Интеллект в подарок (СИ) - Головнин Вячеслав Владимирович

Вещи я перенёс в два приёма и вскоре мы ехали обратно. К дому Ларченко добрались в половине четвёртого. Дом был двухэтажный с двумя подъездами на 8 квартир, по две на каждой лестничной площадке.

Квартира Ларченко была на втором этаже. Дверь нам открыла домработница Клавдия, подтянутая невысокая женщина лет 35–38.

— Только что звонила Татьяна Павловна, — доложилась она, — обещалась вскорости прийти. Обед уже готов.

— Спасибо, Клава, познакомься с моим другом, его зовут Василий.

— Здравствуйте, — кивнула мне Клава и спросила, обращаясь к Ане: — Так я пока пойду на кухню. Татьяна Павловна велела обед в столовую подать.

Четыре больших светлых жилых комнаты, приличных размеров кухня, раздельный санузел, небольшая тёмная комната, широкий коридор и просторная прихожая. Одна из комнат, примыкающая к кухне служила хозяевам в качестве столовой. В случае нужды, она легко превращалась в гостевую спальню.

Скинув в прихожей верхнюю одежду, мы прошли вглубь квартиры. Аня шла впереди и всё показывала.

— А вот это моя келья, — сказала она, когда мы добрались до последней комнаты.

Назвать такую комнату кельей было явной несправедливостью. Однотумбовый письменный стол, приставленный к стене у окна, книжная полка над ним, стул, узкая железная кровать, расположенная вдоль одной из стен, двухстворчатый шкаф и трельяж с пуфиком. По центру комнаты с потолка свисала лампочка под абажуром. На письменном столе стояла большая настольная лампа, тоже прикрытая абажуром. Окно прикрывалось шторами, сейчас откинутыми в стороны.

— Довольно уютно, — сказал я осмотревшись.

На улице начинало смеркаться и Анна, подойдя к окну, задёрнула шторы. В комнате сразу стало сумрачно.

— Тебе понравилось? — спросила Аня, подход ко мне вплотную и прижимаясь ко мне.

Её лицо оказалось напротив моего, глаза в глаза. Небольшое движение головой навстречу и наши губы встретились. Сначала робко, соприкасаясь на краткие мгновения, потом прерываясь лишь для того, чтобы перевести дыхание.

В этот момент открылась входная дверь, и послышался женский голос:

— Я дома.

— Мама пришла, — не скрывая досады, сказала Аня, отрываясь от меня и поправляя одежду. Она внимательно осмотрела меня и скомандовала:

— Пошли.

— Ну, что скажешь? — спросила Аня мать, когда за Васей захлопнулась дверь, и они вернулись в гостиную.

Это была самая большая комната в их квартире. Её середина была свободна от мебели и пол здесь покрывал огромный ворсистый ковёр. По его центру с потолка свисала большая хрустальная люстра с четырьмя матовыми рожками, мягко рассеивающими свет от электрических лампочек.

Каждое из двух окон, смотрящих на улицу с одной стены, противоположной входной двери, было закрыто длинными шторами, от пола до потолка. В простенке между ними тикали большие напольные часы.

Вдоль одной из двух боковых стен стоял кожаный диван с высокой спинкой, покрытый пледом. Прямо над ним висела большая картина с изображением безбрежного морского простора с белеющим вдали парусником. Знатоки утверждали, что она принадлежит кисти Айвазовского. Татьяна Павловна лишь пожимала плечами и говорила, что она приобрела её в Москве на толкучке во времена гражданской войны в обмен на стаканчик соли.

Рядом с диваном, в углу около окна стоял невысокий столик с большим американским радиоприёмником. Диван, столик с радиоприёмником, ещё один невысокий столик, ближнее окно и два кресла образовывали в совокупности обособленный от остального пространства комнаты уголок отдыха. Особенно, если, как сейчас, кресла подвинуть от окон ближе к дивану и переставить свободный столик.

Второй угол, с другой стороны от дивана, был занят двумя книжными шкафами. Этот угол, огороженный от остального пространства комнаты большим овальным столом с несколькими стульями, представлял собой рабочий кабинет, где было удобно поработать с документами. Здесь были собраны разнообразные технические справочники, учебники и журналы, в основном на немецком и английском языках.

