Андрей Посняков - Зов крови
Опять копье! Ладно… А вот секира… секира зацепилась-таки за толстую ветку… на какой-то миг. И этого мига князю вполне хватило для того, чтобы поразить чуть замешкавшего копейщика. Достаточно было дотянуться клинком до сжимавших древко копья пальцев. Вот уже и нет бойца, хоть он и жив…
А что главарь?! Главарь уже освободил свою секиру и, проворно отскочив от дерева, занес ее над головой, готовясь к удару… к последнему удару. Якобы поскользнувшись в луже дымящейся крови, Радомир предусмотрительно упал в сугроб… Ах, какой жуткой радостью вспыхнули глаза врага! Можно подумать, это вовсе и не случайная стычка, а вылазка непримиримых борцов за демократию и свободу. Нет, за свободу и демократию, так лучше сказать…
Меч! Расчет… Едва уловимое движение… оп! Рывок вперед! Вражина-то позабыл, что теперь его никто уже не защищает… вот и получил удар в брюхо. Сам же, по сути, и напоролся.
Острый клинок князя, распоров полушубок и тунику, с противным хлюпаньем вошел в тело. Сразу запахло дерьмом, кровью, вылетели наружу сизые, в бело-красной слизи, кишки – не поскользнуться бы по-настоящему!
Побледнев, главарь шайки сделал еще пару шагов, незнамо куда, и, теряя на бегу внутренности, шмякнулся мордой в желтый, испоганенный мочой, сугроб.
Радомир скривил губы: так тебе, собака, и надо! Будешь знать, как на мирных людей нападать.
Оглянувшись вокруг, улыбнулся – дружинники активно теснили гопников, половина которых уже в страхе разбежалась. Как, кстати, и тот юный уродец, проводничок, мать его…
Услыхав чьи-то голоса, князь обернулся: из щели меж заборами показались свои, дружинники. Довольные, видно, и там дело сладилось.
– Разогнали всех, княже, – вытерев окровавленный меч о снег, довольно промолвил Отнег. – Разбежались, как…
В этот момент какой-то совершенно жуткий, прямо-таки нечеловеческий вой потряс всю округу!
Откуда ни возьмись на Радомира и его воинов, крича и улюлюкая, бросилась новая банда отморозков, на этот раз куда более многочисленная – человек двадцать, а то и больше. Впереди всех, пригнувшись и размахивая секирами, бежали двое лохматых парней лет, может, шестнадцати, с широко распахнутыми от возбуждения глазами, в которых стояла столь явная жажда разрушений, крови и смерти, что князя на миг взяла оторопь… Эти двое казались вырвавшимися из самых глубин ада демонами, жутким дьявольским отродьем в кожаных, с металлическими бляшками, панцирях, надетых прямо на голове тело. Зима этим юным отморозкам, похоже, была нипочем!
– Клянусь Тором, мы сейчас порвем их в клочья! – на бегу оглянувшись, подбодрил своих сотоварищей один из парней, чуть выше другого, с веснушками, – их-то Рад успел разглядеть, пока не…
Пока не закричал что есть силы:
– Готбольд! Ракса!
– Конунг?! – занесенная юным даном Готбольдом секира по инерции опустилась, стукнувшись о клинок князя. И тут же самая радостная улыбка озарила веснушчатую физиономию парня. – Радомир-конунг, ты ли это?
– Ну, наверное, я.
Бросив оружие в снег, рыжеватый смешливый Ракса с хохотом бросился обниматься:
– Конунг! Конунг! Ты все же вернулся! Вновь идешь войной на изнеженных ромейских выскочек? Горе им, горе!
– Гм… не совсем так…
– Мы с тобой! Верно, брат?
Насколько Радомир помнил, эти двое молодых данов, приставшие к его дружине в последнем походе, вовсе не являлись братьями… хотя были из одного рода. Значит, все правильно – братья. Неистовые язычники, поклонники Одина и свирепого Тора, для этих парней человеческая жизнь не стоила вообще ничего. Ничья – что их собственная, что – чужая.
А вот князя они уважали, даже помогли столкнуть с кручи «Победу»…
– Что с вами за люди? – не убирая меча, тихо поинтересовался Рад.
Готбольд с презрением отмахнулся:
– Так, всякий сброд. Но мы – лучшие волки города, верно, парни?!
Сбродники снова закричали, завыли в ответ, кто-то даже зарычал, похоже, что Ракса.
– Идем в нашу корчму, конунг, – цыкнув на своих, с поклоном пригласил Готбольд. – Посидим, выпьем доброй браги за нашу встречу.
Князь прищурил глаза:
– Свой сбро… своих воинов вы тоже возьмете с собой?
– Какие это воины? Так… Эй, парни! Пока пошли прочь, но будьте готовы снова собраться завтра.
– Как скажешь, вождь!
Промычав нестройным хором, собравшиеся налетчики тут же и испарились, исчезнув в узком хитросплетении улиц.
Князь тоже велел дружинникам возвращаться на постоялый двор, прихватил лишь троих для престижа, не хотел выказывать недоверие парням. А те, видать по всему, были рады.
