Иван Алексеев - Засечная черта
Наконец, одна из девиц, та, что с золотистыми волосами, чуть наклонившись вперед, в упор взглянула на воеводу и произнесла решительно, тоном человека, наделенного властью и привыкшего повелевать:
— Господин воевода, ты хотел сообщить нам сведения о дружиннике, в конце лета очутившемся нежданно в твоих владениях. Так не томи, говори, что знаешь.
Вместо воеводы тут же откликнулся Хальник, весьма искусный в игривых беседах:
— Так, девица-красавица, ты вначале, как в сказках сказывается, накорми, напои да спать уложи, — Хальник особо подчеркнул два последних слова. — А поутру и спрашивай. Ибо утро вечера мудренее!
Он заржал счастливо, весьма довольный своей к месту произнесенной удачной репликой, и продолжил:
— Да мы ведь и имен-то ваших еще знать не знаем, ведать не ведаем. Вот воевода наш, муж великий, царем обласканный, по имени-отчеству с почетом именуется Аверьян Мартемьянычем. А меня, слугу его верного, по должности стольника, люди кличут попросту Хальником.
Он вновь заржал, запрокинув голову, преданно косясь на своего господина.
Девушки не произнесли в ответ ни звука.
Воевода, окончательно обалдевший от созерцания двух ослепительно прекрасных незнакомок, находившихся сейчас в его тереме, то есть в полной власти, почти не слушал речи своего холуя, а лишь сопел и облизывался. Он молча таращился на девушек, сидевших напротив него на расстоянии вытянутой руки, словно раздевая их своим липким пристальным взглядом. На его лбу выступили крупные капли пота.
Уловив наконец состояние хозяина, Хальник прекратил игривые речи, которые гостьи, впрочем, полностью игнорировали, и резко сменил тактику.
— А ведь и вправду, девицы-красавицы, к чему нам с вами на ночь глядя пустые разговоры вести? Да и жарко что-то в палате. Видать по всему, надо вам прямо сейчас взять да и снять платьица-то! — в его голосе, вначале приторно-сладком, прозвучала неприкрытая угроза.
И Хальник, и воевода после таких слов ожидали увидеть испуг и растерянность на лицах своих гостей, вернее — пленниц, услышать их жалобные крики и мольбы о пощаде. Но оба доблестных мужа, искушенных в насилии над беззащитными жертвами, слегка ошиблись. Хотя одна из девушек, та, что с золотистыми волосами, после прозвучавшей в их адрес недвусмысленной реплики все же нарушила молчание:
— Боже мой! Как вы мне все надоели. Везде и всюду — одно и то же! Лучше бы вы с таким же усердием пеклись о государственной пользе.
Златовласая зевнула, лениво потянулась, высоко подняв руки, потом резко бросила их вниз круговым движением и легко вскочила, словно вспорхнула со скамьи.
— Мне отойти в угол, как всегда? — на ломаном русском языке обратилась к ней вторая девушка и тоже поднялась из-за стола.
«А ведь она и вправду иноземка, — подумал воевода и возгордился своей проницательностью, вспомнив, что подобная мысль посетила его еще при первой встрече с незнакомками на постоялом дворе. — Пусть тогда Хальник берет себе вначале эту златовласую, а я займусь иноземкой. Их у меня еще не было».
Воевода открыл было рот, чтобы сообщить стольнику о своем решении, но уже через мгновенье так и не произнесенные слова застряли у него в глотке, и он забыл обо всем на свете.
Разик сидел за обильным воеводским столом, машинально грыз горбушку, отщипнутую им собственноручно от каравая, который ели все. Причем полусотник предварительно повернул каравай, чтобы отщипнуть эту самую горбушку не с той стороны, которая вначале была обращена к нему. Отравление ядом, опаивание всяческими зельями на пиру — дело весьма распространенное и на Руси, и в Европе, да и во всех других странах, как древних, так и нынешних, и посему у леших давно выработалось жесткое правило: даже умирая с голоду и от жажды, из чужих рук яств и питья не принимать. Основатель их тайного воинского стана великий князь Александр Невский был отравлен в расцвете сил. Только-только созданная тогда особая сотня пыталась его спасти, провела для этого свою первую тайную операцию, сложнейшую и опаснейшую, стоившую жизни многим бойцам, но буквально считанных часов не хватило особникам, еще молодым и неопытным, чтобы предотвратить злодеяние... Но это совсем другая история.
