Алексей Фомин - Жребий окаянный. Браслет
От губного старосты Валентин вернулся к Власу.
– Договорился? – поинтересовался тот.
– Договорился, – ответил ему повеселевший Валентин.
– Неизвестно, сколь ты у меня пробудешь…
– Пока не сбегу. – Валентин ухмыльнулся. Теперь он был уверен, что и на этот раз выскользнет из-под твердой руки Мудра.
– Неволить тебя не могу, поступай, как хочешь. Хочешь – учись ремеслу, хочешь – просто приходи сюда да дурака валяй.
– А чего ж не научиться? Время у меня есть. Пока снег не сойдет, никуда не побегу. А учиться я люблю. Так что командуй мной, дед Влас.
Так начался его первый день в Вологде. Закончился же он разговором с Ермилом.
Прибрав к рукам местное кожевенное производство, Мудр Лукич распорядился построить здесь же, в слободе, дом. Вот в этом-то доме и остановились Валентин, Ермил и четверо охранников. Вернулся домой Валентин поздно вечером, запредельно уставший и от непривычной физической нагрузки, и от обилия впечатлений и новой информации.
– Ну что, Михайла, как первый день? – Ермил встретил его слащавой улыбочкой, пытаясь, видимо, изобразить с ее помощью целую гамму чувств: радость, участие, заботу… Но актером, надо признать, он был скверным. – Устал небось? Так мы уже и баньку для тебя истопили. – Здесь он нервно задергал ноздрями, не сдержавшись. – Дух-то от тебя какой тяжелый… Попаришься быстренько, и ужинать сядем. По шкалику водочки пропустим…
– В баню не пойду, – отрезал Валентин. – В бане, бывает, и угорают. Прикажи своим псам, пусть горячей воды сюда принесут, я здесь, на кухне, помоюсь. И… По поводу шкалика, Ермил. Хочу предупредить, чтобы у тебя не было никаких заблуждений на этот счет. Я сегодня был у местного губного старосты и сообщил ему, что меня хотят убить. И если меня вдруг найдут замерзшим, утопленным, зарезанным или удавленным, то это дело рук приказчика по имени Ермил. Даже если всем будет казаться, что это смерть от несчастного случая, пусть он этому не верит. А если я вдруг исчезну без предупреждения из его околотка, то это значит лишь, что Ермил меня убил, а труп мой спрятал.
Во время этой тирады, произнесенной Валентином спокойно, можно даже сказать, равнодушно, приветливая улыбка сползла с лица Ермила, как рисунок на песке, смытый набежавшей волной.
– О чем ты, Михайла? Что-то я не пойму тебя.
– Не прикидывайся дураком, Ермил. Я знаю, что от Мудра ты имеешь задание убить меня здесь и домой труп мой доставить. Расчет у вас на то, что я буду здесь пьянствовать, а ты должен так все подстроить, будто я якобы замерз по пьянке. Так вот, повторяю для непонятливых. Местный губной староста предупрежден, и, случись что со мной, он тебя сразу на плаху потащит.
На этом разговор и закончился. Ермил как-то сразу скис, затосковал. Все же он обычный торгаш, а не хладнокровный киллер. Ужинал Валентин в одиночестве. Утром Ермил не только не пошел с Валентином на работу, но даже и из комнаты своей не вышел.
В середине дня к деду Власу заглянул губной староста. Поблагодарил за кожу, обменялся с дедом парой дежурных фраз, после чего задал вопрос Валентину:
– Что ж ты мне вчера всей правды не рассказал?
– То есть? – Такая проницательность действительно поразила Валентина.
– Был я сейчас у твоего Ермила. Вот он мне, считай, всю правду и выложил. – Губной староста рассмеялся. – И что Мудр Лукич не родной отец тебе, а отчим, и что есть у него желание от тебя избавиться… Я его маленько припугнул, вот он и потек. Думаю, он тебе теперь зла не сделает. Но ухо держи востро все-таки. Особенно если Ермилу на смену другого человека пришлют. А лучше – беги отсюда. Только, когда побежишь, меня предупреди. Вон хотя бы через деда Власа.
– Не могу пока, стерегут меня.
– Так у сараев это твои барбосы прогуливаются?
– Мои.
– Ничего, – успокоил Валентина губной староста. – Недельки две-три пройдет, поднадоест им это дело, глаз замылится… Самое оно будет для побега.
– Да я хотел дождаться, пока снег сойдет…
– Снег сойдет, распутица настанет. Ни на полозьях, ни на колесах не проедешь. Опять же ждать придется… Ну смотри сам.
А Ермил с того дня запил. Пил неделю. На восьмой день поутру разбудил Валентина. Сам почерневший, опухший до безобразия.
– Я попрощаться, Михайла. Уезжаю я сегодня домой, в Ярославль.
– За новыми распоряжениями? – съязвил Валентин. – Как меня убить да за это не поплатиться?
– Да будет тебе… – Ермил махнул рукой. – Болезнь у меня нутряная. Лечиться буду. Поклеп ты на меня возвел, от того у меня все нутро огнем горит.
