Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

– Привет, привет! – заголосила будущая мать.

Ее сестричка молча чмокнула меня в щечку, мимолетно улыбнувшись. Одной рукой я принял Светино пальто, а другую подал Жеке.

– Здоров, мон шер!

Наташка, зажимая плечом телефонную трубку, помахала гостям блокнотом, и продолжила строчить в нем, роняя дежурное: «Да… Да… Ну, конечно».

– Аля с Тимошей звонили, – сообщила она, – скоро будут.

– Ну, давайте пока навернем, чем холодильник послал!

Бодро урчащий «Розенлев» послал слегка заветревшуюся «Краковскую», заливные в формочках из фольги, вчерашние зразы и прочую снедь, а полбулки «Орловского» плюс свежайший нарезной батон добавили перекусу основательности.

Не успел я доковыряться до ломтиков мяса, таящихся под ароматным желе, как незапертая дверь распахнулась, впуская припоздавших девчонок.

– Ой, можно? – воззвала Ефимова.

– Если осторожно! – отозвалась Наташа, запуская хихиканье в девичьей среде. Раскрасневшаяся Зиночка вошла, как песня.

– Что? – заулыбалась она. – Не успели всё схомячить?

– Садись, – улыбнулся я, – угощайся.

Торопливо просеменила Аля, поправляя волосы.

– Девчонки! Ой, тут еще и мальчишки!

– Завелись! – ухмыльнулся Зенков, оберегавший Машку свою ненаглядную.

– Лопайте! – выдвинул я программу-минимум, и подал пример отстающим. – Наташ…

Ивернева покивала, немного нервно, и начала:

– Девочки, помните Игоря Максимовича? Он заходил к нам перед Новым годом…

– А-а! – припомнила Светлана. – Так это же Мишин наставник!

– Его убили, – бухнул я, старательно нарезая хлеб.

Девичьи улыбки увяли.

– Ой… – Глаза Альбины повлажнели, набухая слезами и страхом. – Когда?

– Вчера на рассвете.

Я подробно изложил всю историю, и смолк. Намазал маслом изрядный кус батона, уложил сверху ломтики брынзы… Чайку бы еще… Но лень вставать.

– Ты их и ночью искал? – спросил Жека напряженным голосом.

– Искал… – неохотно признался я. – Одного, вроде, нашел. В Орехово-Зуево. С него и начну.

– Я с тобой! – выпалил сержант.

– Женечка… – пролепетала Маша.

– Маш, а если они на вас выйдут? – повысил голос Жека. – На тебя?

– Ну, не вышли пока! – решительно заявила Светлана, и пригорюнилась. – Максимыча жалко…

– Помянуть бы… – несмело молвила Наташа.

– Тащи! – велел я.

Спиртным мы не богаты, но початую бутылку токайского сыскали.

– Не чокаясь!

Приложились все, даже Маша – ей плеснули «Крем-соды».

– Девчонки… – я начал говорить, но горло будто сдавил кто. – Переночуете сегодня здесь, ладно? Никуда не выходить, никому не открывать. Постараюсь управиться за выходные… – перехватив взгляд Женьки, поправился: – Постараемся.

– Мы тоже… – заикнулась Тимоша.

– Нет, – отрезал я. – Вы еще слишком слабы и неопытны… – поболтав бутылкой, разлил вино «по чуть-чуть» – больше не было. – Вам нужно время… Не так уж много времени, не волнуйтесь. Мы и Жеку подтащим… М-м?

– А пуркуа бы и нет? – ухмыльнулся Зенков.

– Аллес гут, как папа говорит. Тимоша как-то мечтала вслух о ментальном осназе… Помнишь?

Зиночка зарумянилась.

– Но это же правильно! – воскликнула она, звонче, чем обычно. – Нам же видны жулики, хулиганы всякие, взяточники! Вот и будем их наказывать! Или исправлять!

– А я и не спорю, – улыбка у меня вышла не в тон поминкам. – Вы сможете, как невидимки, заходить в самые высокие кабинеты и… скажем так – наставлять их хозяев. В целом-то страна движется в верном направлении, курс на развитие вроде выдерживается. А что потом? Если вдруг кто-то, пускай даже из самых лучших побуждений, свернет на обочину светлого пути? Если опять станут накапливаться мелкие с виду ошибки, разрастаясь в ком больших проблем? Понимаете… Я всегда мечтал о корректировке. Но как исправить положение, не занимая высокую должность? Что ж мне, ждать еще лет тридцать, пока вскарабкаюсь на властный Олимп? Так ведь и десяти лет хватит, чтобы развалить Союз! А вот с вами, эгрегор вы мой, я этого не допущу. Пусть рулевой пыжится, крепко сжимая штурвал, не замечая, что взял на два румба вправо или влево, а мы незаметненько, одним пальчиком…

Девчонки заулыбались, глазки их разгорелись, внимая радужному многоцветью грядущего, а я перевел взгляд на Жеку, и качнул головой – пошли, мол.

