Александр Сапаров - Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка
А когда я думал, что начнется весной, мне заранее становилось плохо.
Но вот за всей этой суетой наконец-то пришла настоящая весна, и мне действительно стало плохо от навалившихся на меня дел.
Прошел всего год с тех пор, как я вместе с Хворостининым зашел на свое московское подворье. Но как много всего за это время произошло! Из никому не известного Данилки я превратился в думного боярина Сергия Аникитовича Щепотнева, известного всей Москве личного врача Иоанна Васильевича и главу Аптекарского приказа. Теперь я должен был стараться соответствовать всем этим званиям.
В думе меня приняли настороженно, но без высокомерия, обращались со мной как с равным, может, у кого-то из бояр и было желание поставить меня на место, но ссориться с человеком, который почти каждый день наедине проводил с царем по часу и более, наверняка казалось опасным делом. Я быстро перезнакомился с такими же, как я, начальниками приказов. Особенно мне хотелось завести приятельские отношения с главой Пушечного приказа. Два дьяка Аптекарского приказа развили бурную деятельность, с моей помощью нашли себе помещение и нескольких подьячих, и теперь с удовольствием обрастали канцелярией, а подьячие целыми днями выполняли их и мои поручения по поводу разведения аптекарских огородов и найму работников. Кроме того, по моей инициативе впервые разрабатывались правила получения разрешения на работу в Москве иностранцам – врачам и аптекарям. Кроме своего диплома они должны были показать удовлетворительное знание русского языка и сдать экзамен по своей профессии у меня в приказе. Вводя такие правила, я, собственно, ничем не рисковал, настолько мал был приток иностранцев в Москву, что вряд ли мне больше чем несколько раз в год пришлось бы этим заниматься. Но вот те, кто уже практиковал в Москве, все равно обязывались сдавать экзамены, и я боялся, что по итогам испытаний придется половину всех этих специалистов отправить туда, откуда они появились.
Об этом я как-то сказал в беседе с царем, но тот только махнул рукой:
– Ты глава приказа, тебе и за дело отвечать, если они самозванцы и не знают ничего – всех на плаху.
Снег таял, и во дворе у меня готовился огромный обоз, который должен был перевезти в Заречье гору материалов, инструментов и прочих припасов для устройства мануфактур.
Стекловаренная печь уже была разобрана, и в пустом каменном здании я планировал разместить Кузьму с его людьми и ювелирно-кузнечным производством, для чего там сооружался небольшой кузнечный горн. А перед окончательной разборкой этой печи ко мне пришел мой стеклодув и показал бесформенный прозрачный кусок стекла, которое было явно тяжелее, чем обычное, так что мое желание помахать рукой Богемии становилось явью.
За прошедшую зиму я уже привык к тому, что я женатый человек, когда приезжаю домой, меня ждет жена, и я буду встречен, обласкан, напоен и накормлен. Нельзя сказать, что это мне не нравилось, – очень даже нравилось. Вот только в постели пришлось приложить много сил и настойчивости, чтобы моя жена стала хоть чуть-чуть похожа на привычных мне женщин. Но все равно в порыве страсти, когда хотелось так много всего, приходилось помнить об исповеди. Ведь если я легко мог насочинять отцу Варфоломею ерундовских грехов, то моя жена выкладывала ему все до последней подробности. Я, конечно, не думал, что эти подробности так уж сильно удивят много видевшего попа, но не хотелось давать в руки священникам лишние козыри против себя. И без этого я все время был у них под колпаком.
А с Ирой мы становились ближе и ближе, и если в первый месяц нашей семейной жизни она напоминала мне начинающую оттаивать ледышку, то сейчас жена уже с удовольствием делилась со мной воспоминаниями о жизни во дворце и о том, как она боялась, что ее выдадут замуж за старого и страшного боярина. В тот день, когда мы приехали к ним свататься, она ухитрилась подглядеть в щелочку в двери, кто будет ее суженым, и от счастья, что это молодой парень, проплакала всю ночь. Наедине со мной она теперь с удовольствием обнималась и целовалась, вот только куча тряпок, которые по обычаю должны были носить женщины в эти времена, жутко мешала этому процессу.
В отношении средневековой косметики было гораздо проще. Увидев ее с набеленным лицом и черными зубами на второй день после свадьбы, я сказал:
– Чтобы этой страсти больше я не видел.
И уже на следующий день моя Ирка ходила по дому, сверкая глазками и красивым лицом, данным ей Богом.