Разик от голода и жажды вовсе не умирал, поскольку, перед тем как идти в гости к воеводе, поужинал согласно распорядку. Естественно, в дружине Лесного Стана, как и в профессиональных войсках всего мира, свято блюли и всегда будут блюсти незыблемое правило: «Война — войной, а обед — по расписанию». Сейчас он просто сидел и ждал, когда же его начнут убивать или калечить. За Катеньку и Джоану, домогаться которых отправился с пира воевода, разыграв незамысловатую сценку с появлением гонца, принесшего якобы чрезвычайную весть, Разик особо не переживал. Понятно, что сердце его всегда трепетало при мысли о любимой девушке, но холодный и расчетливый рассудок дружинника говорил ему, что боец особой сотни Катерина, имевшая под платьем пару пистолей и абордажный кортик — подарок брата, легко справится с воеводой и компанией. В общем-то Катенька и голыми руками, используя фактор внезапности, способна положить первыми ударами трех-четырех мужиков. Ага! Судя по всему, использовать технику первых внезапных ударов сейчас придется и ему самому.
Наевшиеся и, главное, напившиеся воеводские приспешники стали с прибаутками и матерной руганью подниматься со своих мест и обступать сидевшего дружинника полукольцом.
«Ты нас не уважаешь!» — извечная присказка всех пьяных драк на Руси.
Разик легко вскочил, сделал шаг в сторону, вытянул вперед руки с раскрытыми ладонями. Этот жест не таил в себе угрозу, напротив, обозначал беспомощность жертвы, то есть вводил в заблуждение нападавших. Одновременно вытянутые руки ограждали пространство, необходимое для дальнейших действий, ибо, подпустив противников на слишком близкую дистанцию, невозможно защитить себя от внезапного удара.
— Что вы, православные! Что я вам сделал? — растерянно лепетал Разик, разворачиваясь лицом в середину полукруга и, как положено, не глядя в сторону крайнего, заходящего слева противника, то есть того, кому предназначался первый удар.
Пора!
С резким шипящим выдохом, сокращавшим грудную клетку и удлинявшим удар, Разик на подскоке выбросил влево правую руку с вытянутыми, плотно сжатыми пальцами, одновременно скручивая корпус и плечо. Пальцы попали туда, куда был направлен взгляд, в глаз левому крайнему врагу. Для такого удара важна не сила, а длина выпада. С диким криком боли первый противник, согнувшись, схватившись за поврежденный глаз, отлетел назад и выключился из боя на пару минут. Разик мгновенно раскрутил корпус в противоположную сторону и нанес следующему в полукольце врагу мощный удар в голову кулаком левой руки, тут же добавив правой. Получилась классическая «двоечка» из английского бокса с поправкой на скрестный шаг рукопашного боя русских дружинников. Второй был готов, мешком рухнул, где стоял. Третий противник, видя, как один его товарищ получил в глаз, а другой — в нос и челюсть, инстинктивно поднял руки, защищая лицо от готовящегося удара. «Нет, милый! То, что я сейчас делаю, называется „растаскивание". Получи-ка теперь удар туда, куда не ждешь. По нижнему уровню, то есть прямой ногой по коленке!»
На четыре удара ушло две секунды. Теперь — быстрый выход в образовавшуюся тройную брешь. Разик выскочил из окружения, оказался за спинами врагов, отбежал на три-четыре сажени к стене. Нападающие с дикой руганью принялись разворачиваться в его сторону. Дальше никакая техника первого удара, никакой рукопашный бой уже не помогут. Конечно, еще пару-тройку врагов он вырубит наверняка, но тут же будет сам задавлен всей массой тел. Будь на месте Разика Михась, он, пожалуй, еще поиграл бы со смертью, попытался бы снова зайти в тыл нападавших, пробежав по стене или перепрыгнув через головы, попутно врезав кому-нибудь ногой в висок. Но финал все равно один.
Разик расстегнул подсумок, выхватил ручную бомбу с секретным запалом, разработанным в Лесном Стане, за Забором, тщательно спрятанными от всего мира гениальными русскими оружейниками. Он выдернул смотанную на специальную ось бечевку, раскрутив тем самым колесико, высекшее от трения о кремень искру. Вспыхнул, зашипел, потрескивая, запал-замедлитель, из запальной трубки выполз сизый дымок. Дружинник поднял дымящуюся бомбу над головой, выкрикнул оглушительно, перекрывая матерки и угрозы приближающейся к нему толпы врагов:
— Там порох! Всем лечь на пол, взорву к чертовой матери!
Нападающие замешкались, приостановились. Разик, на самом деле не желавший городить гору трупов своих соотечественников, хоть и не вполне соблюдающих Божьи заповеди и занимающихся вместо военной и государственной службы исключительно грабежом и насилием, метнул бомбу за их спины, под дубовый пиршественный стол. Он сам упал на пол, ногами к взрыву, закрыв голову сцепленными ладонями.
