Анатолий Дроздов - Золотые апостолы
Колдун превращает человека на определенный срок или без срока. В последнем случае несчастный ходит оборотнем до тех пор, пока его не переворотит более искусный колдун. Такие невольные оборотни зовутся "зачарованными" и сохраняют человеческое сознание и чувство. Они питаются обычной человеческой пищей, ибо в противном случае, перейдя на волчий рацион, забудут в себе человеческое и станут обычными лесными жителями. Часто несчастные приходят к своим домам и жалобно воют, прося вынести кушанье, известны случаи, когда родственники обращенных много лет питали их так, пока тем или другим способом не возвращали их в первобытное состояние…
Когда колдун перевоплощается сам, такого оборотня зовут "вольный", то есть обороченный своею волею. Существует много способов такого перевоплощения, но наиболее известный, это когда колдун ночью, в полнолуние, втыкает один или несколько ножей в землю и перепрыгивает их, кувыркаясь. Ежели нож один, то нужно кувыркнуться три раза, ежели три, то достаточно и одного. Существуют разные мнения насчет того, как следует втыкать те ножи: остриями вверх или землю. Один древний старец поведал мне, что для перевоплощения применяются специальные ножи с двумя остриями и рукояткой посередине. Сковать те ножи должен кузнец Великим Постом в полнолуние, иначе действовать не будут. Неясно, освящают такие ножи в церкви или колдун наоборот читает над ними свои бесовские заклинания – мнения на сей счет существуют прямо противуположные.
Ежели "зачарованные" оборотни весь срок своей порчи пребывают в одном виде и теле, то "вольные" меняются. Поначалу они выглядят так же, как и обычные волки. Но стоит "вольному" в обороченном виде зарезать скотину или человека, как он начинает чернеть и увеличиваться размером – до тех пор, пока не станет формами и весом в своих прежних человеческих пределах. Поелику колдуны в своем природном естестве нередко бывают велики ростом и грузны, то "вольные" оборотни, достигшие размеров человеческого естества, нередко огромны и страшны. Их еще называют "зрелыми".
"Зрелые" оборотни особенно опасны. Перевоплотившись в волка для нанесения вреда роду человеческому, колдун, умышленно или нечаянно убивший животное или человека в обороченном виде, уже не может остановиться и продолжает убивать, после каждой жертвы своей становясь чернее мастью и более тяжелого веса. Ежели ранее колдун мог перевоплощаться или нет по своему желанию, то в "зрелом" виде он уже не может остановиться и оборачивается каждую ночь. Неутолимая жажда крови мучит его, он рыщет по селам и весям, ища свои жертвы. Такие оборотни способны обезлюдить целое село и даже край, поелику с их появлением люди бегут прочь из таких мест…
Убить "зрелого" оборотня в отличие от обычного крайне тяжело. Ни пуля, ни рогатина, ни другое оружие его не берут, то есть не причиняют вреда. "Зрелого" оборотня можно застрелить из ружья пулей, отлитой из серебра особым способом и при сопровождении этого действа специальными заклинаниями. Стрелок должен попасть этой пулей оборотню прямо в сердце, что чрезвычайно затруднительно, учитывая, что оборотень появляется только ночью и не любит изображать из себя мишень. Еще оборотня можно заколоть специальным ножом, который применяется для перевоплощения. Но нужно, чтобы таким ножом ранее обязательно воспользовались по назначению, тогда в нем появляется необходимая для убиения оборотня сила. Однако трудно представить смельчака, который, взяв такой нож, выйдет на смертельный поединок с исчадием ада. Еще, как говорят, "зрелого" оборотня может убить другой, "вольный", то есть колдун колдуна. Известно, что колдуны не любят друг друга и соперничают. Но были ли такие случаи, неизвестно.
Горе тому краю, где появится "зрелый" оборотень! Великая беда…"
* * *
Я откладываю в сторону хрупкие серые листы старой рукописи. Пора мне завершать…
Поездка в Горку так изменила мою жизнь, что не знаю, с чего начать. Наверное, с самого последнего. Я стал кандидатом наук, защитив ту самую, недописанную мной год назад диссертацию. Должен признаться, что де-факто дописал ее за меня Владимир Петрович Павленко. (Стыдно мне! Стыдно.)
– Негоже тебе сейчас без степени! – возразил Павленко в ответ на мои робкие извинения. – К тому же работы у тебя – воз, – и добавил с гордостью: – Если бы каждый мой аспирант совершал такие открытия…
Хотя тема диссертации никак не связана с находкой в Горке, защита прошла по выражению Стаса "со свистом". Никто из членов ученого совета не решился бросить мне черный шар, потому что это означало бросить его в лицо Павленко. Чтобы устроить традиционный кандидатский банкет, мне пришлось продать "эскорт", выменянный когда-то впопыхах. И Кузьма подарил мне темно-синюю "омегу" – такую же, какая была у меня до поездки в Горку. Только поновее. Я пробовал отказаться, но он так свирепо глянул, что я разом умолк.
Работы по научному описанию горкинского клада у меня, действительно, случилось так много, что пришлось уволиться из архива и перейти преподавателем в университет. Тем более что заниматься прежним левым бизнесом с родословными стало не с руки: что нормально было для рядового историка, выглядело иначе для автора величайшего научного открытия. От голодной смерти, что грозила мне, как простому преподавателю, меня неожиданно спасло правительство Польши, выделившее перспективному ученому после первой же его публикации о кладе Чишкевича небольшой грант. Узнав об этом, профессор Павленко побагровел и куда-то сходил. После чего грант мне выделило и наше правительство. Так что в этом году я живу не бедно. В будущем? До будущего еще надо дожить…
Горкинский клад разлучил меня с другом. После совместной публикации в научном журнале, нас со Стасом стали приглашать с докладами на международные конференции. Мне с моей диссертацией ездить было недосуг, поэтому за двоих отдувался Стас. С большой охотой. Из одной такой поездки он вернулся, чтобы подать заявление об увольнении. Формальной причиной заявления стало приглашение на работу в один из польских университетов. Подлинной – паненка Ядвига, приехавшая вместе со Стасом проследить, чтобы он, не дай Бог, в последний момент не передумал. Ядвига оказалась девушкой в возрасте, высокой, широкой в кости, с лицом решительным и волевым. Она преподавала в университете, пригласившем Стаса на работу, а ее папа работал там же ректором. Так что причину приглашения можно было не обсуждать.
– Поведет она Стаса до костелу, как быка на веревочке! – сказала Рита во время нашей прощальной вечеринки. Ей паненка Ядвига не понравилась.
Но потому, с каким обожанием Стас смотрел на свою Ядю, было ясно, что он ничуть не против этой веревочки, и даже постоянно проверяет, крепко ли та завязана…
Сама же Рита отвела Кузьму в церковь, где я присутствовал в почетной роли дружки – держал над Кузьмой тяжелый свадебный венец. Несколько раз в течение обряда мне хотелось дать ему этой железякой по голове, но я сдержался.
В конце мая Рита родила мальчика, которого назвала Акимом. Кузьма не возражал. Через два месяца после родов мы были у нее в отведках. Рита вынесла в зал маленький копошащийся комочек и сунула его мне. Младенец, вылитый Кузьма, повозившись, пристроил голову у меня на сгибе локтя, затих и улыбнулся, показав беззубые десны.
– Смотри! Узнал тезку! – засюсюкали вокруг, выхватили у меня ребенка и утащили. И правильно сделали. Я даже не успел пожалеть о том, что мальчика зовут Аким Кузьмич, а не Сергей Акимович…
Из своей отмороженной газетки Рита уволилась сразу по возвращению из Горки. Она не написала ни строчки о своих приключениях, о найденном кладе сообщили другие. Была даже устроена выставка в государственном музее, на которую собралось столько журналистов, что я был поражен, насколько много людей этой профессии обретается в столице. Моя испуганная физиономия появилась на газетных страницах и даже пару раз мелькнула на экране телевизора.
– Теперь ты знаменитость! – прокомментировал все это профессор Павленко. – Вписал свое имя в науку.
Он, конечно, преувеличил. Со временем в учебниках для студентов исторических факультетов появится главка о горкинском кладе, в сноске мелким шрифтом будет напечатана фамилия того, кто его нашел. Мало кто из студентов прочтет эту сноску, и ни один преподаватель не станет снижать им оценку за незнание научного подвига Акима Сергеевича Ноздрина-Галицкого. Сик транзит глория мунди… Так проходит земная слава (лат.). Рита, оставив журналистику, открыла частное издательство. Пока ни одной книги это издательство не выпустило – Рита все еще ведет поиск авторов. Скорее всего, первым буду я. Мне велено написать о событиях в Горке. Не знаю только: понравится ли ей мой рассказ? Впрочем, неподходящее она или вычеркнет, или исправит.
За год мы только раз поговорили с Кузьмой о случившемся в подземелье.
