Валерий Елманов - Правдивый ложью
Вот теперь пора и возвращаться на Никитскую, но вначале царевич – надо не только доложить о том, что ко мне прибыли дорогие гости, которые весьма сгодятся нам с ним в Костроме, но и предупредить, что дальше мне оттягивать ни к чему. День на сборы, а там послезавтра в путь-дорогу на Серпухов.
Услышав это, Годунов сразу помрачнел и еще раз попытался меня уговорить остаться, но я был непреклонен, пояснив, что такое чревато куда худшими последствиями.
Стоит Дмитрию заподозрить неладное, и тогда каюк обоим, точнее, мне и всей его семье, а эдакая покорность вкупе с простодушием несколько обезоружит его. К тому же дело сделано, так что ему придется смириться с фактами, которые штука упрямая.
О том, что у меня кое-что на государя имеется, говорить не стал. Лучше, если об этом до поры до времени не будет знать никто, кроме меня и Дмитрия.
Если уж со мной что-то случится, тогда…
Но думать о гадком в столь удачный денек не хотелось, и я пришпорил коня, торопясь на Никитскую.
Глава 12
Министр сельского хозяйства и лично… Рубенс, Хальс и Микеланджело
Подворье встретило меня относительной тишиной и упорядоченностью – и подвод осталось всего три, и тару почти всю успели распихать по закуткам, но сам Алеха выглядел насупленным и пригорюнившимся.
– Честно говоря, до конца не понял, но одно ясно точно – бардак. Что в стране, что в Москве… – проворчал он, уныло глядя на меня.
– Которая всему главная заводила, – подхватил я.
– Во-во, – кивнул он и мрачно заявил: – Сейчас пойду и скажу народу, чтоб катились к чертовой матери. Или нет, пусть пока поедят, чтоб аппетит не губить, – я их как раз трапезничать усадил, а потом скажу. И… напьюсь. – Горестно добавив: – Аванс, конечно, тю-тю, гуд-бай, плакали денежки, и…
– Только попробуй сказать – голову оторву! Ишь чего удумал! – возмутился я.
Плевать на бесцельно потраченные авансы, но когда ж еще удастся вызвать художников, которыми, увы, наша Русь небогата.
Да что там – если призадуматься, даже бедна не скажешь.
Вообще ни одного нет.
Богомазы, то бишь иконописцы, – это все замечательно, но они ж лепят только по канонам. Вон, лики святых в церкви все похожи.
Нет, приглядеться, разница заметна, но небольшая, да и та преимущественно связана с возрастом и отсутствием или, наоборот, наличием растительности на лице, так что тут как ни крути, надо заимствовать у Европы, пока свои Репины и Айвазовские не выросли.
Да и кое в каких других делах тоже не грех поучиться у тамошних мастеров. Чтобы понять это, далеко ходить не надо – достаточно взять в руки английский шиллинг или пенни и сравнить его с нашей новгородкой или московкой. Это ж небо и земля! А еще стыдобища.
– Ты для начала хотя бы похвались добычей, расскажи, кого привез, – поинтересовался я.
– Это запросто, – вздохнул он и извлек из кармана бумагу. – Итак, оглашаю список дорогих гостей…
На четвертой фамилии я его остановил:
– А ты ничего не перепутал? Он точно Микеланджело?
– Представился так, – пожал плечами Алеха, – а на самом деле хрен его знает, что за ком с бугра. Может, Муссолини какой-нибудь.
Странно. Я не знаток изобразительного искусства, но некоторые вещи помнил достаточно хорошо. Отец принялся таскать своего отпрыска с раннего детства по разным музеям и выставкам, пытаясь приохотить дорогое чадо к миру прекрасного.
Под идеал меня лепил – гениальный врач-офтальмолог, в свободное время рисующий картины.
Музыкальная школа была уже потом, когда мои учителя все-таки сумели втолковать ему мысль о моей абсолютной бесперспективности вкупе с лютым нежеланием малевать их горшки, кувшины и прочие предметы гончарного искусства.
Тогда-то он с тяжким вздохом распрощался с чудным видением меня у мольберта и заменил его на другое видение – музицирующего на рояле невропатолога.
Правда, я и тут его надул и после первого класса самовольно – знала только мама – перевелся на класс гитары, продолжая бренчать дома отцу, когда он просил, разные инструментальные пьески, а больше ему и не требовалось. О моем переводе он узнал лишь по окончании музыкалки, когда увидел аттестат, где была указана специализация.
Что же до невропатолога, то об этом и говорить не стоит. К тому же «философ», на мой взгляд, звучит ничем не хуже.
Но я отвлекся.
Так вот, касаемо художников знал я очень мало, но в том, что Микеланджело, равно как Рафаэль и Леонардо да Винчи, уже покойники, был уверен. Как давно – не знаю, но не меньше нескольких десятков лет – точно.
Или я что-то спутал?
– А он старый по возрасту? – уточнил я у Алехи.
