Евгений Красницкий - Бабы строем не воюют
– Так я боярыня…
– Ты, Анька, только НАЗЫВАЕШЬСЯ боярыней! Пока. А станешь ли… Воинов наставниками служить прислал сюда Корней, и служат они ему, значит, и приказывать им может только он! Ты же можешь их просить. Но и приказывать тоже можешь… Сидеть!
Аристарх ухватил Анну за руку, не давая возмущенно вскочить и уйти: последние слова старосты она восприняла как нескрываемое издевательство.
– Сидеть! Я тебя учу, а не измываюсь! Ты здесь, в крепости, как я в Ратном. Поняла?
– Что-о? – Удивление было таким, что Анна даже забыла про обиду. – Как ты-ы?
– Именно! Корней в воинских делах главный, а я – в обыденных. Коли я в своем праве, то и Корнею приказать могу, но в его дела встревать – ни-ни! Так и ты здесь главная в делах обыденных и в этих делах имеешь право приказать любому, а в делах воинских… Леха твой хоть и называется старшим наставником, но против Филимона… иногда и вовсе никто.
– Как это иногда?
– Заставить тебя снова самой додумываться, что ли? – Аристарх скривился и поскреб в бороде. – Не-а, ну его на хрен, так расскажу.
«Вот радость-то! Ну прям одарил!»
– Ты, Анюта, конечно, можешь меня спросить: «А строительство – дело обыденное или воинское?» А я отвечу: это как посмотреть! Вот нынешний случай с помостами… Ежели ты скажешь: «Приказываю проверить, верно ли артель помосты для стрельбы поставила?» – будешь не права! Это – дела воинские. А вот ежели скажешь: «Приказываю с плотниками посчитаться за то, что меня, боярыню, дурой захотели выставить», – в самый раз! Корней наставникам твое достоинство блюсти наказал… Если и не сказал о том напрямую, то все и так всё правильно поняли, не отроки, чай. И получается, что ты приказываешь исполнять волю воеводы – раз. А еще приказываешь покарать за пакость в обыденной жизни – два.
– И что ж, мне всякий раз так?
– Ага! Я ведь тоже все время по тонкой грани хожу: вот тут я могу приказать, тут не могу, а вот тут зависит от того, как дело повернуть. Это тоже тягота начального человека, и никуда от нее не денешься. И не говори мне, что это трудно; бабы, почитай, всю жизнь этак извиваются: детям можно приказывать, мужу – нет, но бывают случаи, когда можно. Что, не так, скажешь?
Возразить в общем-то она ничего не нашла, разве что опять вспомнить, как ошибочно посчитала наставников своими людьми, но… Неожиданно, начисто порушив нравоучительность разговора, Анна хихикнула.
– Ты чего? – удивился Аристарх.
– Так стена-то… хи-хи-хи… стена-то недостроенная! Хи-хи-хи!
– Ну и что?
Анна и сама не понимала, с чего это ее разобрало при таком серьезном разговоре, да еще при Аристархе! Но остановить смех не могла и заливалась, как девчонка, только что не заикалась от хохота.
– Так ведь… хи-хи-хи, ой, не могу… так говорят же… хи-хи-хи… Полра… полработы дуракам не показывают! Хи-хи-хи!
– И что?
– Так выходит… хи-хи-хи… я ум… я умная… хи-хи-хи… в крепостном строении умная… о господи, лопну сейчас… хи-хи-хи… они мне сами это, считай, сказали… хи-хи-хи… ой, мамочка!
– Гы… ну Анька… гы-гы-гы… ну зараза… это ж… это ж надо придумать! Гы-гы-гы!
Смеялся, впрочем, Аристарх недолго. Примолк на короткое время, расправил усы, глянул на собеседницу очень серьезно и заговорил спокойно, не повышая голоса:
– Ну ладно, повеселились и будет. До сих пор я тебя, Анюта, учил, а теперь ругать начну.
Анна насторожилась: стало понятно, что ничего хорошего от продолжения беседы ей ждать не приходится, хоть и говорил староста негромко, неторопливо, не употребляя бранных слов.
– Стезю свою ты, боярыня Анна Павловна, на нынешнее время правильно поняла: все свои силы, умения и разум употребить на благо крепости, Академии, Младшей стражи и всего, что им сопутствует. Решение твое правильное, но выполняешь ты его нерадиво, а от этой твоей нерадивости прочие беды проистекают. А коли не одумаешься, то будут и далее проистекать. Сама ты этого, конечно, не замечаешь; люди многое сами за собой не замечают, а со стороны видно очень хорошо. Вот я тебе об этом сейчас и поведаю. …А если станешь в заблуждении своем упорствовать, то и иные средства, окромя словес, для твоего вразумления найдутся.
«Эх, дядька Аристарх, дядька Аристарх… Если бы не замечала! Не в нерадивости дело. Да я об эти беды, как об стенку, колочусь, а не знаю даже, с какого боку к ним подступиться. Все наощупь».
