всё правильно осознал – раз и навсегда…».
– Молодец, Николай Савич! – крепко пожимая руку Ухову-старшему, скупо похвалил Егор. – Догадался-таки ездовых собак прикупить в Охотске, одобряю!
– А больше и нечем похвастаться, Александр Данилович, – грустно сообщил старик. – Это я про запасы продовольствия. Маху мы здесь дали. Полностью моя вина…. Откуда, действительно, в этом Богом забытом Охотске может взяться лишнее продовольствие? Они там сами голодают и мрут от цинги – словно мухи по октябрьским заморозкам. Мы смогли купить только несколько бочек прошлогодней мочёной брусники да три куля вяленой, чуть прогорклой рыбы. Ну, и всякой зимней меховой одежды, включая собачьи унты, шапки и рукавицы.…Так что, господин командор, очень плохо у нас со съестными припасами. Риса, правда, что закупили тогда у узкоглазых вьетнамцев, много, года на два хватит. А так, почитай, и нет ничего. Солонины говяжьей, ещё в Буэнос-Айресе приобретённой, осталось три бочонка, несколько кулей морских сухарей, пропитанных оливковым маслом, ржаной и пшеничной муки – мешков десять всего, рыбы немного есть, стокгольмской соли – несчитано. Всё на этом. На «Александре», думаю, такая же ситуация?
– Схожая, – подтвердил Егор. – Что же нам теперь делать с продовольствием, дядя Николай? Фрегаты по поздней осени уйдут на гостеприимный Тайвань, там спокойно перезимуют. А как быть остальным? Особенно тем, кто будет зимой старательно добывать золото в самом сердце заснеженной Аляски? Картошку-то, как я просил, посадили?
– Обижаете, господин командор! – неодобрительно покачал головой Ухов-старший. – На второй же день после прихода сюда, мы на берегу заложили шесть высоких гряд. Землю вскопали, золой щедро удобрили, клубни прикопали. Те светло-розовые картофелины использовали, что прикупили в португальском Салвадоре. Уже и ростки показались, весёлые такие, тёмно-зелёные…. Что касаемо остального. Мы с Фролом на шлюпке ходили вдоль берега на север. Там, в сорока милях от нашей бухты есть эскимосское летнее поселение. Они называют себя тлингитами,[27] но тот же Дежнёв[28] всегда именовал их эскимосами. Вообще-то, тлингиты (или, всё же, эскимосы?) обитают гораздо севернее, но каждое лето морем приходят сюда – на китовый промысел. По ихнему я не сильно обучен говорить, но отдельные слова и фразы – ещё со времён плавания с незабвенным Сёмкой Дежнёвым – помню. Так что разговор всё же состоялся…. Во-первых, как рассказывают эскимосы, по осени в местные речки, впадающие в океан, на нерест заходит крупная и жирная рыба, которую они называют «неркой». Это рыба и сейчас наведывается в устья ручьёв и речек. Только не на нерест, а как бы на разведку, расчищая себе дорогу на будущее: рвёт в мелкие клочья своими острыми зубами всякую живность, которую встретит на пути. Во-вторых, нынешняя весна была очень холодной, и на севере – милях в ста пятидесяти отсюда – ещё плавают льдины с моржами, можно набить десятка два-три.… Ну, и где-то примерно через неделю-другую в нашу бухту должны наведаться киты-полосатики. Надо бы добыть одного-двух. Их жир хорош и в масляных светильниках…. Нерпы и морские львы? Нет, сейчас для них не сезон, эскимосы советуют времени по-пустому не терять, а целенаправленно заниматься моржами и китами. Кстати, мы можем поохотиться совместно с эскимосами. Дело в том, что у них не хватает дельных байдар: всего четыре штуки сейчас на ходу, остальные сильно побило во время последнего шторма об острые прибрежные камни.