– Эх, конунг, как мы тут… как! Если б ты только знал!
– А я, похоже, убил местного вожака Вальдинга…
– Вальдинга? Вряд ли, конунг. Его средь убитых нет. О, мы…
Обоих прямо-таки распирало от желания похвастаться. Правда, один другому не перечил, но перебивали – на полуслове:
– А вот мы…
– А вот у нас…
– И тут-то мы его и прищучили…
– Долбанули секирой по башке, башка и разлетелась, словно тыква!
Как сообразил на ходу Рад, это даны рассказывали, как, случайно оказавшись в Данпарстаде, расправились с прежним вожаком одной из местных шаек, которую и возглавили сами, мгновенно выделившись своей бесшабашной воинственностью, необычайной – на грани полного безумства – храбростью и презрением к смерти. Ну, и воинским умением, конечно. Меч и кинжал, копье и топор пускали в ход, не раздумывая и ни секунды не сомневаясь – а надо ли? Короче, те еще было отморозки, впрочем, ничего другого от них князь и не ждал. А чего еще ждать от таких закоренелых язычников, для которых погибнуть в битве – единственная достойная участь. Эти юные даны и жили-то ради смерти – чужой или своей, не важно. Правда, как признался под бражку более серьезный Готбольд, Данпарстада они в последнее время побаивались:
– Слышишь, конунг, мы не хотим умереть так.
– Как – так? – князь тут же напрягся.
Готбольд поставил на стол кружку и понизил голос до шепота:
– Как умирают здесь многие. Все чаще и чаще. Целыми семьями, родами. Я не хочу, чтоб под мышками и в паху сочился гной, я не хочу лежать словно колода, метаться в бреду, чувствуя, как черные лапы смерти тащат из тебя жилы, не хочу гнить заживо, харкать кровью. Лучше уж я брошусь на вражеский меч!
– Поистине верно сказано, Готбольд-хевдинг! – радостно поддержал сородича Ракса. Этот-то парень все время улыбался, такой уж неисправимый был оптимист.
Готбольд же, несмотря на юный возраст, смотрел на жизнь более трезво:
– А я вот подумал, мой конунг, мечей-то, даже вражеских, вскоре может и не остаться! Здесь везде – незаметно и тихо – ползет смерть. Та самая, жуткая, о которой я тебе рассказал. Да ты, верно, и сам все хорошо знаешь. О, боги! О мудрый Один, о Тор… Да разве ж пустят нас в Валгаллу трясущихся, с отгнившими ногами, руками, с кровоточащими язвами? Потому, конунг, мы давно решили уйти. Ждали только подходящего случая и пока еще не знали – куда.
– А теперь – знаете?
– Теперь мы – с тобой. Ты ведь примешь нас обратно в свою дружину?
Рассмеявшись, Радомир махнул рукой:
– Ну, а куда ж вас девать, парни?
Те еще, конечно, разгильдяи. Но, с другой стороны, эти двое в бою стоят взвода. Да и нельзя сказать, чтоб молодые даны были такими уж безмозглыми, какими с первого взгляда казались. Особенно Готбольд. Что и сам осознавал и даже всячески подчеркивал, как и сейчас, когда речь зашла о купце… нет, вначале о том юном пройдохе – воришке-проводничке.
– Гангред его звать, – походя, пояснил Готбольд, – Парень так себе, пустой человечишко.
– Чего ж за него вступились?
– А как же! Это ж наш человек, пусть и никчемный. Одного из наших забидят – мы не отомстим, спустим… другого – так вскоре можно будет вообще убираться, куда подальше, никто уважать-бояться не станет. А врагов-соперников у нас здесь хватает – тот же Вальдинг. Тот еще нидинг, в открытом бою посмотрели бы, кто кого, а так… Хитрый, гнус! И воинов себе поднабрал изрядно.
– Ты хотел что-то сказать об еврейских купцах, – соглашаясь в душе со всем сказанным, напомнил князь.
Ракса дернулся, едва не разлив по столу брагу:
– Это я! Я хотел про купцов сказать…
– У-у-у, гады-то! Особенно иудеи. Жадные, хитрые, за медяху – удавятся. Ради злата живут, как нелюди. Ничего, доберемся мы скоро и до них…
– Экий ты дурень, братец, – поддев, ухмыльнулся Готбольд.
Ракса хлопнул глазами:
– Это почему я дурень?
– А потому что конунг тебя вовсе не про то спрашивает. Не про всех купцов кряду, а только про одного…
Князь подставил опустевшую кружку кабатчику:
– Да-да, про Хаима бен Заргазу, знаете ведь такого?
– Еще бы не знать, – даны быстро переглянулись, и за обоих снова ответил Готбольд: – Обломали как-то об него зубы. Чего уж, дружина у купчины сильная.
– Что, вот, с налету на бен Заргазу и напали? – с деланной ленцою прищурился Рад.
– Ну да, – парни разом вздохнули. – Опростоволосились, чего уж.
