Василий Звягинцев - Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою
Он захлопнул книгу, и тут вдруг из-за спины послышался голос. Президент даже вздрогнул слегка от неожиданности.
— И что же вы почерпнули, Георгий Адрианович, из сего кладезя мудрости?
Он обернулся. На диване полусидел, касаясь опоры только одной стороной обширного тела, скандальный журналист Волович, о существовании которого Президент совсем забыл — других забот хватало. Да и находился тот вчера в мало вменяемом состоянии. Но сейчас он был на удивление свеж несмотря на встрёпанность причёски и быстро проступившую небритость. Да и не похоже, чтобы похмельем маялся или от раны чересчур страдал.
— Вчера нам поговорить, да и познакомиться толком не было времени, — с несколько двусмысленной улыбкой продолжил раненый. — На всякий случай напомню — Волович моя фамилия, Михаил, если угодно. Писал много, преимущественно публицистику и стихотворные памфлеты. В том числе и лично в ваш адрес.
Сказал и упёрся в Президента сильно выпуклыми карими глазами, умными на удивление. Обычно глаза навыкате воспринимаются с заведомым предубеждением.
— Ну, писали и писали, — как можно безразличнее ответил Президент. — Чем же вам ещё деньги зарабатывать? По нынешнему времени получать гонорары, как Горький в разгар своей дореволюционной славы, на голом литературном мастерстве не выйдет. Ниспровергателям куда лучше платят… заинтересованные лица.
— Горький тоже антиправительственных вещей много написал, — слабо возразил Волович, слегка раздосадованный слишком толерантной позицией собеседника.
— Было такое, — пожал плечами Президент. — Сначала к низвержению самодержавия призывал, потом «Несвоевременные мысли» против большевиков издал. Но знаменит всё же не этим. Вы бы сами попробовали что-то вроде «Жизни Клима Самгина» изваять, с тем же литературным и финансовым успехом…
— А вы неплохо разбираетесь в истории литературы, — сменил явно невыигрышную для него тему Волович.
— Ну, как же, — широко улыбнулся Президент, ставя книгу на полку. — Вот даже Платона на досуге полистываю. Не только фельетоны Жванецкого да ваши…
— Извините меня, конечно, Георгий Адрианович, — словно бы засмущался Волович, — но не могли бы вы мне стопарик коньячку вчерашнего коллекционного нацедить. Страх как укрепить слабеющие силы требуется, а вставать мне очень трудно пока. До туалета ещё доползаю кое-как, за стулья цепляясь да по стеночке, да и то исключительно из самолюбия. Никакими усилиями не могу заставить себя у столь прелестных существ, как наши героини, «утку» попросить…
— Отчего же, — Президент открыл среднюю дверцу шкафа, откуда вчера Фёст доставал бутылки. — Судя по господствующим в этом доме нравам, наш с вами поступок не выходит за пределы хорошего тона…
— Да уж! — поддержал его Волович, на самом деле понятия не имевший, что за нравы на самом деле царят в доме Фёста и его невыносимо очаровательной заокеанской подруги. Как и многие другие, Волович автоматически запал на Людмилу, с первой секунды, как увидел её на тротуаре перед редакцией. Ничего подобного её загорелым ногам, издевательски-демонстративно прикрытым сверху сантиметров на тридцать коротенькими потёртыми шортами, он в жизни не видел, хотя побывал на доброй сотне самых престижных пляжей мира. На рекламах чулок или колготок, вовсю использующих фотошоп, подобное может быть, но не в реальной жизни. Кстати, грудь Вяземской под обтягивающей майкой впечатлила его гораздо меньше: тут у него были другие эстетические критерии.
— Если здесь Мила хозяйка, то так и есть… — лёгкая тень гримасы, пробежавшая по его лицу, позабавила Президента.
— А что, вам Герта не понравилась? — деланно удивился он. — Тоже весьма красивая девушка, вдобавок — спасительница, моя, а главное — ваша.
— Нет уж, вы меня извините. Ничего личного, как говорится, но меня Афродита гораздо больше возбуждает, чем Афина Паллада. Хотя по дошедшим до нас скульптурным изображениям своими женскими статями и прелестями они не сильно отличаются… Мне просто не очень нравятся, даже настораживают девицы, бегающие с автоматами, палящие во все стороны, способные материться, как сверхсрочник-боцман и умеющие одним ударом нежной ручки перешибить человеку хребет…
— Но столь очаровавшая вас мисс Вяземская тоже… — Тень усмешки не сходила с лица Президента. Светский разговор, что лучше для укрепления хорошего утреннего настроения?
