Александр Грозный. Исчадия Ада (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Здравствуй, дорогой, — сказала вдруг сущность, сильно похожая на Гарпию. — Долго же ты думал, прежде чем призвать меня.

Санька «обалдел».

— Э-э-э… В смысле, «тебя»? Ты, э-э-э, Гарпия?

— Ну, ты, милый, и даёшь. Призвать — призвал, а узнать не узнаёшь. Или изменилась я за эти годы?

Гарпия воплотила у себя в руке зеркало в золотом окладе и с ручкой и посмотрелась в него.

— Да, ничего себе. Хорошо ты меня помнишь. Вот только грудь я себе уменьшу на пару размеров. Что это ты себе возомнил, негодник?

Санькино лицо налилось пунцовой краской.

— Неужели это Гарпия? — думал он. — Не может этого быть!

— Почему не может быть? Может! — сказала Гарпия, прочитав его мысли.

Ни простые кикиморки, ни даже Марта не могла читать его мысли, если он, Санька, этого не разрешал. Гарпия всегда могла прочесть его мысли, потому что тогда Санька ещё не мог «предохраняться» ментально. А потом, когда он научился, её уже не стало.

— Что молчишь, дорогой? Али не рад? — насторожилась Гарпия.

— Э-э-э… Рад конечно, но, честно говоря, не думал, что получится так легко. Всё время думал о том, как тебя призвать, но чтобы так, я бы и не догадался, если бы не Марта.

— Марта, — задумчиво произнесла Гарпия. — Это одна из моих кикиморок?

— Да. Она стала мне хорошей помощницей. Не такой хорошей, как ты, но тоже очень полезной.

— Она осталась в том мире⁈ — полуутвердительно произнесла Гарпия. — Удобно… Она там, я здесь. Мы бы там с ней теперь бы и не ужились, наверное. Слишком вы с ней стали близки. Спишь с ней?

Санька снова покраснел.

— Иногда, — виновато улыбаясь, признался Санька. — Я, вообще-то, женат… Э-э-э… Был женат!

— Ты и сейчас женат, коль не развенчан. Пока тело жены не найдут, не освободишься от уз Гименея.

— Какое тело? — удивился Санька.

— Мёртвое тело, — хмыкнула Гарпия. — Пока жена не умрёт — вы венчаны и с другой тебе не сойтись.

— Да нахрена они мне сдались⁈ От них, от баб, одни проблемы.

— Это — да, — согласилась Гарпия. — Дурные они, бабы ваши человеческие. Они словно специально сделаны, чтобы вам, мужам, перечить и толкать вас на безрассудные поступки.

Санька хмурился и смотрел на Гарпию, а Гарпия смотрела на него и улыбалась. Её улыбка неуловимо меняло её юношеское молодое лицо. На вид ей всегда было двадцать. Тёмно-русая коса спускалась по левому плечу почти до пояса. Летний льняной сарафан и босые ноги умиляли Саньку и тогда и сейчас. Он смотрел на Гарпию и его сердце наполнялось нежностью.

— Как я соскучился по тебе, — сказал он и, шагнув ближе, обнял Гарпию.

— Хе-хе! А я уж и не надеялась, что обнимешь, — прошептала девушка, прижимаясь к Саньке всем телом.

— Ага! Размечталась! — не в тему пошутил Санька и, подхватив девицу на руки, попытался протиснуться в узкие двери избушки.

— Зачем туда, — рассмеялась Гарпия. — И здесь хорошо.

Санька положил девицу на расчищенную им накануне от кустов полянку, и приник к её устам.

— Ах, как долго я этого ждала, — сказала Гарпия, соединяясь с возлюбленным в единое целое и на время растворяя его в себе.

— Не получается, — отрицательно крутил головой хорошо подвыпивший следователь. — По времени не получается. Тут как угодно крути, а не получается. Кто-то где-то врёт. Или медицина, или свидетели, или, или, или… Млять, меня на кол начальник посадит.

— Да наплевать на медиков. Чисто логически представить и то не получается, — говорил Яковенко. — Он в больнице появился раньше, чем Славян на бараке. Как такое возможно? Даже вертолётом он не мог в Лучегорске очутиться раньше Славки. Если считать точкой отсчёта время отхода Славки от моста. От моста до барака два километра, а это максимум полчаса Славкиного хода. А до Лучегорска по прямой сто километров. Вертолёту тоже полчаса лёта. Плюс сел бы он на площади, а до больницы ещё добраться надо. Короче… Хрень получается.