– Да нет, лет тридцати. Кстати, картины я его видел – хорошо написаны. А сам такой с норовом и выпить не дурак, – добавил он, подумав.
«Ишь ты, написаны, – усмехнулся я, вспомнив, как еще перед отправкой инструктировал парня. – Молодец, запомнил». И весело заметил вслух:
– Лишь бы руки не тряслись, а так пусть пьет. Ладно, оглашай дальше весь список. – И через несколько фамилий вновь остановил Алеху: – Стоп! А вот этот, как его, Захариас Янсен, он только подзорные трубы мастер изготавливать и чеканы для денег вырезать или знает, как их шлепать?
– Уверял, что знает, – пожал плечами Алеха, – а как я проверю? Вообще-то парень молодой да ранний. – И не совсем вразумительно пояснил: – Ну левый какой-то…
– В смысле?
– В смысле глаза у него хитрющие. Сидел со мной один такой шулер на зоне, так что тут без ошибки. И боялся он чего-то.
– Шулер или парень?
– Парень. Даже когда со мной разговаривал, сам все по сторонам зырк-зырк, а уж чего он боялся…
– Разберемся, – кивнул я. – Но пока они там ужинают, давай-ка поглядим на твое… – Но не договорил из опасения сглазить – а вдруг и глядеть-то не на что.
Но Алеха и тут оказался молодцом – привез все. Правда, детальный осмотр вселил в меня некоторые сомнения. Вроде то, но по виду вроде бы и не…
– А это точно картошка? – Я ткнул пальцем в один из клубней.
– Сам усомнился, – последовал честный ответ. – Но потом парочку штук сварил, посолил, попробовал – похоже, она.
Семена подсолнечника тоже вселяли недоверие, хотя тут сходства было куда больше, а вот что делать с помидорами… Хорошо, что они прибыли прямо в горшках, но все равно пора пересаживать, а на дворе уже июнь… Так-так…
– Вас в детдоме к сельскому хозяйству приучали? – коварно осведомился я.
– Каждую весну огород копал, – гордо сообщил ничего не подозревающий Алеха. – Две вишни как-то посадил. Что еще… Ах да, сорняки полол. Колючие, заразы…
– А теплицы имелись? – прервал я его умиленные воспоминания.
– Целых две штуки. У нас завхоз вообще на них повернут был. Он потом нашими огурцами и помидорами с клубникой на рынке торговал, гад.
– Гад, – рассеянно согласился я, – но… молодец. – И пояснил: – С малолетства приучил вас к общественно полезному труду. Словно знал, что один из его питомцев станет министром сельского хозяйства России. – И потащил парня в свой кабинет.
Пока шли, Алеха призадумался, нахмурив брови и что-то сосредоточенно припоминая.
– У нас все выпускники, кто чего-то добился, на почетной доске висели, целых пять штук, но министра я там что-то не припомню, – выдал он мне уже перед дверью.
– Не боись, – хлопнул я по его плечу, открывая дверь и легонько подталкивая Алеху вперед. – Ты ж не зря художников привез. Теперь будет, причем изобразят тебя в лучшем виде, при всех регалиях и наградах. Да и висеть ты будешь не возле детдома, а в царских хоромах, ну а потом уж в какой-нибудь Третьяковке…
Алеха вновь призадумался, продолжая недоуменно хмурить брови и озадаченно почесывая затылок.
– Ну врубился наконец? – нетерпеливо спросил я. – Понимаю, что трудное босоногое детство, чугунные игрушки, прибитые к потолку, детская коляска без днища, памперсы со стекловатой и прочие детдомовские прелести, да еще вдобавок и завхоз ворюга, но все равно пора.
– Ты это про меня, что ли? – дошло до него. – Это я министр?
– Одно из немногих вакантных мест в костромском правительстве, которое мною сейчас формируется, – сообщил я доверительно.
– Так ведь я в этом ни бум-бум. Ни в зуб ногой! – возмутился он, вскакивая с лавки, будто собираясь бежать от меня и тем самым отделаться от тяжелого поручения.
Наивный. Нет уж, кто ко мне с семенами придет, тот без выращенного урожая не уйдет.
– Как это ни в зуб? – не согласился я. – Очень даже в зуб, да не в один. Ну кое-каких мелочей ты и правда не знаешь, но это ерунда – у народа спросишь. Зато в главном ты уже спец.
– В каком еще главном?!
– Да ты присядь, присядь, – ласково посоветовал я и, дождавшись, когда он вновь занял место напротив, принялся деловито загибать пальцы. – Сам смотри: копать копал, сажать сажал, опять же и сорняки полоть умеешь. Да ты у меня Мичурин, Тимирязев и этот, как его, Вавилов. Так что быть тебе на Руси первым селекционером, ядрена вошь! А что сельхозакадемии не заканчивал, не беда, – и сразу за футляр с гитарой, – она для нас сейчас ни к чему. – И пошел первый аккорд:
