Андрей Посняков - Молния Баязида
Подъехав к обители, Раничев спешился и, сняв шапку, размашисто перекрестился на надвратную монастырскую церковь – деревянную, узорчатую, выстроенную настолько искусно-радостно, что при виде ее невольно хотелось улыбнуться. И есть же зодчие на Руси – экую радость сотворили!
– Что, служивый, глянется? – как-то незаметно подошел сзади монашек, молодой, длинноволосый в темной, подпоясанной веригами рясе и круглой шапчонке – скуфейке.
– Глянется, – оглянувшись на монашка, кивнул Иван. – Экось, какую красоту сотворили – сердцу радостно.
– Игнатий Отворот зодчий, – улыбнулся монах. – В полоне долгое время пробыл, у поганых, потом бежать удалось – и вот, выстроил.
– Славно, славно, – еще раз покивал Иван. – А скажи-ка, живет ли еще при обители Авраамий-дьяк?
– Авраамий-дьяк? – переспросил парень. – Как не жить? Живет. Посейчас его токмо нетути – в приказ пошел, дела делать.
– В приказ, говоришь… А где это?
– Да сразу за княжьим двором, у торга.
– Вот те раз, – улыбнулся Иван. – Это ж я какого кругаля дал!
Поблагодарив монаха, он отвязал лошадь и, взгромоздясь в седло, поскакал обратно. Вот и постоялый двор, рынок – Хевроний-тиун что-то закричал радостно – некогда было его слушать. Обогнув рынок, Раничев повернул налево и, не торопясь, как подобает приличному человеку, подъехал к длинной приземистой избе, выстроенной из серого теса, – судя по всему, в ней и располагался приказ.
– Интересно только – какой? – спешиваясь, усмехнулся Иван. – Надеюсь, не тайных дел.
Поднявшись по крыльцу, он обошел очередь страждущих с многочисленными корзинками, из которых местами доносилось кудахтанье, а местами торчали рыбьи хвосты да рыбьи головы. Взятки – а что поделать? В эти времена жалованье приказным платили редко, в общем-то, повсеместно и вообще не платили, так на что жить прикажете? Правильно, только на мзду дьяки и жили.
– Авраамия? Старшего дьяка? – переспросил прилизанный служка с заложенным за левое ухо куриным пером. – Занят он шибко…
– А я вот тебя, ярыжку, саблей, – Раничев без долгих проволочек вытащил из ножен клинок – знал хорошо, как с подобным крапивным семенем обращаться.
Дьяк запищал и, забившись в угол, замахал руками:
– Да доложу я, посейчас и доложу.
Посетители с нескрываемым одобрением посмотрели на Ивана:
– Так их, ярыжкиных харей, так!
Дьячок – или, скорей, подьячий – ужом проскользнул в горницу, и сквозь не до конца прикрытую дверь слышно было, как загнусавил…
– Кто там еще такой быстрый? – грозно выглянул в сени дьяк в сером полукафтанье и опашне с собачьим мехом. Лицо долгоносое, умное, сам весь из себя длинный, нескладный, этакая верста стоеросовая или оглобля. – А ну, посейчас прикажу стражам отнять сабельку да…
Раничев вдруг улыбнулся:
– Так-то ты, Авраамий, друзей старых встречаешь!
– Друзей? – дьяк взял в руки поставец с горящей свечою… и едва не грохнул его на пол. – Иване! Жив, друже! Ну, проходи, проходи, чего встал?
Авраамий прихлопывал Раничева по спине и улыбался все той же искренней полублаженной улыбкой юного книжника, которым когда-то был и, похоже, оставался сейчас.
– Пойдем вот, – черным ходом он вывел Ивана на двор. – Вишь, избенка? Во-он там, у ограды. Моя.
– Что-то маловато для старшего дьяка, – ухмыльнулся Раничев.
Авраамий засмеялся:
– Это ты еще внутри не был. А ну, зайди-ко…
Иван пригнулся, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, шагнул…
– Бог ты мой! – он не удержался от удивленного возгласа. Везде, на сундуках, на широком столе, на скамейках и лавках, и даже на полу стопками лежали книги. – Вот это богатство! – с искренним восхищением молвил гость. – Что, все твои?
– Не все, – дьяк улыбнулся. – Что перебелить взял из библиотеки княжьей, что чернецы принесли, а что и сам на торгу выкупил. Да ты вот, глянь-ко!
Аккуратно сдвинув книги на край стола, Авраамий с тихо сдерживаемой радостью раскрыл увесистый фолиант из мягкой телячьей кожи. Половина страницы была исписана мелким красивым уставом с красными заглавными буквицами, половина был еще чистой.
– Хронограф, – как бы между прочим, пояснил дьяк. – По велению великого князя Олега Ивановича летопись сочиняю.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Иван. – Дай-ка, взгляну поближе… Ага… В лето шесть тысяч девятьсот третье, – Раничев чуть замялся, переводя в цифры затитленные буквицы летописи. – Ага, в девяносто пятом году, значит… посмотрим, посмотрим… – он прочел дальше. – Се лето нападоше на богоспасаемый град Угрюмов погании агаряне безбожного царя Тамер-бека, и покидоша во град каменья великие, и воиде, и сожге и разграбиша. А токмо велик есмь подвиг сей, что люди добрии сотворяху, со врагом презлым сражаючись добро. Те люди: наместник, боярин Евсей Ольбекович, воевода Панфил Чога, Тайгай, княжич ордынский, да Салим – из дальних краев вьюнош, да Иван, прозванием Раничев, скомороше… О как! – приятно удивился Иван. – Я тут, оказывается, в герои записан! А что ж ты про Феофана-епископа ничего не пишешь?
– Попробуй, напиши, – дьяк потускнел взором. – Феофан сейчас в силе. Князь его монастырю благоволит, землицу да серебро-злато жалует – видно, близкую смерть чует, вот и спасает душу.
– Н-да-а, – нехорошее предчувствие закралось вдруг в душу Ивана – может, и вовсе не стоило ехать искать справедливости ко двору рязанского князя? Хотел ведь пожаловаться на монастырь, а тут вон что…
– Окромя Феофана и еще наши враги есть, – тихо добавил Авраамий. – Феоктист, тиун княжий, власть взял большую – князь-то немощен, Феоктист именем его свое воротит.
Раничев встрепенулся:
– А что же Федор Олегович, княжич?
– Федор Олегович, увы, человек мягкий, ссориться ни с кем не хочет. Да и супружница его, московского князя Василия дочка, влияние большое на княжича имеет… А вообще же, Федор Олегович государем будет хорошим, – дьяк неожиданно улыбнулся. – Хоть и не будет при нем побед да завоеваний великих, да зато тишь да благолепие вполне утроится может. Кабы не людишки злые, как Феоктист-тиун да Аксен Собакин.
– Что, и Аксен здесь? – вскинул глаза Раничев. – Впрочем, да – где же ему еще быть-то?
– Батюшка его, боярин Колбята, недавно милостию Божиею помре, – Авраамий поджал губы.
– Прибрал, значит, дьявол козла старого, – безо всякого почтения отозвался Иван. – Теперь бы еще б и молодого… А он тут кем сейчас, Аксен-то?
– Да воеводою.
– Ничего себе! – Раничев присвистнул. – Достойный соперник. И значит, вся эта шайка-лейка пытается влиять на старого князя? Впрочем, почему – пытается? Влияет – и не без успеха.
– Ты где остановился, Иване? – тихо осведомился дьяк.
– На постоялом дворе, со своими.
– В Угрюмове давно ль был? У тебя ж там, кажется, дом?
– Ох, давно, – Раничев махнул рукой и невесело усмехнулся. – А про дом-то я и подзабыл. Интересно, стоит еще, или сожгли уже?
– А ты посмотри, съезди, – укоризненно покачал головой дьяк. – Чай, твое имущество, лично князем Олегом Ивановичем даренное, на то и бумага есть. Заодно, может, что о Лукьяне узнаешь.
– О Лукьяне? – у Ивана нехорошо заныло под ложечкой. – Он что, не в княжьем войске?
– Оклеветал его Феоктист, хотел в застенок бросить. Едва убежал Лукьян, да вот потом – словно сгинул.
– Убежал, говоришь? – Раничев внимательно посмотрел дьяку в глаза. – Что-то уж больно вовремя, не иначе предупредил кто, а?
– Ну я шепнул пару слов, – кивнул Авраамий. – Больно уж человек Лукьян хороший, а хорошим людям завсегда помогать нужно. Не так?
– Так! Совершеннейшим образом так, – обняв дьяка за плечи, расхохотался Иван. – Всегда и везде. Так что там с Лукьяном? С чего бы это Феоктист на него ополчился?
– Там не столь в Феоктисте дело, сколь в Аксене, – с усмешкой пояснил Авраамий. – Мы ведь с Лукьяном так и не переставали интересоваться убийцами старого воеводы Панфила. Помнишь то дело?
– Еще бы…
Раничев прикрыл глаза и словно наяву увидел синие тени на белом, блестящем от солнца снегу, себя самого, мчащегося на коне в Почудово – усадьбу старого Панфила Чоги и его приемной дочки – Евдокси… Снег из под копыт, и синее небо – и труп старого воеводы у ворот сожженной усадьбы.
– Там ведь много тогда погибло, – тихо произнес дьяк. – Сватов своих помнишь?
Иван кивнул:
– Ну да. Боярин Ростислав, Никифор-гость, старший дьяк Георгий… Царствие им небесное.
– Убиты ордынцами, – напомнил Авраамий.
– Ордынскими стрелами, ты хотел сказать? – вскинул глаза Раничев. – Ох, не верю я в ордынскую версию, незачем это ордынцам… А вот, скажем, Аксену…
– Так же и Лукьян думал… Да вот, сгинул…
Иван с неудовольствием посмотрел на дьяка:
– Да что ты все каркаешь? Сгинул, сгинул… Может, никуда и не сгинул, просто прячется где-нибудь в лесах. Он же не так глуп, Лукьян, Лукьян-отрок… Сколько ему сейчас? Лет шестнадцать? Восемнадцать?