— Вот и я говорю. Наденет меня на кукан руководство. Надо как-то по времени подвинуться.

— Э-э-э… Что значит подвинуться? — спросил, насторожившись, Устинов.

— Пораньше, значит ваш Полковник вышел на охоту, с утреца. А ты как и говорил, но без него. Не получится по-другому. Операм тогда вас отдам или закрою в камере.

— Э-э… Ты чего? Ведь так и было! — пока ещё улыбаясь по пытался урезонить погрустневшего от выпитого и от нерадостных перспектив уголовного дела следователя.

— А вот не получается никак то, что вы говорите, а значит вы всё врёте. Тигра убили и тушу спрятали, раненого отвезли на какой-то машине. Сколько тут до Лучегорска на машине?

— Ты дорогу видел? — спросил Яковенко. — По карте триста километров, но сто из них поговну и палкам. Сколько вы ехали на своей буханке? Часов пять?

— Значит он сам сел за руль своей машины и приехал в Лучегорск.

— Е*анись, — по-доброму и очень мягким голосом сказал Сашечка.

— Чёй-то? Тогда вообще всё произошло не вчера, а позавчера.

Славка, Олег и Санечка переглянулись.

— А что это нам даёт? — спросил Селиванов.

— Мою признательность, — буркнул следователь.

— Не валюта, — покрутил головой Селиванов.

— Да, нет у меня ничего.

— А у папы? — спросил Селиванов. — Нам бы…

— Да понятно, — прервал его следователь. — Поговорю.

— Ну, это другое дело, — улыбнулся Олег. — Слава…

— Санечка…

— Да, наливаю, наливаю.

— И всё-таки без чертовщины здесь не обошлось, — проговорил Устинов, когда они остались втроём.

— О чём ты? — спросил Олег с интонацией абсолютного недоверия. — Какая в наше время чертовщина?

— Ты бы видел того парня, — качнув головой, задумчиво и погружённо в свои мысли произнёс Устинов. — И он так гладил тот кедр, у которого прикорнул, кхе-кхе, Санёк. Я несколько минут смотрел, как он стоял понурившись и гладил ствол.

— Ты своего Вербера прекращай перечитывать. Веришь в переселение душ?

— ДА он одет был, как… как… Как клоун. В тайгу так не ходят. На нём наряд был царский. Вроде и простой, но жемчугом обложенный. И сапоги такие же. Жемчуг, Олег! В тайге! И сам светлый, как солнце. Даже смотреть на него больно глазам.

Олег скривился.

Ты только при Мишане не говори так, а то он сразу об этом книжку напишет. И нас ещё туда приплетёт. С него станется.

— А чо? Пусть бы и написал книжку про Люциху. Глядишь и туристы повелись бы. Про Подю, какого-нибудь.

— Он про Подю уже писал, — усмехнулся Устинов. — Про Бикин.

— Ну так пусть про Люциху напишет.

— Ну, так попросил бы его, — сказал Селиванов. — Он с полпинка заведётся.

— Да смурной он, какой-то. Песен не поёт, водку не пьёт…

— Он и здесь свои книжки пишет, — осклабился Устинов. — В трезвом уме и здравой памяти пребывая.

— Здравом уме и трезвой памяти, — поправил Санечка.

— Да, пофиг. Про что пишет-то?

— Про какого-то попаданца в СССР.

— Вечная тема.

— Ага.

— Вот и пусть про Подю напишет.

— Да что ты к нам-то пристал со своим Подей. К Мишане приставай.

— Санечка, тут ещё коровку заведёт и нас заставит сено косить, — насмехаясь, проговорил Селиванов.

— Не-не-не, это не мой бизнес, — тоже рассмеялся Устинов. — Сама-сама-сама…

— Злые вы, — рассмеялся Санечка. — А баня-то какая получилась⁈ Обновили! Прелесть, а не баня!

— И всё-таки, этот поц не зря приходил, — задумчиво проговорил Устинов. — И Полковника он перенёс в Лучегорск. Больше не кому. Не получается по-другому.

— Да-а-а, — с непонятной интонацией проговорил Селиванов и покачал головой. — Почему он тогда в царских одеждах, если это Санёк?

— Да, кто его знает? — пожал плечами Слава. — Может его закинуло сначала в прошлое, а потом он уже обратно вернулся.

— Ты, всё-таки, Вербера читать переставай. Это в его Алканавтах души путешествуют?

Олег рассмеялся.

— Танатонавтах, — улыбнулся Устинов.

— Во-во! Хе-хе! Татанонавт и прилетел.