Андрей Родионов - Послушник
Боевой конь дорог сам по себе, но защищают его совсем не потому, что жаль уплаченных ливров и экю. Главное, чтобы он мог быстро возить рыцаря по полю боя, ведь сверху лупить пеших противников намного сподручнее. А в случае чего, верный четвероногий друг должен вынести тебя в безопасное место, к своим. Потому денег на доспехи для коней не жалеют, жизнь рыцаря все равно стоит намного дороже.
Полмесяца пролетело как один день, а я и впрямь начал держаться в седле гораздо увереннее. Ну а раз я как следует отдохнул, то, как выразился отец Бартимеус, настало время заняться учебой по-настоящему. Каждый день наставник пару раз проверяет, как идет процесс обучения, по вечерам у нас беседы.
– Скажи мне, Робер, кто опаснее, мужчина или женщина?
Вопрос явно с подвохом, обычный человек не раздумывая ляпнет, что мужчина с арапником в руке разгонит армию амазонок. Место женщины на кухне, спит пусть в спальне на кровати, так и быть, но чтобы не пихалась во сне и не стягивала на себя одеяло. Еще может ходить в церковь и на рынок, надо же ей общаться с себе подобными болтушками. Но к двадцать первому веку мы вдоволь насмотрелись уродливых плодов равенства женщин, прекрасная идея феминизма на деле обернулась изобилием женщин в армии, полиции и спецназе, снайперами в белых колготках и прочими душегубками на шпильках.
А потому я отвечаю:
– В умелых руках, наставник, полезен даже ржавый гвоздик. Вбей его в дверь и смажь кончик ядом, пусть нехороший человек слегка оцарапает руку. Да он даже не заметит подобной ерунды. С тем же успехом можно ударить мечом по шее, итог один. Кто опаснее, меч или гвоздик?
– Светлый ум, – с некоторой даже опаской роняет отец Бартимеус. – Далеко пойдешь, юноша. Сам придумал?
– Какое там, – с досадой роняю я. – Накопилось в голове всякого хлама.
И в самом деле, неумеренное потребление детективов и триллеров делает любого из нас складом всевозможных способов душегубства.
– Ты прав. Разумеется, никто не ожидает от слабого создания, что оно вмиг обернется разъяренной тигрицей, – задумчиво тянет наставник.
Я внутренне усмехаюсь: это я-то не ожидаю? В двадцать первом веке слабые создания как раз мы, мужчины. Кто там врывается в вагоны метро, как будто на последнюю шлюпку с «Титаника»? Изможденные диетами и шейпингами создания, ростом ровно по пояс здоровенным мужикам, каких легко раздвигают тощими плечиками.
А вас когда-нибудь лупили дамской сумочкой по голове, пинали острым каблуком в голень? Ах, оставьте эти разговоры о прекрасных томных женщинах, те изнеженные красотки остались в веке девятнадцатом. Ныне в ходу у дам совсем иной имидж, я полагаю, слово «акулы» никого не заденет?
Мне не надо доказывать, как опасны женщины, дело тут в чистой физиологии. Мудрая природа недаром создала два пола. На мужчине извечно лежит проклятье переменчивости, генетически он менее стабилен, чем женщины. Сделано это для того, чтобы род человеческий не застывал куском льда, а постоянно прогрессировал.
На женщинах лежит проклятие стабильности. Так и должно быть, ведь выносить и родить ребенка значит, что за девять месяцев в твоем организме последовательно и параллельно включаются десятки, даже сотни тысяч сложнейших биохимических процессов. Никакие быстрые мутации здесь в принципе не допустимы! Если бы и женщины менялись с той же быстротой, что и мужчины, род человеческий давным-давно мог прерваться.
Еще древние заметили, что мужчины вечно рвутся за горизонт, чему женщины предпочитают дом и семью. Мужчины – это надутые ветром паруса, женщины – руль и балласт в трюме, что удерживают корабль человечества от опрокидывания.
Потому женщины гораздо ближе к нашему животному предку, они просто намного медленнее менялись, вот и все. По самой сущности женщины гораздо консервативнее, именно в том их сила. Дарящие жизнь без особых сомнений могут ее и отнять. И отнимают, а вы как думали?
Пока я размышляю, наставник пытается мне объяснить про интриги, главное оружие женщин.
– Тонко пущенные слухи, – вещает он, – вовремя поднятая в изумлении бровь способны погубить не менее надежно, чем яд в стакане с вином.
Как же здесь патриархально, беззаботно живут мужчины! Им пока не надо опасаться женщин-камикадзе, обвинений в сексизме и домогательствах, назойливой рекламы прокладок и чудотворных кремов, а также прочих угроз эпохи глобализма.
