Александр Рибенек - Любовь колдовская...
В конце концов, следы девочки затерялись. Иван не понимал, с чем были связаны эти частые переводы из одного детского дома в другой. Персонал не мог дать вразумительного ответа, люди юлили, не говоря всей правды. И лишь в одном детском доме нянечка шепотом рассказала ему, что с приездом Насти у них начали происходить страшные и зловещие вещи. Стоило кому-то обидеть девочку, и с этим человеком обязательно случалась какая-нибудь беда. Вот ее и отправили от греха подальше в другой детский дом. Единственное, что теперь знал Иван, это то, что девочку назвали Настей и дали фамилию Ростовой…
А потом началась война. Иван одним из первых подал заявление с просьбой отправить его добровольцем на фронт, и в июле сорок первого года уже оказался в своем первом окружении…
Под вечер им попалась одиноко стоявшая будка полеводческого стана, в которой раньше ночевали колхозники во время работы на полях. К ней вела пыльная, разбитая дорога, за которой до самого горизонта простирались неубранные хлеба. Видимо, наступление немецких войск застало местных жителей врасплох, раз они не успели даже уничтожить урожай, который ни в коем случае не должен был достаться врагу…
Капитан Стрельцов сделал знак, и его маленькая колонна остановилась.
— Востряков, Раков, пойдете со мной. Остальным ждать моего сигнала.
Иван опустил на землю противотанковое ружье, взял наизготовку автомат и осторожно двинулся вслед за командиром. Они подошли к будке. На двери не было замка, значит, в будке мог кто-то находиться в данный момент.
Иван встал с одной стороны двери, Раков — с другой. Они прислушались. Изнутри доносилась какая-то подозрительная возня и бормотание. Стрельцов быстро распахнул дверь, и они сразу же заглянули внутрь, готовые в любой момент пустить в ход оружие…
Поначалу глаза, после солнца непривычные к темноте, ничего не могли разглядеть. Потом постепенно вырисовались около десятка детских силуэтов. Но еще раньше, чем солдаты сумели разглядеть их, они услышали радостный крик:
— Это наши! Наши!
В следующий момент детвора с криками облепила их. Растерявшиеся от такой неожиданности солдаты не знали, что им делать. А дети уже карабкались им на плечи, хватали за руки, за ноги, плакали и смеялись…
Иван разглядел, что их было десять человек, начиная лет с четырнадцати и заканчивая карапузами, которым было не более трех лет от роду. Но была с ними и молодая, симпатичная женщина, лет двадцати двух-двадцати трех, одетая в простенькое легкое платьице, настолько потрепанное и запыленное, что теперь нельзя было сказать, как оно выглядело изначально. Не лучше выглядела и детская одежда. Было хорошо заметно, что дети испытывали в последнее время большую нужду…
— Капитан Стрельцов! — представился бывший начальник заставы, держа в обеих руках по ребенку, которые доверчиво прижались к нему и, видимо, совсем не хотели слазить. — Что вы тут делаете?
— Прячемся от немцев, — ответила девушка, стоявшая скромно в сторонке. — Мы — детдомовские, я — их учительница. Наш эшелон разбомбили, здесь все, кого мне удалось собрать.
— А как вы очутились здесь?
— Мы шли пешком, сбились с пути. Немцы далеко, товарищ капитан?
— Сами не знаем… Кстати, как вас зовут?
— Катя, — ответила девушка.
— Так вот, Катя, — ответил Стрельцов, — по всей видимости, мы находимся в тылу у немцев.
Девушка восприняла это сообщение спокойно. По крайней мере, на ее лице ничего не отразилось…
— Я догадывалась об этом. Сначала канонада перегнала нас, а теперь ее и вовсе не слышно.
— Вот такие пироги, Катерина, — Стрельцов обернулся к Ивану. — Востряков, зови наших, будем устраиваться на ночевку.
Иван осторожно освободился от детей, облепивших его, и направился к выходу. И вдруг замер на месте, как вкопанный. Перед ним стояла девочка лет тринадцати-четырнадцати с длинными черными волосами, заплетенными в тугую косу. Иван моргнул глазами, но прогнать наваждение не мог. На него смотрела Дарья, только совсем молоденькая. Такая, какой он помнил ее, когда вернулся в родной хутор со службы в Красной Армии в двадцатых годах…
Девочка испытующе глядела на него своими черными красивыми глазищами, а в душе его творился самый настоящий переполох. Целая буря чувств бушевала внутри него. Неужели такое возможно? Столько искал ее, а довелось встретить здесь, на войне, при таких неблагоприятных обстоятельствах…
— Тебя как звать, егоза? — поинтересовался он, стараясь унять волнение.
— Настя, — ответила девочка. — А тебя?
— А меня — дядя Иван, — он подошел к ней ближе. — А как твоя фамилия?
