Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий

— Ну что, гадёныш! Готов сдохнуть по-настоящему⁈

В первый раз ему удалось обмануть меня, прикинувшись трупом. Больше этот номер у него не пройдёт.

Гигантская кошка грациозно опускается на задние лапы. Догадываюсь, что меня ждёт: сейчас тварь подбросит вверх подобно распрямившейся пружине.

Сжимаю клинок со всей силой. Её хватит, чтобы нашинковать оборотня, превратить в кровавый фарш.

Тигр открывает пасть. Как завороженный гляжу на огромные клыки, между которыми кнутом бьётся толстый красный язык.

Тварь издаёт оглушительный рёв.

Сейчас… Ну же…

Отталкивается задними лапами, устремляется вперёд, но в последний момент меняет траекторию прыжка, уходит немного правее, натыкается на стену, тут же перегруппировывается, мягко, как мячик, пружинит от неё и красивым прыжком огибает нас, оказавшись на спиной.

А потом… Потом оборотень исчезает.

С улицы раздаются крики, пальба.

Стремглав несёмся вниз, выскакиваем из фанзы.

Нашим глазам предстаёт не самое аппетитное зрелище: растерзанный жандарм. Тварь когтями буквально сорвала с него лицо, теперь вместо него какая-то каша из мяса и костей.

Неподалёку стоит Гиляровский. Ствол его револьвера дымится.

— Николай Михалыч, простите… Я… Я его упустил!

— Ничего, Владимир Алексеевич! Не надо себя винить! Уничтожим этого монстра в другой раз, — ободряюще произношу я.

— Полагаете, он будет? Этот другой раз…

— Обязательно.

Оставляю жандармов заниматься привычными делами: обыском помещений и допросом тех, кто не успел от нас смыться.

Находок много, включая несколько чемоданов с фальшивыми рублями, офицерский мундир с погонами капитана интендантской службы. Но больше всего Сухорукова заинтересовывают какие-то бумаги, найденные в логове оборотня.

Штабс-ротмистра аж трясёт.

— Могу полюбопытствовать, что в них? — бросаю взгляд на бумаги через его спину я.

Перед глазами какие-то иероглифы, так что прочесть при всё желании не могу.

Сухоруков поворачивается ко мне, сначала хмурится, но потом его взгляд проясняется, а губы растягиваются в улыбке.

— Пожалуй, вы заслужили получить ответ на ваш вопрос… Если я правильно понял, японцы готовили в Ляояне восстание против нас. Тут детальный план и список заговорщиков. Нам крупно повезло, Николай Михайлович… Ещё немного, и в городе бы началась резня… Я обязан доложить о находке господам Алексееву и Куропаткину!

[1] Лача — прозвание русских у китайцев на тот момент. Транслитерация санскритского слова «ракша» — «демоны, преследующие людей».

Глава 17

— Ваши высокопревосходительства, ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл, — козыряю и одновременно щелкаю каблуками.

Наместник и командующий улыбаются в бороды.

На столе перед Куропаткиным сабля с золоченым эфесом и орден Святого Владимира с мечами.

— Николай Михалыч, не держите на меня зла, — лицо Куропаткина полно искреннего раскаяния, — Я был неправ, поддавшись мгновению гнева и заставив вас вернуть заслуженные награды. Мы с Евгением Алексеевичем убедились в вашей безусловной честности, мужестве и преданности государю. Они ваши, по праву.

— От всего сердца благодарю, — кажется, теперь понимаю, почему Куропаткина так любят простые солдаты и офицеры.

И с таким авторитетом просрать войну? Но это в моей истории Куропаткин сдал Ляоян, а потом и Мукден… Здесь же Ляоян остался за нами.

Чем черт не шутит?

— Не откажите старику в любезности…

— Да, ваше высокопревосходительство?

— Выпьете с нами чаю?

— Почту за честь.

В руках командующего звонит колокольчик. Тут же отворяется дверь, появляется адъютант Куропаткина с подносом.

— Голубчик, чаю на всех.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — громко щёлкает каблуками адъютант.

Капитан ловко накрывает на стол.

Блаженно вдыхаю запах.

