Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

Я отошла подальше, чтобы не смущать подругу.

Ко мне подошел один из мужчин, чуть хитро улыбаясь.

— Если хотите, то мы можем вас покормить, — предложил он.

Я посмотрела на военного, не веря своим ушам.

— Что, правда? Настоящей едой?

— Ну, у нас, конечно, не барские разносолы, но макароны сегодня на обед. Макароны по-флотски, если вас это устроит.

Боже, макароны! Это звучало, как какая-то пища богов! Я даже не поверила. Невольно я сглотнула голодную слюну, и, видимо, всё было написано на моём лице без слов.

— Пойдемте за мной, я вам положу порцию, — сказал мужчина.

Я пошла за ним, как завороженная. Даже не верилось, что сейчас я буду есть что-то съедобное и настоящее.

Глава 21

После звонка домой я была воодушевлена, настроение зашкаливало отметку «отличное». Услышала Сонечку — и на душе потеплело. Бедные мои девочки, бросила их на амбразуру, а сама свалила на другой конец света. Но ничего, я верю в них, они справятся.

Да и кому они, по сути, нужны без меня? Очень хотелось, чтобы пока я здесь проживу эту маленькую жизнь, на большой земле все поуспокоилось и про меня, главного возмутителя спокойствия, забудут. Конечно, вряд ли так повезет — всего-то неделя прошла, а всколыхнули общественность мы знатно… Но верить в лучшее хотелось!

На обратном пути мы с Ариной обсуждали произошедшее.

— Арина, все хорошо? — спросила я, заметив, что подруга идет, погруженная в свои мысли.

Она резко повернулась:

— Да, Ань, хорошо. Ты знаешь, я так рада, что смогла с тобой поделиться… Этот человек… он мне стал небезразличен. Но ситуация такая сложная… Я просто каждый раз, когда с ним, забываю обо всем. А когда остаюсь одна, понимаю, насколько все это обречено. Там и власть, и… семья. Что больше всего меня убивает. Я не хочу быть разлучницей. Это отвратительно. Но я и его могу понять… У нас такое общение, понимаешь… не придерешься. Там нет никакой пошлятины, никаких намеков. Но при этом такая душевная теплота, что я просто не могу найти в себе силы отказаться от этого. Это настолько мощно и необычно для меня…

Я остановилась и обняла подругу.

— Арина, — сказала я, — ты знаешь, я не хочу и не буду тебе давать советов типа 'плыви по течению, а там будь что будет. Нет, это неправильно. Мы должны, мы обязаны думать о том, что делаем, к чему это приведет. Брать на себя ответственность за свои действия, за свою жизнь. Может быть, эта судьба и предрешена, может, ничего и нельзя изменить. Но! Мы сейчас здесь, в моменте, мы об этом не знаем. Каждое наше действие, каждый наш поступок влияет на конечный результат.

— Скажешь тоже! Судьба, — подруга неуверенно улыбнулась.

— Нет же. Я о другом. Условно, мы должны пройти этот остров, это испытание. Можно в самом начале сдаться и сказать: «У меня лапки». А можно гордо пройти все испытания. Да, можно не победить в конце. Но сказать: «Я сделал все от себя возможное, я старался, я остался человеком, я остался личностью. Мне не стыдно перед тем, что мое поведение, мои поступки покажут на весь мир». И я думаю, что вот это важно — оставаться, прежде всего, человеком.

Арина посмотрела на меня своими широко распахнутыми янтарными глазами, с каким-то восхищением.

— Ты знаешь, Ань, — сказала она, — мне иногда кажется, что ты такая взрослая, такая мудрая, что я по сравнению с тобой просто девчонка. Хотя, по сути, я тебя на несколько месяцев старше!

Мы вместе рассмеялись.

— Спасибо, конечно, — ответила я. — Сомнительный комплимент, но я его приняла. Пошли уже в лагерь, смеркается. Еще, чего доброго, нас потеряют, пойдут искать, а потом что-нибудь вскроется и не оберешься последствий. Зачем это нам надо?

Арина рассмеялась.