Незадолго до отъезда в вотчину, куда я и сам хотел выехать хотя бы на непродолжительное время, меня навестил купец Пузовиков. Он уже давно пытался поговорить с моим ключником, и каким-то образом ему это удалось, после чего Федька рассказал, что у купца есть деловое предложение, но вот надо как-то это незаметно обсудить, а выгода большая светит. Мне, честно говоря, ничего придумывать не хотелось, и я как бы случайно заехал в его лавку. Сам купец вместе с приказчиками чуть не пол вылизывал передо мной, когда приглашал в отдельную комнату поговорить. Там меня усадили, поднесли вина заморского и лишь потом перешли к делу.
Начал купец издалека и все время кланялся, славословил, а сам поглядывал на меня хитрыми глазами. Был купчина, в отличие от меня, дороден, толст, и если бы не одежда, выглядел бы больше боярином, чем я.
Крутил он, крутил словами, но все свелось к тому, что прознал про нашу стекловаренную печь и захотел построить такую же, но вот не получилось у него ничего. А он вот уже несколько лет держал всю торговлю стеклом под собой. И в основном у него все стекло было привозное. И не хотел он терять такое дело, но боялся, что мы собьем ему все цены по Москве, поэтому просил как-то к общей выгоде решить этот вопрос.
Во время его рассказа мне так хотелось засмеяться, что еле сдержался, чтобы не сказать ему: «Хорошие мы тебе советы через подслуха передавали!»
Вместо этого я спросил:
– А сколько лавок-то у тебя, Николай?
– Сергий Аникитович, лавок у меня только в Москве четыре, одна в Твери да еще две лавки в Новгороде.
– Тогда давай так договоримся, Николай, стекло у нас будет только с мая, до этого пока ничего не сделаем. Лавку свою я не закрою, но там начнем особое стекло продавать. А все наше обычное стекло, если сможешь забрать оптом, то забирай, и уже сам, как можешь, продавай. И не нужно тебе стараться печи строить, ты купец, твое дело купил-продал.
Пузовиков странно посмотрел на меня и сказал:
– Не прогневайся, боярин, может, не то скажу, прошу, прости меня, дурака старого, но ведь тебе вроде бы тоже не к лицу такие работы заводить.
– Ты что же, купец, действительно уже совсем дураком стал, такое боярину говорить! – решил я слегка наехать на купчину.
Тот побледнел, упал на колени и завопил:
– Сергий Аникитович, не губи меня, Николашку старого, по дурости вопрос задал!
– Так вот думай, прежде чем говорить, вон борода ниже пояса, а ума не нажил.
– Точно так говоришь, Сергий Аникитович, не нажил, – затряс он головой.
– Тогда разговор закончен, обо всем поговорили, а уже цены вы с моим ключником обсудите. А если дело пойдет, то мы всех немцев с их стеклом по миру пустим, понял, купец?
Тот вновь со странным выражением посмотрел на меня и низко поклонился, вызвал приказчиков, те меня под руки вывели из лавки и помогли усесться в возок. А третий приказчик тащил большой сверток, который с поклоном передал моим спутникам.
Через несколько дней, когда Федор уже конкретно обговорил все по ценам и очень приблизительно по количеству товара, потому что еще никто не знал, как пойдут дела на новом месте, он пришел ко мне и рассказал, что купец после разговора со мной стал совсем по-другому себя вести.
– Сергий Аникитович, когда разговор вас коснулся, он сказал, что испугался так, что чуть сознания не лишился, и еще сказал, уж не знаю, специально или от души, что боярин ко всем талантам еще и купеческую хватку имеет, хоть молодой, а далеко пойдет.
Дороги начали просыхать, ушла большая вода, и мой обоз наконец-то отправился в путь. Я планировал отправиться через неделю после его отъезда, потому что о двух конях с охраной должен был приехать практически одновременно с ним. Очень хотелось мне посмотреть, что же было сделано за прошлую осень, и к тому же нужно было глянуть мельницу, которая значилась в приданом моей жены.
Разумеется, все это я делал с разрешения царя. Иоанн Васильевич чувствовал себя прекрасно и целиком ушел в подготовку военных действий, поэтому отпустил меня с тем, чтобы, решив нужные вопросы, я тем не менее как можно быстрее вернулся к исполнению своих обязанностей. Да я и сам все понимал, но уж очень хотелось взглянуть на все, что было понастроено. В моем приказе все пока шло без проблем, и десять дней без меня там вполне могли прожить.
Через неделю я с охраной уже скакал по известному пути. По дороге мы практически не останавливались. В результате почти загнали лошадей, о чем мне с упреком, покачивая головой, сообщил Кошкаров.