Аристарх замолчал, в упор глядя на Анну, но та не сочла нужным что-либо говорить, лишь слегка кивнула, показывая, что внимательно слушает. Было понятно: приятель свекра не угрожал, не пугал, а лишь показывал собеседнице, что случившееся для него не новость, не неожиданность, а нечто вполне ожидаемое и понятное, и средства исправления сложившегося положения и ему, и Корнею давно известны. А уж сомневаться, что они готовы при нужде эти средства применить, не приходилось, особенно после поучения о поиске общего в разных событиях.
– Сильно надеюсь, – ехидным тоном продолжил Аристарх, – что дураками ты меня и свекра своего не почитаешь, а потому и не думаешь, что мы не понимаем, какая взбаламученность мысли проистекает от беременности Листвяны у людей нам близких, дальних, да и вовсе посторонних тоже. Опричь того радуюсь, что не представляемся мы тебе и слепцами, не видящими неспособности Татьяны заменить тебя на месте большухи в лисовиновской усадьбе. И уж вовсе в несказанном счастии пребываю от мысли, что не держишь нас с Корнеем за сопляков-девственников, не подозревающих о тихой, но свирепой бабьей грызне среди вашей куньевской родни.
«Ну, прям говорит как пишет! Этакие кружева словесные только на пергаменте и узришь… А ежели вы не дураки, не слепцы и не сопляки безмозглые, так какого ж рожна ждете, пока я приеду и порядок наведу? Корнею один раз только рявкнуть и пришлось бы…»
Аристарх выставил вперед ладонь, останавливая собравшуюся вставить слово Анну, досадливо поморщился от того, что приходится отвлекаться от главной мысли, но говорить продолжил все так же негромко и неторопливо:
– Знаю, что хочешь сказать. Мол, многое в бабьих делах мужам незаметно, а недоброе копится-копится, а потом прорвется, а ты это все видишь и понимаешь… Пустое! Да, видим и замечаем не всё, так нам мелочи и не надобны – главное-то понятно. И что копится, тоже не страшно. Пусть прорвется, мы тут же и задавим. Задавим безошибочно, понеже все наружу выставится, и уже ни одна зараза не сможет невинные глазки состроить и спросить: «А что я такого сделала?» Да и спросить не осмелятся, а если осмелятся… Поняла, надо думать?
«Пустое, как же! Все бы вам давить… Ну да, это ж проще, чем упредить и предотвратить…»
– Поняла… – негромко, в тон старосте, проговорила Анна. – Пожалеют, что на белый свет родились…
– Ну… как-то так. Да. А теперь молчи и слушай! Ты уже решила положить все свои силы на дела здешние, – Аристарх повел головой в сторону крепости, – и все-таки, вопреки своему решению, лезешь в дела ратнинские. Причин тому я вижу две. Первая – твоя уверенность в том, что мужи в бабьих которах не разберутся и доведут до беды. Зря так думаешь. Чего-то мы действительно не видим и не понимаем, ибо то дела бабьи, и встревать в них нам не след. Чего-то замечать не хотим, ибо мужам зазорно в то влезать.
«Зазорно им… А до крови доводить не зазорно!»
– Но главное зрим, понимаем и знаем, как пресекать либо поддерживать, но действия наши уже вам, бабам, либо не видны, либо непонятны. Так себе впредь и мысли. Таинства ваши… гм… есть ведь и такое, что мужам и впрямь знать не надобно. Так ведь?
– Так, но…
– Никаких «но»! Если мы с Кирюхой не тычем пальцем и не кричим, аки молокососы: «А я знаю! А я видел!» – еще не значит, что мы слепые, глухие и из ума выжившие. С первой причиной – все. Теперь вторая. Она хуже первой, ибо если первая причина более от ума проистекает, вернее, от его недостатка, то вторая – от того, что не удержалась ты, в бабьи дрязги влезла да себя над всеми остальными бабами поставила! Тоже мне – боярыня! Не стыдно? А? Свекровь-то хоть свою покойную вспомни: она себе такое позволяла? Ведь и по уму, и по силе, что телесной, что духовной, ей, почитай, равных в Ратном не было. Да она ту же Варвару могла бы мордой по грязи возить как угодно, но хоть раз ты что-то подобное за ней замечала? А теперь помысли: какова доля ТАКОЙ жены в Корнеевом сотничестве? Более половины или менее? И какова должна быть твоя доля в будущем Михайловом боярстве?
«А я что делаю? Ведь изо всех сил стараюсь! Кто бы еще подсказал – как надо. В кои веки раз приехал, наорал… «Мордой по грязи возить»… А ты сейчас что делаешь?..
…Но про Мишанино боярство – тут Аристарх прав: думать надо, и думать крепко. Не приведи господи, ошибусь, да так, что исправлять потом большой кровью придется. Так что лучше сейчас промолчу, чтобы потом слезы не лить».
– Таковы, значит, причины… М-да… – Аристарх покривил рот в усмешке. – Да знаю я, знаю, что ты со мной не согласна! Тьму слов найдешь, чтобы мне возразить, а на кой они мне? Мне от тебя мысль требуется! Пусть хоть одна, но дельная. И пусть она с моими в чем-то разойдется – не можем мы с тобой думать одинаково – однако быть та мысль должна боярской, а не бабьей. Так что держи язык на привязи, а мысль выпускай на волю, только не сейчас, а потом. А сейчас слушай меня дальше.