— За мной уже как-то Алексей увязался. Щупленький такой. «Давай помогу, да давай помогу», — сказала она. — Помощничек тоже мне! Ходят, высматривают, кто более благосклонен, к тому и липнут. Я не понимаю, они что, действительно на что-то рассчитывают? Здесь столько камер, столько народа… Они думают, что кто-то с ними согласится на близость при стольких зрителях? Да весь мир за ними следит! Не знаю, как себя девушки ведут, но для меня это так непонятно и возмутительно. Я, если честно, просто в шоке. Пошла звонить — за мной Алексей этот увязался. Еле отвертелась. Уже на подходе к штабу меня встретили военные, а он подофигел и свалил в закат. Не знаю, правда, что он подумал и рассказывал ли он кому-нибудь, но ко мне больше, слава богу, не подходил.

На этой веселой ноте мы вошли в лагерь, и наш разговор стих. Возле костра уже вовсю готовился ужин. Мы присоединились и пошли помогать чистить бананы и кокосы. Арина посмотрела на меня, чуть улыбнулась и вздохнула. Я её поняла, как никто другой. У нас были набитые вкусным, сытным ужином желудки, а люди здесь голодали. Это, конечно, было очень некрасиво с нашей стороны, но сказать, что я сожалела о том, что наедалась макарон до отвала, пока у меня не заболел живот, не могла. Это были, пожалуй, лучшие макароны в моей жизни!

Вечер прошел довольно напряженно. Разделенные на племена участники ходили по лагерю и присматривались друг к другу. Уже началась дележка вещей, но никто не мог прийти к общему знаменателю.

У нас были одни носилки и один гамак. Вроде бы носилки полезнее, но кто-то вцепился именно в гамак, твердя, что он там спит, что ему там удобно и всё такое прочее. И так цеплялись за каждую ложку… Краем глаза я заметила, как кто-то взял пару вилок и сунул себе за пазуху, просто нагло утащив их из общей кучи.

Конечно, такие мелкие неурядицы особо ничего не решали. Что с крышей над головой спать, что без нее — комфортно не было. А еще на горизонте сгущались черные грозовые тучи. Было понятно, что эту ночь нам придется мокнуть и стучать зубами, жавшись друг к другу.

Потому что от тропического ливня не помогала никакая крыша. И хоть строй её, хоть не строй — ситуацию это особо не меняло.

Ливень был страшный, жуткий, словно кто-то заливал нас из пожарного гидранта. Ведь вода, казалось, была везде! Ночь была беспросветной и тёмной, без Луны, без фонариков — будто сама природа решила поглотить нас во мгле. Мы постоянно сталкивались друг с другом, не видя и не слыша ничего, кроме ливня, стучащегося по брезенту, и раскатов грома, которые гремели, казалось, в наших мозгах.

Дождь лил стеной, словно неудержимый поток. В короткие затишья прибегал оператор — промокший, с замерзшими руками — и снимал нас, мокрых, дрожащих от холода. Выглядело это как издевательство и над нами, и над ним… Но шоу должно продолжаться…

Кто-то из девочек не выдерживал и пару раз тихо всхлипывал: нервы сдавали, а сил не оставалось.

Все были измотаны, хотели спать, но сделать это было невозможно. Вымокшие тряпки, на которых нам приходилось лежать, были ледяными и лишь усиливали эффект омерзения и отчаяния.

Развести костёр не представлялось возможным. Мы сидели кучками, словно воробьи на жёрдочке, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться и прикрываясь брезентом от бушующей стихии.

Иногда я впадала в забытьё, вырубалась на недолгое время. Но раскаты грома, ослепляющие вспышки молний встряхивали меня, подбрасывая из сна, и я снова просыпалась с дрожью во всём теле.

Казалось, этот кошмар не закончится никогда. Он растянулся в бесконечность. Уверена, что в эту ночь каждый проклял свое решение о поездке в этот «рай».

Наутро мы были разбиты, усталые и злые, израненные душой и телом. Предстояло разбирать временный дом, делить скарб и собираться в долгий путь, не ведая, какие испытания ждут ещё впереди. И даже в эти мгновения усталости и отчаяния проскальзывали на лицах улыбки и робкие слова поддержки: «Выдержим».

Когда вещи были практически разделены и упакованы, заговорил громкоговоритель. Мы все замерли, закинув головы и вслушиваясь в скрипучий металлический голос. Сообщение, которое мы услышали, одновременно рассмешило, раздосадовало и вновь рассорило всех.