Василий Звягинцев - Мальтийский крест. Том 2. Черная метка
«Даже если и так, — отвечали трезвомыслящие, которых и среди иностранных политиков и журналистов находилось достаточно, — то остроумию русских можно только позавидовать. Что в их действиях незаконного или хотя бы удивительного? Во все времена существовали пираты на морях и разбойники на суше. И за безопасность караванов и обозов купцы всегда платили тому, кто эту безопасность мог гарантировать. Следовательно, либо мировому сообществу нужно перехватывать инициативу, либо — смириться с данностью».
В подходящий момент сказал своё слово в неофициальной обстановке американский президент: — любить Россию имеет право каждый. Недооценивать — только идиот. И сопроводил эту сентенцию несколькими историческими примерами. Чем ещё больше укрепил подозрения в том, что давняя евроатлантическая солидарность впервые с тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года дала трещину.
Прошла всего лишь неделя, и предупреждение Катранджи начало подтверждаться. В юго-восточном секторе Средиземного моря, а также в районе Африканского Рога бесследно исчезли два российских сухогруза и один танкер. Не подав даже автоматического сигнала бедствия, который включается нажатием единственной кнопки в ходовой рубке.
По мнению специалистов, такое могло иметь место только в двух случаях — суда мгновенно затонули от торпедного залпа с подводной лодки (при атаке торпедных катеров, времени на подачу сигнала хватило бы) или с экипажами произошло вроде так и не проясненного инцидента с «Марией Селестой», с которой люди просто исчезли, оставив не только все личные вещи, но и тарелки с недоеденным супом.
Первый вариант казался более вероятным. Некто (Катранджи уверял, что ни одна из подконтрольных ему организаций мореходными субмаринами не располагает, да и бессмысленное уничтожение гражданских судов отнюдь не в обычаях пиратов) решил то ли запугать русских, дав им понять, что никакие вооружённые команды им не помогут, то ли дать отчётливый сигнал всем, кто вздумает «сменить флаг».
В описываемый момент в водах Мирового океана находилось более двухсот российских судов, из них — тридцать пять в угрожаемых водах. Капитаны немедленно получили по радио шифрованные инструкции о переходе на режим военного времени. Из Хайфы навстречу пароходам, идущим Средиземным морем, вышли восемь «Новиков» и два вертолётоносца: «Адмирал Эссен» и «Адмирал Рощаковский» — глухой ночью, без огней, в режиме радиомолчания и полной противо-локационной защиты.
Командующий эскадрой получил приказ — при обнаружении неопознанных подводных и надводных объектов действовать по обстановке, но с максимальной жёсткостью.
Разделившись на две оперативные группы, эскадра словно крыльями невода начала охватывать с востока и с запада район движения гражданских судов. Их капитаны, в свою очередь, стали менять ранее проложенные курсы на рекомендованные.
Шансы на то, что неизвестный противник попадётся в ловушку, были достаточно высоки. Террористические атаки, предполагающие устрашение, должны производиться массово, по принципу «волчьих стай» кайзеровского Кригсмарине.
Так оно и получилось, но в этот раз подводным террористам не повезло. По чистой случайности очередной жертвой был избран теплоход «Анапа», шедший из Новороссийска на Касабланку с ценным и одновременно компактным грузом, весьма удобным и для захвата, и для реализации. Поэтому, в виде эксперимента, на теплоход посадили взвод морской пехоты, кроме штатного вооружения усиленный батареей ПТУРС. Одного попадания управляемым снарядом хватит, чтобы утопить бронекатер, полного залпа под ватерлинию — практически любое невоенное судно.
Капитан «Анапы», следуя рекомендациям, увеличил ход до полного и пошёл противолодочным зигзагом, уклоняясь к зюйду, чтобы обойти Мальту милях в сорока и в самое тёмное время ночи проскочить под тунисским берегом. Раз сказано — считать время военным, так он и действовал. Морские пехотинцы, разместившись на верхней палубе, отдыхали посменно, не спускаясь в низы, там было слишком жарко. Это их и спасло. Вражеский командир, наудачу или по наводке, верно вычислил курс атаки, а теплоход, к сожалению, не был оснащён гидрофонами.
На выходе из очередной циркуляции «Анапа» получила четырёхторпедный залп между десятым и восьмидесятым шпангоутами. Чему удивляться — лодка стреляла почти в упор, с пятнадцати кабельтовых. Слепой попадёт, даже без помощи перископа с инфракрасной подсветкой. Упреждение на четыре корпуса — и всё. Никаких торпедных треугольников командиру лодки рассчитывать не надо.