Ароматный цвета темного янтаря чай исходит паром в стаканах с серебряными подстаканниками, плошки с медом и каким-то темным вареньем, вазочка с сушками с маком, фарфоровая китайской работы сахарница с колотым кусковым сахаром, синеватым на сколах.

Адъютант исчезает за дверью.

Куропаткин делает приглашающий жест.

— Как говорится, чем бог послал…

Аккуратно, стараясь, не звякнуть ложечкой, мешаю горяченный чай. У отцов-командиров на мой счет явно какие-то свои планы, иначе просто вернули бы награды и… кру-угом, шаго-ом марш!

— Что думаете о нынешней кампании, ротмистр? — нарушает молчание Алексеев.

— Ваше…

— Мы здесь вне строя, так что давайте без чинов.

— Слушаюсь! Евгений Иванович, я простой офицер… Но, если, по-простому, то случившееся под Лаояном иначе, как победой не назовешь. И надлежит сделать все, от нас зависящее, чтобы этой победой открыть череду других побед и выиграть кампанию, поставив зарвавшихся японцев на место. Полагаю, сделать это непросто, но возможно.

Наместник смотрит на командующего с таким видом, словно высказывает ему, своему вечному сопернику, «вот, а я что говорил?»

Куропаткин считывает посыл. С громким хрустом ломается сушка в его сильных пальцах.

— Вы правы, мой друг, в настоящее время окончился первый, так сказать, подготовительный период войны. Вместе с ним окончился период наших тактических отступлений, и надо сознаться, некоторых неудач! — Курпопаткин вонзает взгляд в наместника, будто продолжая давний спор с Алексеевым, — Когда после дождей всё подсохнет, начнётся второй период — период наступления. А пока — антракт.

— Но японцы успеют укрепиться на новых позициях, пополнить свои поредевшие ряды. Создать резервы… Усилить давление на Порт-Артур, — удивляюсь я.

— Мы тоже не сидим на месте, ротмистр, — довольно сухо отвечает командующий. — У вас есть конкретные предложения?

— Ваш рейд по тылам противника, Николай Михалыч, на многих произвел впечатление, — вот и Алексеев вступил в разговор, — но, какими силами его повторить? От вашего эскадрона особого назначения осталась буквально горстка солдат.

— Эскадрон можно восстановить. Я, и большая часть моих уцелевших товарищей готовы с утра до ночи заниматься боевой учебой с новым личным составом. Но мы были бы гораздо эффективнее, если бы занимались разведкой и диверсиями, а не затыкали дырки в окопах! — в сердцах выкладываю я.

Куропаткин задумчиво барабанит пальцами по столу, он явно хотел резко мне возразить, но сдержался.

— Алексей Николаич, признаю, дырку в окопах своим эскадроном я затыкал по собственной инициативе. Мне казалось, того требует непосредственная оперативная обстановка и риск прорыва японцами наших позиций.

Да, похоже, именно это мое решение хотел мне только что поставить в упрек командующий.

— Зато, Алексей Николаич, — вмешивается вновь в разговор наместник, — благодаря самоуправству нашего героического ротмистра, удалось избежать столь опасаемого тобою Седана.

— Окружение нашей армии было бы катастрофой похлеще Седана.

— Тебе надо больше доверяться своим офицерам и рядовым.

Куропаткину есть что сказать, но пока он переходит на дипломатичный тон.

— Евгений Иваныч, давай оставим наши разногласия для разговора наедине. Зачем смущать нашего гостя?

Я, конечно, знал, что отношения между Куропаткиным и Алексеевым далеки от идеала, но, чтобы настолько…

Куропаткин поворачивается ко мне с любезной улыбкой.

— Думаю, ротмистр, что мы можем раскрыть вам наш план этой кампании…

— Говори за себя, Алексей Николаич, — Алексеев морщится, словно зажевав целиком лимон.

— Мы отдаем должное героизму наших солдат и офицеров, вашему личному мужеству Николай Михалыч, однако сражение под Ляояном не имеет решающего значения, и даже оставление наше армией этого города ничего не изменило бы в плане кампании. Ляоян — прекрасная позиция, но он — лишь одна из позиций и только.

— Позвольте, ваше высокопревосходительство?.. От лица, так сказать окопного офицера?