В один из дней меня вызывают ко второму секретарю господина аббата, мэтру Реклю. Два года назад мэтр в числе первых окончил Сорбонну по специальности право, тут же был приглашен в аббатство. Это молодой, лет тридцати стройный господин с открытым радушным лицом и плутоватыми глазами. Одет он скромно, но не без доли щегольства. Вдобавок мэтр Реклю большой женолюб. Собственно, на этой почве мы и познакомились, моя свинцовая примочка от синяков, как обычно, не подвела, а следы побоев, полученных от вернувшегося с полпути мужа, исчезли как по волшебству.
С видом важным до чрезвычайности недавний пациент объявляет, что научит меня правильной работе с документами. Я послушно киваю: умный напьется и из лужи, а тут передо мной присутствует прямо светоч из среды адвокатов.
– Что является для нас самым важным? – надув щеки, осведомляется мэтр Реклю.
– Из всех наук важнейшими для французов являются бильярд, вино и домино, – негромко отзываюсь я.
– Самыми важными являются сфрагистика, дипломатика и каллиграфия, – с победным видом заключает мэтр, высокомерно пропустив мимо ушей комментарий.
– Куда-куда вы меня послали? – с самым невинным видом осведомляюсь я.
– В школу для неучей, господин лекарь. При любом монастыре есть такая, в том числе и при нашем, – с легкостью отбривает месье второй секретарь.
Ну разве переспоришь такого?
– Хорошо, – сдаюсь я, – давай поподробнее.
– Изволь. Сфрагистика – это наука о печатях. Виды печатей, в каких случаях и для чего применяется каждая из них и, что для нас самое главное… – Мэтр выжидательно смотрит на меня.
– Как их подделывать? – после недолгого раздумья откликаюсь я.
– Верно, в самую точку!
– А дипломатика – это наука об отношениях с иностранными державами, как правильнее ввести их в заблуждение, чтобы получить преимущество? – небрежно бросаю я, но попадаю пальцем в небо.
Хорошо еще, что удержался и не ляпнул про вербовку, перевербовку и агентурное добывание. Мог бы рассказать про послов, первых и вторых секретарей посольств, вдобавок до кучи приплести сюда и военных атташе. Каждый, кто пролистал хоть пару современных триллеров и неделю посмотрел телевизор, еще и не такие слова знает.
Как оказалось, дипломатика – это наука, изучающая документы. Самая важная ее часть – как их правильно подделывать, чтобы нельзя было отличить от настоящих. А в идеале, надо на таком высоком уровне исполнять бумагу, чтобы на ее фоне любой оригинал выглядел неумелой попыткой фальсификации.
Логически продолжая мысль мэтра Реклю, я прихожу к совершенно правильному выводу, что каллиграфия в его понимании – это наука о том, как правильно подделать чужой почерк. Разумеется, подделывать надо так и только так, чтобы владелец почерка в недоумении чесал затылок, пытаясь припомнить, когда же он накарябал это послание!
– Есть время сражаться мечами и копьями, топить корабли и брать штурмом города и неприступные твердыни, – весомо роняет мэтр Реклю. – Тогда гремят пушки, грохочет копытами конница и рекой плещет кровь. Но есть время и для внешне малозаметной, но столь необходимой бумажной работы. Она не так явственна, но подчас намного важнее, чем все усилия полководцев.
Господин второй секретарь достает из поясного кошеля с десяток разных печатей, показывает мне.
– С помощью достаточно несложных приспособлений можно запечатать любое письмо так, что в жизни не отличишь, чья рука приложила печать.
Я с уважением внимаю, помнится смутно, что у Гектора тоже был похожий набор. В эпоху, когда девять десятых из дворянского сословия неграмотны, единственный способ удостоверить посланное тобой письмо – это запечатать его фамильным перстнем или личной печатью. Получив письмо, адресат первым делом долго изучает оттиск на воске или сургуче, а уж затем зовет грамотея, чтобы тот озвучил послание… Обязательно возьму на вооружение!
Как и все в аббатстве, я в обязательном порядке посещаю воскресные богослужения. От строго обязательного присутствия на мессах освобождены лишь тяжелобольные и часовые, бдящие на стенах. Излюбленная тема в последнее время: Господь наш – Господь гнева. Все, что скороговоркой говорится о милосердии, вовсе не относится к англичанам и бургундцам, злобным порождениям ехидны, отъявленным мерзавцам и скрытым еретикам.
Да и потом, проявляя милосердие к врагу, не значит ли это поддаваться дьявольскому искусу? Милосердный Иисус мог глядеть в самое сердце грешника, лишь потому и миловал. А мы, не обладая и крупицей Его мудрости, будем миловать всех подряд? Если за зло платить добром, чем будем платить за добро? А потому надо убивать всех англичан и бургундцев без разбора, Господь сам решит, кого из них отправить в ад, а кого в чистилище!