— У неё это только непринципиальный эпизод, — упёрто возразил Волович, а про себя задумался: как же оно на самом деле? Девушка-консультантка то ли из Парагвая, то ли из Сан-Франциско, но ведёт себя здесь ничуть не скованнее и не политкорректнее, чем дева-воительница баронесса фон Витгефт. Юной иностранке переодеваться в военную форму чужого государства, брать в руки оружие и в открытую воевать с вооружёнными силами и правоохранителями… У них в Штатах такие шалости на пожизненное тянут. Впрочем, это только если иностранка на их территории чем-то подобным займётся. А наоборот — пожалуйста, никаких ограничений.
— Вы удивительно много помните из случившегося вчера, — сказал Президент, когда журналист упомянул фамилию и титул Герты. — А выглядели…
— Так в этом и суть моей профессии, Георгий Адрианович, — весело провозгласил Волович, принимая из рук Президента тяжёлую серебряную чарку дореволюционной работы, стандартного для такой посудины объёма[63].
— Никто не поверит, что лично вы мне спасительную дозу живительной влаги поднесли! — провозгласил он и немедленно выпил. Ему нравился свой стиль, избранный для общения с Президентом, лишённый подобострастия, почти панибратский. А он ведь впервые встретился с этим человеком с глазу на глаз. До этого Михаил писал все свои памфлеты и инвективы, глядя только на его портрет или телевизионное изображение. И в прозаических или рифмованных периодах, казавшихся ему весьма изысканными, непременно изображал главу государства жестоким, злобным и одновременно мелким автократором, если до сих пор не пролившего реки народной крови, то только из прагматического расчёта и генетического страха перед Великим Демократическим Западом. Этот самый Запад и оплачивал труды Воловича по десятикратной, если не больше, ставке в сравнении с гонорарами авторов проправительственной или объективно-нейтральной прессы.
То, что «кровавый тиран» не только не велел до сих пор отправить Воловича «на дыбу и правёж» в подвалы своего Тайного приказа, но даже ни одного номера газет, где Волович печатался, не запретил, Михаила даже задевало. Прекрасно зная истинную позицию власти в отношении таких, как он, «золотое перо либеральной журналистики» считал, что той следовало бы быть пожёстче. Как в восхитительные времена «Серебряного века», судя по фельетонам из пожелтевших подшивок «Нового Сатирикона». Там полиция за печатные выпады против особы Государя обычно штрафовала издателя на смешную сумму в пару тысчонок, а уж чересчур распоясавшегося «обличителя», вроде Дорошевича или Аверченко могла и засадить (исключительно по суду) на месяц-другой «в холодную».
Если б ему, Михаилу Воловичу, «сатрапы оккупационного режима» организовали аналогичный срок в приличном ИВС[64], с вежливым персоналом и сервисом хотя бы трёхзвёздочной гостиницы (но уж не ниже, иначе весь Запад всколыхнётся гневом и возмущением), он бы автоматом получил какую-нибудь Пулитцеровскую премию, минимум грин-карту США, удостоверение политического беженца и билет, с открытой датой вылета в любую страну ЕС и всего НАТО в целом.
Но такого подарка власть, олицетворяемая этим вот радушно-ироничным человеком, ему так до сих пор и не сделала. А на более «острую» акцию, вроде той, что вчера предлагал Ляхов, Волович благоразумно не отваживался. Месяц ИВС или хотя бы «трояк» Зоны — принципиально разные вещи. Однако всё равно схлопотал осколок в задницу и чудом избежал пули. Между глаз или в затылок, смотря по обстоятельствам. Заодно и понял, как-то сразу, что власть такого Президента — далеко не худший вариант в этой стране.
— Теперь буду всем рассказывать, да только не поверят ведь, — сокрушённо вздохнул Волович, занюхивая коньяк рукавом пёстрой рубашки, в которой и спал. — Если вообще представится впредь такая возможность…
И взглянул на Президента неожиданно остро, пронзительно, со вторым или третьим смыслом, кроющимся за самыми обычными словами.
— Какие-то сомнения испытываете? — Президент, только что отнюдь не собираясь этого делать, присел за стол напротив Воловича, рассеянно взял со стола полупустую сигаретную пачку, почти машинально закурил. Кажется, давно оставленная привычка вернулась к нему всерьёз и надолго. Да почему бы и нет? На так называемый «имидж» теперь наплевать, а без хорошего табака ему все пять лет, что он не курил, постоянно чего-то не хватало. Только уж если начинать, то надо переходить на трубку. Трубка придаёт многозначительность и особый мужской шарм, как, например, артисту Янковскому…