Однако сегодня стол был свободен от книг и журналов и покрыт белоснежной скатертью, а его центр занимала большая хрустальная ваза, полная крупных краснобоких яблок.

Вдоль противоположной стены гостиной стояло пианино с банкеткой, а второй угол у окна был занят столиком с патефоном и полкой для пластинок. Это была зона музыки. В этой семье музицировали и пели все, без исключения. Пению и игре на пианино Анну учила мать. Сама она обладала потрясающим контральто и, наверное, могла сделать карьеру оперной певицы, если бы не войны с революциями и обстоятельствами её жизни.

Когда Анну спрашивали, не хочет ли она профессионально заняться музыкой и пением, то обычно отвечала, что своё будущее она связывает с медициной.

Рядом с пианино, ближе к входной двери стояли два больших книжных шкафа с узорчатыми стеклянными дверками, которые хранили художественную литературу. Там же хранились ноты и прочая музыкальная литература.

Мать и дочь сели в кресла. На столике между ними стояли на блюдечках полупустые фарфоровые чашки с остатками недопитого чая.

Дочь посмотрела на мать и повторила вопрос:

— Мама, я жду твоего вердикта.

Татьяна Павловна вздохнула и сказала:

— Как бы это помягче тебе сказать, Анюта.

— Говори, как есть, я ещё не успела влюбиться в него без памяти.

— Да? Это хорошо. Скажу так, он слишком умён для твоих планов. У тебя уже почти трёхнедельная задержка, а быстро затащить его в постель у тебя не получится. А если и получится, он всё равно докопается до истины и не простит тебе лжи. Ты же не собираешься рассказывать ему всю правду о себе. Как ты потеряла девственность в 14 лет, как нынче соблазнила сослуживца отчима и регулярно спала с ним втайне от нас, и как залетела от него, несмотря на все ваши предосторожности.

— Мама, умоляю, не начинай всё сначала. Я уже повинилась пред тобой, и ты меня простила. Или ты уже забыла?

— Всё я помню прекрасно, — пробурчала мать. — Этот план может сработать с твоим прежним дружком, я имею в виду Савельева, твоего одноклассника. Вот тот тебя любит и поверит тебе, что бы ты ему не наплела. Да и потом, когда вы поженитесь, главой семьи будешь ты, а не он. А этим Васей тебе командовать не удастся. Нет, он не будет доказывать тебе, что ты не права. Он внимательно выслушает тебя и сделает так, как считает нужным. И тебе придётся смириться с этим или разойтись. Выбирать тебе.

— Ты же знаешь, что я не люблю Савельева. Я рассматриваю его как запасной вариант на крайний случай, но не более.

Мать промолчала, никак не комментируя последние слова дочери.

— Я знаю, ты боишься, что я выйду замуж за Мишеля, — продолжила Анна, — но, это для меня тоже не выход. Всё-таки, он для меня староват, пятнадцать лет разницы, это всё же слишком много. Кроме того, совсем не факт, что он бросит жену, сына и женится на мне.

Анюта потупила глаза, но потом решительно посмотрела матери в глаза и сказала:

— Но, если у меня с Берестовым ничего не получится, то, что мне остаётся делать? Становиться матерью-одиночкой мне совсем не хочется.

— Сделала бы аборт и никаких хлопот, училась бы дальше спокойно, — заявила мать, — я бы устроила это тебе без всякой огласки.

— Мама, во-первых, это грех великий. И не говори мне ничего про комсомол. Во-вторых, в результате я тоже могу, как и ты оказаться бесплодной и наш род прервётся. А я всё-таки мечтаю о нормальной семье и детях. Может быть, вы с отчимом всё-таки признаете его своим?

— Ты же знаешь, Гельмут хочет от меня сына, родного. Да и я сама тоже хочу от него родить. Кроме того, как ты собираешься скрыть ото всех свою беременность? Всё равно рано или поздно люди узнают, что это твой ребёнок.

— Ну, вы же собираетесь весной уехать в штаты, у отчима контракт заканчивается в феврале. Я должна родить где-то в конце июня. Может отчиму удастся договориться, что он поработает до этого времени без контракта, а когда я рожу, вы уедете и ребёнка с собой увезёте.