— Ростова, — сказала она и добавила. — Это потому что меня в Ростове в милицию подкинули, вот и дали такую фамилию.
Все сходилось. И примерный возраст, и имя, и фамилия, и даже обстоятельства, при которых она попала в детский дом. Руки Ивана затряслись, на глаза наплыла какая-то пелена. Он почувствовал, что вот-вот заплачет, и поспешил отвернуться.
— Востряков, ты все еще здесь? — сказал Стрельцов, увидев Ивана, который так и не вышел из будки, чтобы выполнить указание командира.
— Подожди меня здесь! — сказал он, словно девочка могла исчезнуть куда-то, и поспешил наружу…
Бойцы быстро расположились внутри будки. Было, конечно, тесновато, зато более безопасно. По крайней мере, шнырявшие в небе немецкие самолеты, которые не раз досаждали им за время пути, не могли заметить их…
— Итак, теперь вы в курсе событий, Катерина, — продолжал тем временем Стрельцов свой разговор с учительницей. — Я думаю, вам лучше остаться в каком-нибудь из хуторов и дождаться, пока Красная Армия не освободит эти места от фашистов.
— А как же вы?
— Мы — другое дело. Мы — бойцы Красной Армии, нам необходимо пробиться к своим… Конечно, не все из нас дойдут, кто-то может погибнуть, но на то мы и солдаты, чтобы сражаться. А у вас — дети, вы не имеете права рисковать их жизнями.
— Наверное, вы правы, — согласилась с ним Екатерина…
Стремительно темнело. Бойцы разделили свои более чем скудные припасы с детьми, которые уже давно ничего не ели. После этого скромного ужина Иван отправился на крышу будки, где расположился пост наблюдения. Вместе с Раковым ему предстояло отстоять два часа вахты, пока их не сменит кто-нибудь из бойцов.
Иван залез наверх и устроился на краю крыши, свесив ноги вниз и положив автомат на колени. На противоположном краю примостился старшина Раков. С этого места было далеко видно все окрестности. Если появится что-нибудь подозрительное на горизонте, они должны были предупредить своих товарищей…
На небе высыпали блестящие шарики звезд. Перед ним простиралась безбрежная степь, несмотря на войну, жившая своей жизнью. Приятный прохладный ветерок обдувал его лицо. Изнуряющий зной с заходом солнца несколько спал, но все равно было очень жарко.
Послышался шорох, возня, и на крышу взобралась Настя. Молча она уселась рядом с ним. Он не стал возражать. Иван был очень рад, что эта девочка находится рядом.
— Что, Настя, не спится?
— Не-а, дядя Иван, — помотала головой она. — Я вообще люблю ночь.
Они замолчали. Иван до конца еще не был уверен, что Настя — его дочь. Он никак не мог решиться и задать вопрос, опасаясь, что девочка неправильно может его понять. Но и мучаться от неопределенности тоже было невыносимо…
— Настя, — начал осторожно Иван.
— Да? — девочка повернула к нему лицо, ее глаза странно блеснули, словно она чего-то ждала от него.
— Скажи, а у тебя есть родинка вот тут, на плече?
Он показал место, где у него было родимое пятно. Иван с волнением ждал, что же ответит Настя. От этого ее ответа зависело многое…
— Есть, — ответила девочка, — а что?
Спазм перехватил Ивану горло, мешая говорить. На глаза навернулись слезы, что-то большое и теплое поднималось изнутри. Он обнял и прижал к себе девочку, чтобы скрыть свою слабость.
— Настя… Доченька… Я твой батька!
— Папа! — тихо произнесла девочка, и Иван почувствовал, как она крепче прижалась к нему. — Я знала, что ты найдешься! Я верила… Где же ты был все это время?
— Я искал тебя, доченька. Где я только не был!.. К сожалению, война помешала мне найти тебя…
— А мама?.. Где моя мама?
Иван не знал, что ответить на этот вопрос.
— Пропала наша мамка, доченька, сгинула. Не знаю даже, жива ли она.
— Жива, — уверенно ответила Настя. — Я очень часто вижу ее во сне, ощущаю ее присутствие…
Иван не стал говорить, что нечто подобное все это время ощущал и он. Словно кто-то оберегал его и в лагерях, и на войне. За год кровопролитных боев он ни разу не был даже ранен! Его товарищи шутили, что, мол, Иван, ты в рубашке родился, тебя и пуля не берет…
— Дочка, ты, конечно, могешь обижаться на мать, ить она бросила тебя…
— Она не бросила! — возразила девочка с такой горячей убежденностью, что Иван удивился. — Она не могла поступить иначе, — Настя помолчала немного, видимо, подбирая нужные слова, потом опять продолжила. — Когда я видела ее во сне, рядом с ней всегда был кто-то невидимый. От него веяло ужасом… Я думаю, что это было какое-то Зло, из-за которого маме и пришлось меня оставить в милиции.