Отпустили нас без слез…

Тот же день, позже

Московская область, Орехово-Зуево

– Девчонки тебя просветили? – улыбнулся я, сворачивая с Совхозной.

– Еще как! – фыркнул Зенков. – А Машка замучала уже! – он передразнил невесту тонким голоском: – «Ой, я тоже хочу, как они!»

– Пусть родит сначала, – заворчал я.

– Вот и я ей о том же! Ни в какую! «Вот Светке так можно! А мне так нельзя!» Еще и теснота эта… Снял однушку, по объявлению, а там комнатёнка – три на четыре!

– Жилищный вопрос я решу.

Зенков шумно вздохнул, бормоча:

– Ну-у… Это вообще будет… А то у Маши "период гнездования"…

Сбавив обороты, я выехал к месту назначения. Улочка, если можно так выразиться, успокаивала мирной тишиной и скромным благолепием. Домишки частного сектора выстроились в ряд, отгородившись крепкими заборами. Лишь буйные ветви яблонь выхлестывали поверх оград.

А по другую сторону вставали цеха старинной фабрики, сложенные из темного кирпича, и выглядевшие куда нарядней нынешних унылых коробок из бетона – тут вам и пилястры, и узорные арочки. Даже труба кочегарки, и та восьмигранная.

Я сдал назад, заезжая в проулок. Пошарил под сиденьем. Выудил замотанный в тряпицу «Стечкин», и молча протянул Жеке.

– Ух, ты… – обрадовался военный человек. – Совсем другое дело!

– Подстрахуешь меня. И прикроешь спину.

– Есть! – серьезно вытолкнул Зенков. – Только молча, да?

Я кивнул. Всю дорогу до Орехово-Зуево мое паранормальное нутро сосредотачивалось. А в городе я и вовсе затаился, ничем себя не выдавая, чтобы не спугнуть тантрического ламу.

«Я т-те еще устрою, ваше высокопреподобие!»

Перейдя улицу, мы воспользовались дырой в заборе – фабрика никем не охранялась. Можно спорить на что угодно – местные «частники», хозяйственные и домовитые, вынесли с выморочного производства всё, что могли – двери, рамы, стекла, нехитрую конторскую мебель… Не пропадать же добру! А на халяву и дерьма отведаешь…

– Он здесь, – негромко оповестил я Жеку, ощущая темную энергию Римпоче.

Зенков деловито передернул затвор.

В мрачном, гулком цеху холод соседствовал с сыростью, отчего по стенам расползалась чернота. На удивление широкая лестница вывела нас прямо к фабричной конторе. Разумеется, полы в коридоре были содраны, одни лишь лаги догнивали со ржавыми останцами гвоздей.

Осторожно ступая по шлаковой засыпке, я приблизился к двери, из-под которой струилось слабое тепло.

– Кивну, – шепнул я, – стреляй в замок.

– Есть.

Я собрался, раздувая в себе ожесточение, поднимая градус эмоций. Кивая, направил ладони на вход – и подавляющий сознание выброс неслышно канул в облупленную филенку. Грохнул выстрел, вынося замок, и я, плечом толкая дверь, шагнул в загаженный кабинет.

Тсеван Римпоче, усохший и смуглый, густо заросший курчавым волосом, похожим на черный каракуль, валялся на дырявой кошме, так и не расплетя тощие ноги, скрещенные в падмасане. Невежливо пнув ламу, я вернул его в суровый реал.

Черные глаза, болезненно щурясь и помаргивая, уставились на меня – и чужая Сила навалилась, подминая. Я стегнул Римпоче хлестким посылом, прижигая нервные узлы, и лама тоненько завизжал, корчась от боли.

– Где Аидже? – мой голос стыл в минусе.

– Не знаю… Клянусь! Этот дикарь даже от нас таится…

– Ладно… Где Агпэоа?

Римпоче глядел на меня, вытаращив глаза, потрясенный и раздавленный. Ну да… Только что парил небожителем, воображая себя чуть ли не бодхисаттвой, и – здрасте! Повержен во прах…

«А, и правда, пыли сколько…»

– Ну? – мой ботинок легонько прижал немытую шею Тсевана.