Теплоход в двадцать пять тысяч тонн разломился пополам, носовая часть ушла в воду вертикально и почти мгновенно (какие тут сигналы бедствия?), корма тонула чуть дольше. Поручик, весь его взвод и несколько оказавшихся на палубе матросов во главе с младшим боцманом, прикрытые от ударной волны кормовой рубкой, сохранили самообладание и намертво вколоченные в подкорку инструкции. Были бы на месте морпехов обычные солдаты, пусть и классные спецназовцы, ничего бы у них не получилось.
А тут на кренящейся палубе, оглушённые, половина — разбуженные взрывом, бойцы и матросы, исполняя согласованные команды офицера и боцмана, сумели вывалить с левых шлюпбалок шестнадцатиметровый баркас, организованно в него погрузиться с оружием и отдать тали раньше, чем их накроет валящимся сверху бортом.
— Р-раз, взяли! Р-раз, взяли! — начал командовать боцман, когда двадцать два морпеха и шесть матросов расселись на банках перед рычагами винтового привода, заменившими архаичные вёсла. Примерно такими, как на железнодорожной дрезине, числом восемь и с длинными рукоятками, позволявшими работать на каждом — четверым. На один рычаг людей не хватило.
Боцман задавал темп, поручик сел к румпелю.
Баркас, не уступавший размером и мореходностью драккарам викингов и поморским лодьям, ходившим из Кеми на Грумант,[55] свободно мог дойти с места гибели «Анапы» и до Мальты, и до Туниса. Но сначала он по кругу обошёл место гибели теплохода. Спасти удалось только одного, раненого штурмана, цеплявшегося за шкертик автоматически раскрывшегося плота. Перевалиться через высокий надувной борт у него сил уже не было. Пока санинструктор оказывал спасённому «доврачебную помощь», поручик сказал боцману:
— Срываемся отсюда полным ходом, на вест, в темноту… Не надейся, что уже кончилось…
— У тебя закурить есть? — спросил тот внезапно ослабевшим голосом. Каждый человек имеет предел физической и нервной выдержки, только морской пехоте думать о таком не положено. Жив — воюй, остальное — на потом.
— И закурить, и сто грамм. Глотай, держи… Сунул в руки боцмана портсигар и фляжку, приподнялся на кормовой банке. — И раз, и раз! Не сачковать! Хоть спины поломайте, а ход дайте… Садись к румпелю, — уступил он своё место.
Паспортно такой баркас при полном усилии гребцов мог развить узлов восемь. Сейчас, наверное, выходили все десять. А толку?
Поручик увидел, что фосфоресцирующая вода обозначила примерно в миле позади длинный корпус с высокой рубкой. Ясно, лодка, и примерно известного типа.
— Такое дело, братцы, — обратился он к своей команде, — живыми нам уйти не дадут. Вон она, та сука, всплыла. Сейчас ищет уцелевших. Только не на тех напали! Оружие — на боевой взвод, положить рядом. Если нас не раздолбают на дистанции, грести до последнего. По моей команде — огонь. По всем, кто шевелится. Пулемёты — по рубке, снизу доверху. Патронов не жалеть, другого шанса не будет. А там как выйдет — или на абордаж, Всё понятно?
Со своими двадцатью пятью надводными узлами, даже двадцатью, лодка догонит баркас через пять минут. И наверняка постарается взять в плен. Если бы хотели просто убить — как раз подходящая дистанция для стрельбы из палубной «сотки». А теперь уже и для спаренного пулемёта. А не стреляют. Или заложники им нужны, или просто уточнить захотелось, кого на этот раз потопили, в темноте флаг не разобрали.
Поручик смотрел на приближающийся сзади и немного слева форштевень, разбрасывающий по сторонам веера сияющей пены, на узкую башню рубки с торчащими трубами перископа и шнорхеля. Начали различаться фигуры людей, толпящихся на артиллерийской площадке и в так называемом «лимузине».[56]
«Да они просто собираются нас таранить, — осознал поручик. — Сбрасывать ход, чтобы швартануться к баркасу — поздно. Вот же падлы! Ударят форштевнем, пройдутся по уцелевшим корпусом и винтами и на глубину. Свидетелей не останется. Ну так получайте!»
Когда до лодки осталось не больше кабельтова, боцман резко затабанил[57] и переложил румпель вправо до упора.
Баркас увело в сторону, метров на сорок, но достаточно, чтобы форштевень его не зацепил. Двухтысячетонная субмарина к таким маневрам была не приспособлена. И на то, чтобы осмыслить происходящее, отдать хоть какую-то команду, всему комсоставу лодки, вылезшему наверх в предвкушении развлечения, артиллеристам, пулемётчикам, сигнальщикам — времени тоже не оставалось. Совсем. Даже перекреститься, если верующий.