– Водки жрать меньше нужно. Однако… – Валентин выбрался из постели и принялся одеваться. – Это ты здорово придумал. Ты, значит, смываешься, а барбосы твои меня через день-другой прикончат. А ты, получается, и ни при чем вовсе. Такое, точно, только спьяну придумать можно. Если ты уезжаешь, дорогой Ермил, то мне здесь тоже делать нечего. Я уезжаю вместе с тобой. Помнишь, что батюшка говорил?
Когда связанного по рукам и ногам Михайлу доставили пред светлые очи Мудра Лукича, тот, строя из себя заботливого папашу, озабоченного будущим сына, велел Ермилу срочно везти Митряева-младшего в Вологду – учиться кожевенному мастерству, чтобы по окончании обучения тот мог возглавить кожевенное дело, принадлежащее Митряевым. И повелел Ермилу заботиться о Михайле, не расставаться с ним ни на мгновение, чтобы кожевенное дело он прилежно изучил. И свидетелем тех слов была маманя Митряева, по причине небольшого ума принявшая мудровские слова за чистую монету. Валентина тогда сразу после этой речи Мудра загрузили в возок и под надзором Ермила и четырех охранников отправили в Вологду.
– Ты не можешь поехать со мной!
– А что мне помешает?
– Охрана. Они удержат тебя здесь.
– Значит, Ермил, ты идешь на прямое нарушение указаний, данных Мудром Лукичом в присутствии моей мамани?
– Пусть так. Плевать. Я сегодня уеду, а ты останешься под надзором охраны.
– Ох… – Валентин тяжко вздохнул. – Ну и тупой же ты, Ермил. Как только до главного приказчика выслужился? Ладно… Объясняю для особо одаренных. Случай первый. Охрана меня держит дома, на работу не пускает. Дед Влас тут же посылает человека к губному старосте. Тот является сюда и видит четырех обормотов, незаконно лишающих свободы совершеннолетнего, обладающего всеми правами человека. Случай второй. Я иду на работу под надзором охраны. Сообщаю деду Власу, далее смотри случай первый. Понял? Как только ты уедешь, барбосы твои тут же в каталажку отправятся!
От этих слов Валентина Ермил почернел еще больше.
– Что же мне тогда делать? – с легкой дрожью в голосе спросил он.
– Не знаю. Делай что хочешь. Водку только не пей больше, а то подохнешь. Что мне потом с тобой делать?
Валентин ушел на работу, оставив Ермила размышлять над сложившейся патовой ситуацией. Остаться в Вологде у него ума все-таки хватило, но вместо себя Ермил отправил в Ярославль одного из охранников. С донесением, видимо.
Дни меж тем сменяли один другой, а Валентин исправно продолжал постигать тонкости кожевенного мастерства. И вот на пятнадцатый день ученичества дед Влас объявил ему, что ставит его начальствовать над отделением для золения.
Признаться, Валентину это польстило. За свои почти тридцать лет жизни опыта руководства кем-нибудь или чем-нибудь он пока не приобрел. Так что за порученное ему дело взялся со всем жаром неофита. Дед Влас же изредка заходил в зольный сарай присмотреть за своим учеником и по необходимости придержать его или поправить. Вот и сейчас остановил, когда Валентин сообщил ему, что собирается вместе с Сипко и Фурсиком развешивать шкуры в мочильне. И правильно, не начальническое это дело. Но Валентин дождался, когда дед Влас ушел, и выскочил из сарая на речку – помогать мужикам. Втроем сподручнее, быстрее получается. Один из короба шкуру вытаскивает, двое ее подхватывают, расправляют и на веревку накидывают. Делать это надо быстро, чтобы мороз не успел прихватить шкуры, пока они в сложенном виде находятся. Тогда их надо нести обратно в сарай и оттаивать. Или же бегать с каждой парой шкур из сарая на речку. Одним словом, удобнее втроем, правильнее.
Мужики только вынесли короб, поставили его на лед, расправляют первую шкуру.
– Эй! – крикнул им Валентин. – Я сейчас.
Сарай стоит на самом берегу речки, да и речка не широка. Барбосы-охранники поначалу приглядывали и за этим выходом, пока не сообразили, что отсюда никуда не убежишь. Если бежать в сторону слободы, то обогнешь сарай и опять же на них наткнешься. Бежать же под прикрытием сарая в противоположную сторону, через речку, – там лес и снегу по пояс. Далеко не убежишь.
Мужики расправили шкуру, набросили ее на веревку. Валентин трусцой подбежал к коробу, вытянул новую шкуру, подал один край Сипко, другой Фурсику. Те подхватили шкуру, растянули ее. Понесли к веревке. И тут в Валентина, как раз когда он снова нагнулся к коробу, угодил снежок. Валентин выпрямился, посмотрел в сторону сарая. Никого. Новый снежок попал ему прямо в шапку. Валентин обернулся в сторону леса. Ероха! Машет руками, как ветряная мельница.
